- Так какая же другая?.. Раз правда?
- Это уж так просто, ну звезды, планеты. Мы узнали, что это громадные миры, ледяные, раскаленные, пустынные. Правда? А разве для нас они перестали быть теми мигающими огоньками, светящимися точками, теми же звездами нашего неба, на которое тысячу лет назад, закинув головы, с земли смотрели люди? И думали о них, слагая стихи. И, чтоб закрепить свою верность стремлению к прекрасному, символом выбирали звезду с пятью лучами...
- Все это так, но это... рассуждения, а я насчет тебя спрашивал... Ну, как ты? Как тебе сейчас?
- Сперва было очень плохо. И люди, и все... Пробовала думать, читать... а мысли от меня разбегаются.
- А как теперь?
- Теперь я читаю. Вот "Одиссея"... Я о ней думаю. И тогда можно жить... Опять рассуждения?.. Надо мне идти, сыро, и солнце спряталось. Пора.
- Никто еще не уходит.
- Все равно сейчас ко мне придут.
- Дедушка?
- Ну да. У нас с ним разговоры.
- Вам вдвоем поговорить обязательно?
- Ну конечно... Спасибо, что зашел, но больше не стоит. Время только тратить. Что тут хорошего?
- Ты за кого же меня считаешь?
- То есть, как порядочный человек, ты считаешь своим долгом?
- Ничего подобного, мне тебя видеть хочется.
- Нет.
- Да.
- Вот дедушка идет, иди, пожалуйста... Иди, я по-хорошему говорю... Ты думаешь, мы с тобой сегодня виделись?.. Шучу, шучу!.. Это я так!
Легким взмахом кисти руки она даже показала, в какую сторону ему идти, он встал и пошел - послушный от тупого недоумения.
К выходу было ближе идти в другую сторону, но ему было все равно.
Скоро перестали попадаться навстречу медленно прохаживающиеся фигуры в казенных халатах. Катились коляски со спящими или недоуменно моргающими на свет ребятами. Ничего не понимают и покорно лежат, широко открытыми светлыми глазами всматриваются: куда это мы попали? Что с нами тут будет?.. Молоденькая мама подталкивает коляску, озабоченно смотрит на малыша и тоже не знает...
Артур свернул в боковую аллейку. Тут безлюдно и слышно, как стучат и коротким писком перекликаются дятлы.
Он шел и довольно долго как будто ни о чем не думал, но что-то было очень-очень плохо.
Она осталась там, на скамейке, со своими странными рассуждениями. Он, видимо, ей нисколько не был нужен.
Ну что ж, бывает. Может, так и к лучшему... Кой черт к лучшему, тогда не было бы так мутно и плохо.
Как это все получилось? Да, как это получилось, что он вернулся из командировки и не позвонил к ней на работу, не повидал ее? Хотел отделаться? Ничего подобного. Конечно, хотелось сохранить свою полную свободу. Безо всяких этих там посягательств и моральных обязательств. А тут еще эта идиотская история с паспортом... Эта дрянная история. Ну, черт с ней. Главное - ему-то ведь хотелось видеть Лину, безусловно, да. Иногда ему очень недоставало ее. Да нет, чего там, просто тоска брала, до того хотелось оказаться снова там, у моря, вместе с ней.
И все-таки не позвонил. Ни разу! Как же так?
Он дошел до какого-то забора с канавой, свернул наугад и вышел на берег пруда, опять свернул, подобрал веточку в траве и злобно хлестнул ею по стволу дуба раз, другой... Веточка скоро размочалилась на конце, он ее отшвырнул и опять спросил: "Как?.." Оказывается, вслух, потому что какой-то пожилой человек обернулся, приостановился, раскрыл было рот переспросить, но раздумал.
Его никогда не покидала уверенность, что стоит ему только решить, и он в любой день или вечер ее увидит, и она ему очень обрадуется, уж в этом-то он не сомневался. Он, конечно, тоже, но уж она-то!..
Откладывал в уверенности, что это никогда не уйдет, что она ждет не дождется, когда он решит: пора! Как легко, оказывается, откладывать то, чем ты так безусловно владеешь!
А теперь кажется, что лишился чего-то своего, принадлежавшего ему. В конце концов, какой-то своей собственности. Не Лины, конечно, ее он никакой собственностью не мог считать, а вот этого - ожидаемой ее радости. Своей радости?.. Нет, все не то, а просто вот было у него "это" - все, что с ней связано хорошего, и вот теперь, оказывается, нет... И идешь, как обворованный, с пустыми руками, да еще чуть ли не виноватый...
Хотя в общем-то это все усложнения и усложнения, и отсюда путаница и эта муть в голове. Надо все проще: было недоразумение, а потом она оказалась больна. Он-то не виноват в ее болезни. Не будь болезни, все можно бы уладить.
Он стал тихонько посвистывать и зашагал бодрее, осмотрелся на перекрестке аллей и сообразил, в какую сторону ему идти к выходу.
