Ну, а за ним и я подался. Прихожу - они, как два сыча, в углу на табуретках сидят и бубнят потихоньку. Редькин встал и спросил меня:
- В чем дело?
- Мы, - говорю, - не рубим лес, а губим.
- Ты что, с луны свалился? Здесь уже лет двадцать так рубят.
- Я за прошлые годы не отвечаю, а на своем участке лес губить не позволю. Во всех постановлениях выборочная рубка запрещена. Это браконьерство!
- Да ты не шуми, как постовой в мегафон, - он даже ухо, которое ко мне ближе было, прикрыл ладошкой. - Во всех постановлениях положено дороги строить. А у нас они есть?
- Если нет, значит, строить надо.
- Фу-ты ну-ты, лапти гнуты! Да ты кто такой? Управляющий трестом? Министр?! Ты за кого распоряжаешься?
- Только за себя. Есть порядок рубки. Это - закон. Его выполнять надо.
- Закон, говоришь? Ну, хорошо. Садись, потолкуем, - Редькин указал мне на табуретку, сам сел за стол. - Давай о законе. Значит, подрост ломать нельзя, рубить все подряд, потом зачищать деляны и насаждать новый лес. Правильно?
- Правильно.
- Ну, ладно. Начнем рубить все подряд... Лиственницу, ясень, ильмы, бархат молем сплавлять нельзя - тонут. Вывозить - дороги нет. Что делать? Начнем завтра дорогу строить? А кто за нас будет план выполнять?
- Давайте плоты вязать, - говорю.
- А где людей возьмешь? Мало связать плоты, нужны еще плотогоны, лоцмана! Чего молчишь? Лес государству нужен? Нужен. Так, может, скажем государству: подождите, мол, годик-другой. Вот мы дорогу построим, тогда и лес будет. Так, что ли?
- Нет, не так.
- А-а! Дошло? - Он встал из-за стола, подошел ко мне, глазами так и сверлит и лупит безо всяких стеснений: - Да, мы выбираем только кедры, потому что их можно сплавлять молем. Да, мы заламываем молодняк, оставляем гиблые места. Даже зверь уходит из тайги, потому что кедр уничтожен, этот кормилец тайги. Нерестилища сплавом захламляем. Рыба исчезает. Ты думаешь, об этом никто не догадывается? Думаешь, у меня душа не болит? Я что, деревянный? Или мне сладко кочевать по временным лесопунктам? Или не хочется жить оседлой жизнью, по-человечески? Я не враг ни тебе, ни себе. Но и сообщником в таких делах, о которых хлопочешь ты, сделаться не могу. Мне совесть не позволит. Я знаю - государству нужен лес, нужен не завтра, а сегодня. И мы должны его поставлять любой ценой. У нас нет иного выхода.
- За двадцать лет иного выхода не нашли?
- Не нами заведен был этот порядок. Наше дело - выполнять задание! Нам некогда рассуждать да мечтать о лучших вариациях. Мы исполнители. Есть которые повыше нас. Они понимают лучше нас, они и решают, и отвечают. За все! В том числе и за нас с вами, и за этот лес.
- Интересно, - говорю, - и наш директор такого же мнения?
- А ты сунься к нему со своим разговором.
- Попробуем, - я встал и вышел.
А в прихожей заторкался, ребята стояли... И вот слышу из кабинета голос Ефименко - дверь-то щелястая, филенки тонкие: "Не то чокнутый, не то вредитель". А ему Редькин: "Это фрукт особый. За ним глаз нужен... Не то он все дело погубит".
Тут уж, возле конторы, и народу много собралось: одни посмеиваются, другие вроде бы с советом ко мне: да брось ты с ними канителиться. Плетью обуха не перешибешь. А я уж, как говорится, удила закусил...
- Милый мой, это же называется у нас донкихотством, - сказал я Силаеву с сочувствием. - Неужели вы не понимали, что Америку пытались открыть этим людям?
- Да разве ж в таких случаях спрашивают себя? Тут прешь очертя голову! Когда у тебя цель впереди и ты знаешь, что это стоящее дело, справедливое, так душа из тебя вон, а добивайся своего. Иначе ты не человек, а скотина рабочая, слюнтяй! Или хуже того - мошенник и лжец. Думаешь одно, а делаешь другое.
Силаев насупился и опять сердито, с вызовом поглядел на меня.
- И вы пошли к директору? - спросил я участливо.
- Ходил. По звериным тропам, через перевал. Ноги в кровь избил за трое суток. Я еще верил, надеялся втолковать ему, что нельзя лес губить, что не одним днем живут люди, что земля-то не чужая - своя! А он смотрел на меня как на тронутого и жалел: "Ну зачем вы так волнуетесь, голубчик? Ведь никто не хвалит выборочную рубку. Но что поделаешь? Временная трудность. Вот станем открывать новые лесопункты, и все сделаем по науке. Поезжайте, голубчик, трудитесь. А мысли ваши ценные учтем. Правильные мысли". Но, правда, разрешил работать в едином комплексе. И на том спасибо...
