живой и ни в какой реанимации необходимости не возникло. Я понемногу стала приходить в себя, единственное, не могла понять, почему мне не дали сразу дочку на руки – я только издали успела ее увидеть и услышать ее первый крик.
Все мои вопросы к персоналу оставались без ответа, но через пару часов пришла педиатр и сказала, что по всем признакам девочка родилась с синдромом Дауна, что сейчас они проводят исследования и как только будут результаты, мне сообщат. Внутри меня все оборвалось, как будто мне сказали, что мой ребенок умер. Результаты анализов подтвердили заключение врачей, о чем мне и сообщили в тот же день. Жестокий приговор генетиков обжалованию не подлежал. Пустота и безысходность. Не успев родиться матерью, я умерла. Хрупкой бабочке сломали крылья и бросили в огонь. У меня не укладывалось в голове, как такое могло случиться, почему это случилось именно со мной, что я сделала не так, чем я заслужила это наказание. Этого просто не может быть! Уцепившись за соломинку надежды, что, скорее всего, произошла какая-то ошибка, я стала добиваться, чтобы мне принесли мою девочку. Мне необходимо было ее увидеть, убедиться в том, что действительно произошло непоправимое.
Врач всячески отговаривала меня, убеждала, что никакой ошибки точно нет, показывала результаты тестов.
– Поверьте, – говорила она, – вам лучше ее не видеть. Ведь потом вам будет в сто раз труднее подписать отказ.
– Какой отказ? – не могла понять я.
– Отказ от ребенка.
Тогда до меня стало понемногу доходить, что еще меня ждет впереди. Отказ от ребенка. И все же я настояла на том, чтобы увидеть девочку. Вопреки моим страхам малышка вовсе не выглядела уродливой, и разве что широко поставленные «монгольские» глазки отличали ее от других младенцев.
Из разговоров с врачом я усвоила только то, что у детей с синдромом Дауна большие проблемы с развитием: такой ребенок может вовсе не научиться ходить и говорить, и что, помимо сниженного иммунитета, целого букета сопутствующих болезней и высокой смертности в детском возрасте, чаще всего они умственно отсталые.
– И зачем вам это? – говорила она. – Зачем ставить на себе крест ради больного ребенка, который никогда не вырастет полноценным? Который будет инвалидом и изгоем общества? Вы только разрушите свою жизнь, свою семью. А ведь вы молодая, еще сможете родить другого ребенка.
– Чтобы он тоже родился с этим синдромом?
– Ну почему же. Вероятность повторения патологии очень невысокая. Обследуетесь с мужем у генетиков, раз произошла такая неприятность (именно так она выразилась, «неприятность»), будете заранее знать, есть ли риски. Родите нормального ребенка и будете счастливы. Этому вы все равно ничем помочь не можете, такие болезни не лечатся. А в Доме ребенка девочке будут обеспечены надлежащий уход и своевременная медицинская помощь. Так будет лучше для всех.
Я была совершенно раздавлена. Аргументы врача казались убедительными. И я не знала, что мне делать. Муж, хотя и сам был в шоке, как мог, пытался меня утешить и поддержать.
– Я приму любое твое решение, – сказал он. – Я тебя не оставлю и всегда буду рядом, буду помогать. Но ты же понимаешь, что основная нагрузка ляжет прежде всего на твои плечи. Так что последнее слово – за тобой. Сейчас мы с тобой оба не в состоянии мыслить трезво и критически оценивать то, с чем нам придется иметь дело, и свои возможности тоже. И потом, если мы сейчас откажемся, а позже решим заботиться о ней сами и растить в семье, мы ведь сможем забрать ее домой.
Не в силах больше выносить эту пытку, да и вообще находиться в стенах роддома, я подписала бумаги об отказе и выписалась. Но и дома не стало легче, все здесь напоминало о моем несостоявшемся материнстве – кроватка, которую успел собрать муж, коляска, купленная родителями в подарок малышу, детские одежки, которые я сама сшила и связала для младенца, игрушки. Я пыталась отвлечься от тяжелых мыслей, изнуряя себя всем, чем только можно: домашними делами, готовкой, походами по магазинам. Ничего не помогало, что бы я ни делала, все мысли все равно возвращались к дочке и так внезапно свалившейся на нас трагедии.
Я поняла, насколько права была врач, пытавшаяся меня отговорить, когда я просила показать мне дочку.
Забыть ее личико и эти ощущения первого контакта было невозможно.
Мне снова и снова хотелось ее увидеть, подержать на руках. «Я просто посмотрю, действительно ли ребенку там обеспечен надлежащий уход», – убеждала я себя, отыскав адрес Дома малютки. Встретили меня там приветливо, никто не смотрел на меня с осуждением. Медсестра проводила меня к дочке. Та не спала, не плакала, просто тихо лежала в кроватке.
– Тихая у вас девочка, спокойная, – сказала сестра. – Вы можете с ней погулять полчасика, потом у нас кормление. Вон там коляска стоит, возьмите ее, там же и одеялко для улицы.
Вернувшись с прогулки, я покормила дочку из бутылочки, которую дала медсестра, переодела в чистый подгузник, обнаружив при этом, что у нее на попке образовались какие-то непонятные корки.
– Это из роддома к нам уже с такой «обезьянкой» ее перевели, – заметив мою обеспокоенность, пояснила сестра. – Ничего страшного, просто застарелая опрелость. Скорее всего, подгузники долго не меняли или не мыли, как положено. Маслом или кремом надо смазывать. На все рук у нас, как водится, не хватает. Приходите завтра утром пораньше или вечером, поможете с купанием.
Наутро, прихватив по дороге упаковку памперсов, детское масло и молочную смесь для грудничков, я снова отправилась к дочке. Мы с ней опять погуляли в коляске, потом я ее искупала, смазала опрелости маслом, одела в чистое. Я покормила малышку, и она сразу заснула. «Да ты у нас соня, любишь хорошенько поспать», – подумалось мне. Уходить не хотелось. Видя, как зашивается санитарка, помогла покормить остальных. В палате лежали еще пять младенцев, двое из них были похожи на мою дочку – такое же круглое, широкое личико, раскосые глазки.
– Да, эти тоже дауны, – подтвердила санитарка. – Есть еще один мальчик с патологией, он сейчас на химии, лейкоз. А вот у Ванечки врожденный порок, – она показала на соседнюю кроватку, – ему в ближайшие дни предстоит операция на сердце. Так что ваша малышка еще не самая проблемная, у нее хотя бы сердечко в порядке.
Съездила к дочке я и на следующий день. Мужу о своих визитах почему-то никак не решалась сказать, все выбирала удобный момент для разговора.
– Ты сегодня просто светишься, – вечером неожиданно заметил он. – Расскажешь?
– Я была
