и накрыть ему полотенцем лицо, чтобы не видеть этих ужасных выпученных глаз с прожилками лопнувших сосудов и распухшего языка, личинкой-переростком торчащего из открытого рта.
Бог вывалился из своего уютного непространства в центре Парижа. Ему очень хотелось полюбоваться Елисейскими полями, засыпанными пеплом. Было еще немало мест, на которые не помешало бы взглянуть, но он выбрал именно это. Ничего, впереди еще много концов света и много возможностей поэстетствовать, глядя на заваленные трупами площади, горящие дома и прочие приятности апокалипсиса.
Трупов, к слову, в это время суток было мало. Люди тихо умирали в своих постелях или прятались по ванным и кухням, обматывая лица мокрыми тряпками. Горели фонари и подсветки фасадов зданий, кружились в трехчетвертном ритме в воздухе хлопья пепла, падали с деревьев мертвые птицы – ночь была прекрасна настолько, что Бог и сам бы с удовольствием в такую умер. Но не судьба…
Он улыбнулся, поправил респиратор и, засунув руки поглубже в карманы потертой куртки, побрел в сторону площади Согласия.
Утром Рудольф рискнул выйти на улицу, чтобы узнать у кого-нибудь, что происходит. Положив в рюкзак три бутылки воды, надев респиратор и старые летные очки, он нырнул в плотное серое марево. У мусорных баков во дворе бесформенной грудой лежал мертвый бомж, красиво припорошенный пеплом. Медленно тлела, седея, трава на газонах, и в тяжелой тишине призрачные фигуры людей двигались сквозь дым.
Рудольф не мог больше оставаться дома наедине с трупом пятилетнего сына, но что влекло на улицу остальных, он не понимал – куда безопаснее было бы отсиживаться в зданиях, наглухо закрыв все окна и двери и включив кондиционеры.
Но глупость человеческая неизмерима. Небольшими группками брели дымные зомби в сторону ближайшей неотложки, надеясь, вероятно, получить волшебные пилюли, которые позволили бы им некоторое время вовсе не дышать.
– Я с трудом поборол желание спрятаться под кроватью, – глухо пробурчал респиратор справа.
Обернувшись, Рудольф увидел мальчика лет двенадцати в старой мотоциклетной куртке не по размеру.
– Что же тебе помешало? – поддержал беседу Рудольф, и его собственной голос шмелем прогудел в ушах, не имея возможности выбраться из-под маски.
– А у меня нет кровати, – пожал плечами мальчик. – Я же все равно никогда не сплю.
С приглушенным «пуф», словно матрацы, вокруг падали люди, вяло сучили ногами и умирали, похрипывая в респираторы. Перешагивая через тела, шел Бог следом за живыми, и Рудольф плелся за ним, не понимая, какой смысл вообще куда-то идти, если вот-вот разорвется нещадно саднящее горло, если умрет он, как сын, только никто не увидит за грязными стеклами очков его выпученных глаз.
– Иди, иди, – обернулся Бог. – Не знаю, куда мы придем, но там точно не будет хуже, чем здесь.
– Неужели весь мир?..
Мальчишка расхохотался, поглощенный фильтрами смех проквакал нелепо, и от этого звука вздрогнул Рудольф, как от выстрела.
Пуф – свалилась совсем рядом женщина. Покрытое коркой пепла лицо, защищенное лишь марлевой повязкой, повернулось в сторону Бога, и тот довольно сощурился.
– А у меня ночью сын умер, – сказал вдруг Рудольф. – У него была астма.
– Слабые всегда умирают первыми, – изрек Бог и легонько пнул лежащее поперек дороги тело.
В приемном покое не было не только медперсонала, но и мебели. Все, на чем можно было сидеть и лежать, растащили по палатам, чтобы разместить плюющихся черной слизью пострадавших. Остались только вентиляторы на потолке, их широкие лопасти простирались над головами потенциальных мертвецов ангельскими крыльями, но никто их не видел.
Воистину, неизмерима… Спасение прямо над вами, протяните руки, возьмите его, одно на всех, и пусть каждому достанется по кубосантиметру свежего воздуха.
Интермедия: четыре стены
Куда ни глянь – повсюду резиновые хоботы противогазов. Рудольф попытался протереть закопченные очки грязным рукавом, но мир вокруг не стал от этого менее мутным. Люди сидели на полу, расстелив одеяла и куртки. Если кто-то прислонялся к некогда белым стенам, в черноте оставались округлые очертания плеч и четкие росчерки складок одежды.
Все молчали, но тишине не было места в новом дымном мире. Казалось, сама вселенная сопела и кашляла сквозь забитые фильтры.
Послюнявив палец, Рудольф разглядел-таки сквозь грязь бледную кожу и несказанно обрадовался – вот что-то человеческое. Со всех сторон по-прежнему пялились очки и маски, и только мальчишка в мотоциклетной куртке осмелился снять респиратор. Спокойно обводил он взглядом черные стены и черных людей, а черный Рудольф украдкой выводил в слое сажи на полу слюнявым пальцем: «Сегодня я встретил Бога. Он маленький и тощий».
Акт I:. …ex machina
Бог давно зарекся помогать людям. Пусть он и создал их слабыми и глупыми, он верил в их способность находить выходы из сложных ситуаций. Несмотря на то, что опыт раз за разом показывал обратное. Сейчас разочарование Бога росло соразмерно апатии окружающих. Точно так же люди могли бы сидеть и ждать смерти в своих домах, но они почему-то решили, что в компании веселее. Только хрипы и «пуф», и никакого движения.
«Есть хорошие люди, – думал Бог, – а есть плохие. Но наступает момент, когда все они становятся никакими. У них не остается ни эмоций, ни лиц. Нужно будет доработать инстинкт самосохранения».
Бог скучал и смотрел на потолок. Рудольф откупорил вторую бутылку воды и протянул ее мальчику.
Бог скучал и смотрел на потолок. Выразительно так смотрел, с намеком…
На полу в позе эмбриона умирал старик.
В голову Рудольфа медленно вползала мысль.
– И как же я сразу не…
Одним рывком дотянулся он до выключателя, подняв облако черной пыли. Бог закашлялся, сплюнул под ноги и размазал по полу плевок носком стоптанного кроссовка.
«Как я удачно выбрал, с кем заговорить… Вот мой печальный Ной в летных очках».
Разгонялись лопасти, крошечные вихри кружились под потолком, и ровный гул вентиляторов выводил людей из оцепенения. Бросив на пол респиратор, Бог отправился следом за Рудольфом, который уже несся к своему дому, каждым шагом вздымая тучи пепла.
Пару часов спустя тысячи вентиляторов гнали по городу спасительный ветер. Потоками воздуха уносило дым все дальше, но смерть оставалась – эта настырная смерть, которая никогда не уйдет, стоит лишь раз позволить ей нарушить привычный ход вещей. Рудольф плакал в ванной, проклиная собственную нерасторопность.
«Сколько нужно времени остальным жителям планеты, чтобы решить проблему? – размышлял Бог, наблюдая, как бездомная собака грызет ногу мертвеца. – Я дам им на это две недели, если не успеют – снова нажму на черную кнопку. И мне совсем-совсем не будет жалко».
Как не было жалко и тех, кто