Ах, да! Он тогда не поехал с ней вместе, не пожертвовал четырьмя днями курортной жизни... Ага, вот оно: "не пожертвовал"!
А где это написано, кто это придумал, что люди вечно должны кому-то чем-то жертвовать? Почему он ни у кого жертв не просит?
Он уже сидел в громыхающем, качающемся вагоне метро, щурясь от мелькания убегавшей за окном бетонной стены, уже три остановки остались позади, он уже раза два еле удержался от того, чтобы не усмехнуться в открытую - все начало представляться в каком-то насмешливом, глуповатом даже виде. Он представил себе, что рассказывает, не сегодня, конечно, а когда-нибудь, через год, через три, историю с паспортом, с легкими поправками выставляя самого себя в смешном виде. Получалось весело и безобидно.
На своей остановке он бегом поднялся по лестнице, протиснулся сквозь гущу столпившихся у выходных дверей пассажиров - на улице лил дождь - и во весь дух зашагал, перепрыгивая через быстро собиравшиеся на тротуарах лужи.
В парке тоже, наверное, дождь. Все попрятались под крышу. Наверное, она сейчас стоит под навесом среди других желтых халатов, столпившихся, как те пассажиры у выхода из метро. И тоже смотрит на дождь.
Ну и что из этого? Что, что, что?.. А вот плохо. Почему-то чертовски плохо, и все!
Когда он снова пришел, в аллеях парка моросил дождь, было безлюдно, только, сбившись под навесом в два ряда за дощатым столом, какие-то пожилые люди с гиканьем стукали костяшками.
Он и не поглядел на них, сразу увидел, что они "в штатском" - в пиджаках, плащах, а не в больничном, значит, его не касались.
Он сунулся к дежурной, день оказался неприемный. Он побродил по вестибюлю, поймал какую-то молоденькую в белом халате, поклянчил, поканючил, приврал немного. Она смягчилась, пошла узнать и узнала, что у Лины уже есть посетитель.
- Молоденький такой, с усиками, летчик.
- Ну да, летчик! Дедушка, наверное?
- Я и говорю, летчик. А вы даже не в курсе? Дед в есть летчик, как же это вы не знали?
- Почему не знал? Это я так, шучу, - неловко скрывая удивление, вывернулся. - А как вас зовут?
- А вам зачем? Вы же не ко мне пришли? Хотя не секрет, если догадаетесь: Аромат! - Вдруг лицо у нее как-то съежилось, точно ее лимонным соком сбрызнули, такое оно стало кислое. - Так что я вам, молодой человек, объясняю, - ни к селу ни к городу громко выговорила она и поджала губы.
Краем глаза он увидел, что в дверях появилась и стоит какая-то женщина в белом халате.
- Все понятно. Спасибо за разъяснение! - И тихо добавил: - До свидания, Тамарочка, - и уловил ее быстрый одобрительный взгляд.
Смешная, круглолицая конопушка, но славная, может пригодиться в следующий раз... А скучно ей тут! Томится среди больных, а ей вот как поболтать, побегать хочется...
В следующий раз она вправду пригодилась. Заговорщицки усмехнулась с некоторой покровительственной сдержанностью и привела "на минутку" Лину.
Осталась посмотреть на дело рук своих, как это они встретятся. Полюбовалась немного и скромно ушла.
Лина, запахивая халат, подошла, остановилась чуть поодаль.
- Случилось что-нибудь? Что это ты Тамару на третий этаж гоняешь?
- Просто пришел. Прошлый раз к тебе не попал, вот и пришел. Ты мне скажи, что-нибудь тебе нужно? Достать, принести. Сделать. Мне, знаешь, очень бы хотелось, а?
Она смотрела и улыбалась, наклонив немножко голову набок.
- Тебе есть все можно?
- Почему же? Только не хочется.
- Ну я что-нибудь другое принесу. Хочешь коктейль? С соломинкой? Притащу.
- Пожалуй. Только и все остальное тоже.
- Розовую лампочку?
- И террасу. И вечер. Ну, там еще море...
- Моря все равно не видно с террасы.
- Но ведь оно было. Зачем же обязательно видеть? Достаточно знать, что оно есть... Когда знаешь, что что-то у тебя есть, не обязательно его видеть или трогать... В общем, коктейля я не хочу.
- И ничего?
- И ничего. Что у меня есть, то уже есть.
- Твой дедушка правда летчик?
- А ты что думал, крепостной умелец боярина какого-нибудь? Что тут удивительного? Летчик.
- Ничего, просто я не знал, и все.
- Нет, ты все-таки думал: некоторые люди так и родятся и живут дедушками, другие дядями, а третьи молодежью... Не отказывайся, я сама так думала когда-то. Мне представлялось, что в жизни, как в театре, одни играют жизнерадостных, молоденьких, звонкоголосых эдаких девушек, другие хриплых, угрюмых стариков.
Он с недоумением слушал, она все говорила, говорила, негромко, быстро, раньше этого никогда не было, и вдруг рассмеялся:
