Мне сразу вспомнилась наша поездка на машине в Бучак - туда, к синеющим вдали горам - когда мир стал казался бесконечным путём. И вот, через месяц, это чувство снова вернулось ко мне. Медленно я шел вдоль берега, бредя по прозрачной прохладной воде, и так же медленно текло время. Над головой раскинулось синим сводом огромное небо, а впереди простиралась фантастическая Солнечная Дорога, зовущая к далеким горам, погруженным в марево ослепительного света Великого Полдня.
А мысль и мечта уносились вперед, обгоняя меня самого и обгоняя время как будто там, среди тех гор меня ждёт всё, чего только можно пожелать. И этот миг всё длился и длился - как будто по Солнечной Дороге можно идти без конца; как будто мне всегда только двадцать лет, а жизнь ласкова и послушна, как самая верная из всех женщин.
Казалось, я вижу себя со стороны - маленькая человеческая фигурка, потемневшая от солнца, как кусок дерева, который выбрасывает на песчаный берег волна...
Подобно безымянному странствующему геологу, подобно всем иным современным отшельникам, этим бродягам двадцатого века, уходящим из мира цивилизации в поисках иных стилей жизни, в поисках своей силы и своего кайфа - в поисках свободы для себя, свободы от себя - я шел по берегу всё дальше и дальше, погружаясь в глубину миллионолетий, и следы мои заносились песками минувших геологических эпох - песками морей, давно высохших в своих берегах.
Голубая звезда
Морозной ночью в конце декабря грузовик, тяжелый трёхосный ЗИЛ, переваливаясь на замерзших ухабах, пробирался по заснеженной дороге, и луч фар то освещал колею впереди то, как сигнал в бесконечность, пропадал в небе.
Черное небо было усеяно россыпью неправдоподобно ярких звезд, а над темной грядой угадывавшихся на горизонте бучацких гор вставала голубая звезда, большая, как жемчужина, как капля лунного света. В эту морозную ночь она затмевала собой все остальные звезды холодного неба и временами казалось, что от её света образуются тени. Это был Арктур, альфа Волопаса.
Машина остановилась на вершине горы, через которую вела дорога в Трахтемиров, и я на вылез из кабины в холод морозной ночи. Глухо бормотал двигатель - если бы не этот звук, меня окружила бы космическая тишина, которая бывает только такими морозными ночами Теперь ничего постороннего нет между нами; теперь ничто не мешает быть нам вдвоём, без свидетелей неуклюжему человеку в нелепых валенках, толстых ватных штанах и ватнике, боящемуся за свое слабое замерзающее тело, созданное из воды и белка, и холодной далёкой голубой звезде над горой Вихой - ярчайшей звезде сегодняшнего неба.
Этого мгновения я ждал давно, ждал всё прошедшее лето, посвященное ветру силы, но я думал, что это будет луна. А это оказалась не луна, а нечто гораздо более далёкое - ярчайшая голубая звезда, свет которой летит до нас, может быть, сотни лет...
Так завершается давно начатое - космическое посвящение. Не вдаль, а вглубь. В глубину, за основание всех вещей...
Через час, уже поздно ночью, я пришел к порогу трахтемировской хаты. Луна заливала своим светом заснеженную дорогу и голые ветви деревьев в саду, покрытые пушистой изморозью. Дул холодный ветер и высоко над головой в самом зените чертил свой серебристый след самолет, уходящий за темную гору, за край неба и за Полярную звезду - в ночь. А на юге, над яром и над заснеженными горами были видны яркие звезды Ориона. Казалось, что он такой же охотник за силой, как я и - размашисто шагает куда-то на юг, в сторону Канева; в неведомое будущее.
Открыв скребущую по земляному полу старую некрашеную деревянную дверь с прибитой на ней подковой (Дороги? Доля?) и написанными ниже строками: "Пiснi мої - над рiкою часу калиновий мiст", я зашёл в хату, пахнущую сыростью и мышами. Повесив керосиновую лампу на гвоздь у окна, я растопил печь припасенными акациевыми дровами - они будут греть меня на протяжении долгой и холодной зимней ночи. В печи загудел огонь и от вмурованной в неё железной плиты начало распространяться тепло.
Выпив воды и поев промерзего хлеба, перед сном я вышел во двор. Небо было усеяно яркими звездами, переливающимися, как тлеющий костер. Запрокинув голову, я долго рассматривал их знакомый, но всё равно каждый раз поражающий воображение мерацющий узор. "Стожары" - вспомнилось украинское название...
Закрыв дверь и погасив лампу, я подбросил ещё дров и лёг спать под печью, накрывшись ватником и прижавшись спиной к горячим камням, за которыми слышалось гудение огня. В памяти всплыло мгновение на горе, когда меня коснулся луч голубой звезды, а потом стали вспоминаться впечатления прошедшего лета (Ветер силы... Мир как дорога... Вкус реальности...) и простая мысль "Что ещё с нами будет!" наполнила душу радостью.
