С каждым днём всё больше темнела кожа, уходила из тела влага, сменяясь аскетической сухостью; всё чётче проступали под кожей мышцы и рёбра, и просыпалась где-то в глубине странная сила, похожая на скрученную пружину. Так голод, зной, яркий свет и эфедрин сделали своё дело - сила, принесенная ветром с востока, вошла в меня.
А потом настал день, который запомнился мне больше всего. Третьего августа утром было объявлено, что сегодня мы поедем в Бучак, на Бабину гору. Этой поездки я давно ждал, ибо дух бучацкого посвящения всё сильнее и сильнее влёк меня. Доктор Максимов сел в кабину "Урала", а мы с Виктором и остальной компанией полезли в кузов большого трёхосного грузовика.
Полевые дороги бежали под колёса машины, бил ветер в лицо, в кузове трясло и бросало в разные стороны, а мы впятером стояли, держась за передний борт; над головами у нас было высокое небо и впереди - сверкающее солнце. Казалось, что ветер с востока нарушил какое-то глубинное основание - и души, и самой реальности. И тогда весь мир пришёл в движение, став не имеющей конца дорогой.
Может быть, именно ради этого мы с Виктором сидели всё время в Зарубе, никуда не выходя оттуда, чтобы потом в одно мгновение весь мир стал бесконечной дорогой, раскрывшейся перед нами.
По крутому спуску машина спустилась в село Бучак. Из-за заборов высовывались дети - наверное, их воображение поразила огромная машина и странная живописная компания в кузове. Проехав через село, освещённое ярким солнцем, мы стали подниматься наверх по дороге, ведущей между куполовидных гор, заросших лиственным лесом. Позже я узнал, что эта дорога вела на гору Виху - самую высокую точку бучацких гор.
Выехав из леса и миновав поле, машина по размытой дороге спустилась на берег, к Бабиной горе. Доктор Максимов стал осматривать остатки древнего поселения, а я поднялся на вершину горы и сел в траве, скрестив ноги. Там ко мне и пришло в первый раз то чувство, которое потом мне не раз приходилось испытывать здесь. Я не знаю, как назвать его - разомкнутость мира? Бесконечность дали? Вкус реальности? Но это, несомненно, был дар силы.
После полудня мы обедали в тени грузовика. Доктор Максимов долго рассказывал про греческий остров Кос и про то, как две тысячи лет назад вино с этого острова везли по всему миру на кораблях в амфорах из розовой керамики, обломки которых, найденные сегодня под горой, были разложены перед нами на траве. Неторопливо тёк послеобеденный разговор, и так же медленно неторопливо плыли в небе летние облака, а я сидел, облокотившись спиной на колесо грузовика и смотрел на вершину горы, думая о том чувстве бесконечной дали, которое коснулось меня сегодня там.
Однако настало время возвращаться, и мы поехали обратно в Заруб. Снова неслись мимо желтые поля, машина то спускалась в низины, то поднимались на вершины холмов... Вот этот день и запомнился, как самый яркий из всего лета. Навсегда в памяти осталось чувство мира как дороги, чувство бесконечности и далекого пути; навсегда запомнилось яркое солнце и ветер, бивший в лицо; и как стояли мы в машине у переднего борта - справа от меня Виктор, а слева Макс; а дороги летели навстречу, как будто пути этому не будет конца.
Как и следовало ожидать, после такого сильного ветра, принесшего дар силы, погода переменилась и на следующий день небо заволокло облачной мглой. Взяв лопаты, мы отправились на другую сторону яра, где в акациевой роще рассчитывали найти древние погребения. И там со мной произошло нечто странное. В какой-то миг я молча отложил лопату, отошёл в сторону, сел в высокой траве и не отрываясь стал смотреть на куст перед собой и на ползущую по нему божью коровку. Казалось, что и этот куст, и божья коровка, и воткнутая в землю лопата, и серое небо - всё это перестало быть мёртвыми, посторонними предметами внешнего мира, а стало продолжением меня самого, ничем не отличаясь от моей руки или ноги. Как будто исчезла некая стеклянная оболочка, прозрачная и почти незаметная, а все вещи мира стали близкими и живыми, объёмными и яркими, совершенными в своей красоте.
Казалось, что в изяществе и совершенстве линий и засохших травинок было что-то настолько значительное и грандиозное, что всё остальное воспоминания, мысли, дела и заботы - стали ничтожно мелкими и нереальными. Поток мыслей прекратился.