14
Ввалился домой - Наталья хмурая. На тебя, говорит, смотреть страшно: худой и грязный. Одни глаза блестят. Дак я ж две ночи у костра ночевал в пути, комаров кормил. И тут, в бараке, комары. Аж гудят. Над кроватью полог висит, Наталья укуталась в платок. Вместо того чтобы по тайге шляться, говорит, ты бы лучше стены проконопатил. Комары-то сквозь щели лезут. Ладно, говорю, проконопачу.
Надрал я старого мха и вечером конопачу стены долотом. Вот приходит Анисимов. Сели на бревно, закурили. Сергованцев вышел к нам. Сидим, калякаем то да се. Рассказываю им, как директор утешал меня.
- Ему ветер в спину, - говорит Анисимов. - Живет рядом с райцентром. Едет к нам - командировочные получает. А дорогу построят - еще и леспромхоз сюда переведут. Торчи здесь.
- Опять же процент хороший даем, - заметил Сергованцев. - Премии идут. Дело не пустое.
- А как насчет комплексной бригады? - спросил Анисимов.
- Это разрешил, - говорю, - только просил поосторожнее, не жать сверху на лесорубов.
- А мы собрание проведем, - сказал Анисимов. - Все чин чинарем. Проголосуем. Попробуем перетянуть.
- Чего тут тянуть? - отозвался Сергованцев. - И грузчики, и трелевщики, и те, которые на раскряжевке, - все за. Смотреть будут, следить друг за другом в работе. Копейка всех воедино свяжет. Небось и вальщики не станут баловать.
- Еще бы наладить сплошную рубку - и жить можно, - сказал я.
Тут Анисимов мне подмигнул хитровато.
- Я, - говорит, - посылал одного паренька в Тамбовку. Это село на реке, в сотне километров от нас. Там кержаки живут. Так они согласны плоты вязать. И лоцмана у них есть.
Я аж подпрыгнул на бревне и по коленке его хлопнул.
- Да ты чего ж, - говорю, - молчишь, медведь снулый? Все! Завтра же собираем собрание. Объединим вас в одну бригаду, комплексную. И заработки будут едины. И дело пойдет по-другому.
Наутро уже весь поселок гудел. И вот вызывает меня Редькин и говорит спокойным, насмешливым голоском.
- Слушай, новатор, а ты знаешь, что в четвертом квартале не опытами занимаются, а план выполняют?
А я ему:
- Не знал, что в году есть специальные месяцы для опытов.
Но Редькин пропустил мою шпильку мимо ушей и все так же спокойно изрек:
- Мы должны дать двенадцать тысяч кубов. А третью часть - твоя мАстерская точка. Понял?
- Ну?
- Вот тебе и ну. На этой сплошной рубке ты дашь четыре тысячи кубов?
- Дам!
- Смелый, - Редькин усмехнулся. - Вы все-таки подумайте, что вас ожидает, если завалите план.
- А я уж подумал.
- Ну, вы человек взрослый, - он снова чуть заметно усмехнулся. - Ваше дело - ваш ответ.
Я понимал, что несдобровать мне, если план не выполню, но и отступить я не мог.
В это время Ефименко подставил мне первую подножку. И ведь как ловко, подлец, использовал Варю!
Помню, решили мы вечером собрание провести, чтобы выбрать бригадира, одного вместо двух, и чтоб плотников выделить на строительство общежитии. Пойду-ка я, думаю, пораньше, с ребятами потолкую. Стемнелось уже, когда я подходил к бараку грузчиков. Вдруг слышу в стороне, в кустах, приглушенный говор. Один голос был Барин, второй тоже вроде бы знакомый, мужской. Варя, видимо, старалась уйти и упрашивала все; мужчина не пускал и приговаривал: "Подумаешь, какая недотрога!" Я уж было пошел своей дорогой, как вдруг Варя зло сказала: "Пусти, хам, кричать буду!" - "А я рот зажму - не крикнешь", - ответил мужчина. Послышалась возня, Варя коротко крикнула. И я бросился на помощь. В потемках я схватил кого-то за шиворот и рванул так, что пиджак затрещал на нем. Он отлетел от Вари и упал на спину навзничь. И тут я узнал его - это был крановщик Елкин.
Он встал, заложил, как говорится, руки в брюки и уставился на меня нагло.
- Ах, это ма-астер! - прикинулся он удивленным. - Что ж, завидуешь? Видать, своя жена надоела... Решил к нашей общей приспособиться?
- Да это, кажется, новый мастер! - удивленно ахнул сзади меня Ефименко, словно из-под земли вырос. - Что же ты, Елкин, мешаешь людям? - И он многозначительно закашлял и засмеялся.
- Да не разглядел в потемках-то, думал, кто из наших с Варькой возится, - начал выкручиваться Елкин. - А это начальник, оказывается.
И тут вдруг наша тихая Варя подходит к Елкину и - раз его по морде. И так молчком. Тот оторопел, а Варя пошла в барак. Но Ефименко и тут не растерялся.
- Не надо сердиться, бабочка, на правду не сердятся, - сказал он наставительно вслед Варе.
- Вы сначала разберитесь, - сказал я Ефименко.
- Да я что ж? Я молчу. Мое дело маленькое. - Он снова многозначительно покашлял и подмигнул Елкину.