Сколько раз я выходил по утрам за порог этого дома и передо мной простирались дороги в неведомое. Синева утренних небес, зеленые кроны деревьев над дорогой, холодная роса под ногами, алые капли вишен среди листьев... И непередаваемое чувство чуда - что ещё будет сегодня! чувство, столь часто возникавшее в начале всякого далёкого пути. Километры дорог под ногами, какие-то новые селения, в которых раньше никогда не был; новые горы в солнечной дымке полдня; ветер и блеск; купание в жару под обрывом в прозрачных волнах и поездка на белой "ракете" - всё равно куда, в Бучак или Пекари, в Канев или Прохоровку...
Когда я путешествовал по дорогам лета, во мне не раз вознкало чувство радости, подобное теплому солнечному шарику в сердце - как капля ртути, капля жидкого опалового света, сладкая на вкус голубая жемчужина... А может быть, это сверкающий свет Великого Полдня обладал способностью сгущаться, материализовываться в радужный солнечный сок и входить в сердце, становясь голубой звездой, в которой был сжат в одну точку весь мир и вся зовущая в себя даль...
Странствуя в поисках ветра силы, я был свободен и счастлив, как никогда, имея возможность возвращаться к порогу трахтемировской хаты сесть на камне в тени под ясенем, выпить кружку холодной воды в жаркий летний день. Или смотреть ночью на неподвижное пламя свечи, вспоминая впечатления от пройденных дорог...
Так продолжалось два года, пока в январе 1984 хату не сожгли - люди намекали, что это было дело рук одного местного жителя по прозвищу "Цапок", сильно переживавшего из-за того, что в эту хату ездят всякие "бородатые придурки". Стоя у пожарища и глядя на остатки печи, я вспоминал слова древнего эллинского мудреца, Эпиктета: "Может ли кто-нибудь выгнать меня из мира? Я иду, куда мне хочется. Повсюду одно солнце, одна луна, звезды, сны, пение птиц"...
А когда через пару недель в Трахтемирове сожгли ещё одну хату, и я понял, что трахтемировский период жизни для меня заканчивается. К чему сожалеть о том, чего всё равно уже нет. Необходимо искать новое в том, что есть. Солнечная Дорога звала меня дальше, в иные места и на иные пути. Впереди было неведомое.
"Назавжди"
Ранней весной 1984 года, когда подули первые теплые ветры и только что растаял снег, я приехал в Трахтемиров и, сидя на скамейке возле хаты деда Прокопа, слушал разные сельские истории, которые рассказывала мне баба Антонина.
"...Теперiшнi коти в нас недавно - оцей, Юзек, жирний та круглий, наче гарбуз; лiнивий, сiрий та дурний, та маленька кiшечка Муха - та, що не ночує вдома. А до того був Рижик. Та такий же був красивий, весь рудий, наче лис, пухнастий, а груди бiлi. Його привела стара кiшка, що вже померла, отут у цiй хатi вiн вирiс, а тодi настало одне лiто, гаряче дуже, i Рижик десь зник. Потiм за п'ять днiв прийшов худий, я його погодувала. Поїв вiн i виходить з сiней. А я йому кажу: ти ж дивися, повертайся додому. А вiн тiльки подивився на мене, пiшов i не вертався вже нiколи. Через рiк чи через два бачила я його за горою, гукаю: "Рижик, Рижик", а вiн тiкає, i худий же такий - от зараза! У хатi вирiс, годували ми його молочком, i на печi спав, а тодi закортiло йому тiєї свободи, одцурався людей, здичавiв i зiйшов з дому у яри та лiси назавжди. Хiба я знала, що вiн вже не вернеться нiколи?".
Ввечерi того ж дня у присмерку я сидiв пiд старою акацiєю, а з-за Днiпра налiтав вiтер i шумiв у деревах. Слухаючи той вiтер, я раптом подумав, що може i мене вже немає... Як того кота - назавжди... Пiшов, щоб не повернутися нiколи...
зник, щезнув, як тане сiль у морi.
"У склянцi золотавий чай. Так хочеться опертись
об край вiкна i мiцний, терпкий, синiй пити холод
дивитись, як сумна зоря останнiм поцiлунком
прощається з сестрою, що їй в зореколi
не сяять вже бiльше нiколи-нiколи..."
Богдан-Iгор Антонич (1935)
Може саме в цьому щастя - чи свобода? - пiти i вже не повертатися нiколи.
Розчинитися в довколишньому свiтi, як цукор у склянцi чаю; розтанути, як бiла хмара над далекою горою Вiхою...
ПРАМОРЕ ТЕТИС
"Мы входим в лето все глубже и глубже..."
В конце апреля настали по-настоящему тёплые дни, распустились первые весенние цветы и дороги очередного лета снова позвали меня. Отменив все дела и отпросившись на работе, я собрал рюкзак и отправился на пристань. Когда я заходил по трапу в "Метеор-6", солнце блеснуло в круглом лобовом стекле корабля -что еще с нами будет!