Да и зачем думать, если нет теперь последней стеклянной перегородки и можно раствориться во всём - в сером небе, в колышущейся траве, в запахе ветра... Тем более, что теперь всё это уже не чужое, находящееся вне, а нечто родное и близкое - продолжение меня самого. Так я сидел, глядя на ползущую божью коровку, которую в народе называют "сонечко", не узнавая ни её, ни травинки, по которой она ползла, настолько живее и ближе стало всё это, чем ещё минуту назад, когда вокруг меня была прозрачная оболочка.
Обычно ведь мы не воспринимаем мир таким, каков он есть на самом деле, видя его через своего рода разноцветные стёкла своих состояний, определяющих угол зрения и на бытие, и на нас самих в нём. Эти цветные стёкла, через которые воспринимается реальность, могут быть искривлёнными и мутными - тогда картина восприятия искажается до неузнаваемости. А могут быть прозрачными, идеально отполированными многолетним самосовершенствованием. Но всё равно они оказываются прозрачным барьером, оболочкой между "Я" и Миром, между "зрящим" и "зримым".
А может быть... может быть, даже и самого "Я" вообще нет и это только иллюзия, освободиться от которой мешает прозрачная оболочка индивидуальных границ, из-за которой заключенный в неё "зрящий", этот свидетель потока бытия, становится отделённым от мира. И если "Я" - лишь волна того безбрежного моря, которое называется "существование", то пока эта волна замкнута в оболочку индивидуального бытия, какой бы удобной и привычной ни была эта оболочка, всё равно временами посещает стремление к чему-то иному, не имеющему границ и безбрежному.
В тот августовский день прозрачная оболочка исчезла для меня. И тогда вошел в меня серо-желтый свет Великой Пустоты. Я с изумлением смотрел на привычные вещи вокруг, отмечая про себя, что нет больше ни "внутренних пространств", ни точек зрения на мир, а есть только то, что есть: процесс существования, не имеющий ни начала, ни конца. Свистящий ветер на серой горе под серым небом, засохший ковыль и кустик перекати-поля... Как совершенны формы его веток и колючек; тонкие линии желто-зеленых прожилок и неповторимость цвета. "Где вкус твой, реальность?"...
Кто сказал, что в мире самое совершенное - тело женщины? Разве эти засохшие веточки менее прекрасны? Зачем теперь искусство, знание и ум и вообще вся человеческая культура, если этот кустик, который вчера вырос, завтра будет сорван ветром и унесен с горы, оказывается совершеннее и значимее? И, главное - он настоящий.
Я понял, что произошло именно то, что должно было произойти. Это был вкус реальности.
Экспедиция уже заканчивала свою работу и на следующий день я уехал в Канев, а оттуда в Киев. Так закончилась удивительная эпопея того лета лета ветра силы.
Солнечная Дорога
В начале сентября мне снова довелось оказаться среди этих гор и яров. Осенние небеса были безоблачны и в час полдня свет солнца сверкал, как никогда. Я шел по берегу там, где было когда-то село Зарубинцы. Здесь, за мысом, река поворачивает на юг, и когда идешь вдоль воды, обходя коряги и глыбы камня, солнце все время светит прямо в лицо. Впереди открылся вид на горы правого берега, изгибавшиеся огромной дугой и синевшие вдали в солнечном мареве полдня. Погруженные в глубокую тень, громоздящиеся застывшими волнами вокруг главной вершины, Вихи, эти горы притягивали к себе мой взор и поражали воображение какой-то загадкой, которую невозможно объяснить словами. Они давно уже влекли меня и я не раз предвкушал путешествие к ним, но всё время откладывал этот властный зов на потом, как встречу с роковой женщиной, которая одновременно и манит к себе, и пугает. Я ещё не знал, что здесь, на этом мысу, откуда открывается мир таинственных гор, заканчивается для меня путь Великого Полдня и начинается нечто иное - бучацкое посвящение, посвящение Тени, посвящение Ночи, которая глубже, чем свет полдня и даже чем белый, как алмаз, мёд солнца.
И вот сейчас, когда я смотрел на далекие горы и гладкая темная вода простиралась передо мной как бесконечная зеркальная равнина, залитая ослепительным солнечным светом, передо мной вдруг раскрылся некий неведомый и огромный мир, казавшийся не имеющей конца Солнечной Дорогой.
Мне сразу вспомнилась наша поездка на машине в Бучак - туда, к синеющим вдали горам - когда мир стал казался бесконечным путём. И вот, через месяц, это чувство снова вернулось ко мне. Медленно я шел вдоль берега, бредя по прозрачной прохладной воде, и так же медленно текло время. Над головой раскинулось синим сводом огромное небо, а впереди простиралась фантастическая Солнечная Дорога, зовущая к далеким горам, погруженным в марево ослепительного света Великого Полдня.
