те редкие случаи, когда муж обнимает ее в постели, она не отталкивает его. Не из чувства супружеского долга. И не вследствие влечения или страсти. Скорее из-за необходимости снять напряжение. Когда же она не чувствует этого напряжения, то притворяется, что спит, а Иоахим прекрасно понимает, что ее сон – притворство, и не пристает к ней. Она прекрасно знает, как Иоахиму нравится и что нужно сделать, так что моменты их близости не слишком продолжительны, да и не часты – после каждого такого момента на пару недель воцаряется спокойствие.
Она не думает, что Иоахим всю жизнь мечтал о таких отношениях, но он любит ее и потому просто смирился с суровой реальностью.
А в том, что муж любит ее, она уверена. Он, правда, не заявлял ей об этом прямо, словами типа «я тебя люблю», но доказывает это множеством способов: просит, чтобы пристегнулась в машине, напоминает о шарфе и перчатках, приходит домой с книгой, которую для нее купил, приезжает к ней на работу с зонтиком, который она забыла дома. И еще много таких любовных признаний без слов. А заполненные коробками с салатом и контейнерами с малиновым коктейлем сумки – просто еще один из способов признаться в любви.
Когда она вечером возвращалась домой, Якуба как правило еще не было. После ее возвращения он решил, что папе больше не будет одиноко, и переехал на постоянное жительство в дом своей Нади. А вот ей было одиноко без сына и хотелось навестить его там. Часто ее подмывало напроситься под любым предлогом, но тогда она вспоминала травму с Марленой и сразу отказывалась от этой мысли.
На второй день после возвращения она зашла в комнату Якуба. Там царил порядок, но какой-то странно чужой. Она осторожно просмотрела книжные полки, заглянула в шкаф и в ящик в тумбочке. Перебрала также картонные коробки под кроватью. Книгу нигде не нашла. В разговорах она тоже больше никогда не всплывала. А после нескольких дней работы в офисе и вовсе забыла о ней.
С Аней и Урсулой «перед Джерси» они встретились только раз. За несколько дней до вылета. Аня была очень спокойна. Все у нее было распланировано. Она летит в Мюнхен, проводит там два дня и одну ночь со своим Ларсом, а оттуда, без него, летит без пересадок на остров. Появится там до Магды и Роуз. Предпочитает быть заранее, чтобы за всем присмотреть своим хозяйским глазом.
Урсула едет в Париж на поезде. Ее любовник уже будет там ждать ее. Летит туда с женой, потому что это его подарок по случаю годовщины их свадьбы. С женой он приехал прошвырнуться по торговым галереям на Елисейских полях, и когда жена улетит с полным чемоданом покупок летит, он останется на два дня по делам. Она поставила ему ультиматум, что «если он хочет в Париже пополнить туристическую программу пунктом секс-туризма», то должен сменить отель. Она не хотела, чтобы официанты за завтраком смотрели на него с сочувствием, а на нее – как на шлюху.
Сходят в Лувр, она вытащит его в «Мулен Руж», съездят на площадь Бастилии, расскажет ему о французской революции, об истории Триумфальной арки. За покупками на Елисейские поля тоже, конечно, вытащит его. А как же иначе. Из Парижа Урсулана поезде доберется до Картере, а оттуда на пароме – до Джерси.
Сама же она полетит на Джерси через Франкфурт, с пересадкой в Манчестере. Такой перелет нашел для нее Якуб.
Договорились, что встретятся утром в пятницу, восьмого сентября. В день перед свадьбой Магды. На завтраке в таверне на скале.
– Боже, девочки, – воскликнула Урсула, – как же я рада! Вот только бы похудеть, чтобы влезть в то платье, которое я присмотрела себе в Париже. Чертовски красивое и чертовски дорогое. И обувь, и сумочку, и нижнее белье, и браслет тоже присмотрела. Я разрушу Бастилию его кредитки. Он пожалеет, что есть такая страна – Франция.
ОНА: Во вторник она оставалась в здании Президиума до позднего вечера. Большинство сотрудников, подчиняясь распоряжению Карины, обычно исчезали уже в шестом часу. Она любила оставаться в здании одна, когда никто ей не мешал, не отвлекал разговорами.
Надевала наушники, слушала русские церковные песнопения и все гладила, гладила, гладила свои камни. К этим распевам ей привила любовь бабушка Сесилия. Часто, когда она лепила вареники, включала запись хора, подпевала ему и плакала.
Карина сквозь пальцы смотрела на ее «ночевки» в Президиуме, или, может, притворялась, что ничего не знает. Иногда ее одиночество нарушал герр Максимилиан. Он вставал рядом, присматривался, как она гладит камни, и, кивая головой, как умел, пытался донести свое восхищение на родном для нее языке: «Отшен красифф».
Пришел он и в тот вторник. Традиционно посочувствовал, что ей приходится столько вкалывать, да еще по ночам, покачал головой и попросил, чтобы она закрыла за собой дверь, когда будет уходить. Она ценила то, что, несмотря на предписание гнать всех вечером из здания Президиума, герр Максимилиан не делал этого. Время от времени она выражала ему за это благодарность то бутылкой польской водки, то кабаносами [38], купленными в польском магазинчике.
В Президиуме, в небольшой комнатке рядом с туалетом, была своя кухня. Надя заварила себе чай, закурила и отправилась с кружкой обратно на рабочее место. Под одной из дверей увидела полоску света, постучалась, а когда никто не ответил, открыла дверь и вошла в комнату. На коленях над картиной стояла Анника с лупой в руках. На звук открывающейся двери она повернула голову и неожиданно для Нади рявкнула:
– С сигаретой! Твою мать! Вон, немедленно!
Надя выбежала. Совсем забыла, что реставраторы – это как бы совершенно другие люди, не как все. Через несколько минут к ней вышла Анника и сказала:
– Прости, ничего личного, но ты могла задымить мне фокус. Камень, может, и любит дым, иногда даже требует его. А вот краска дыма не выносит.
Они закурили. Анника рассказывала о структуре краски и о том, что с ней происходит со временем. Краска держится долго, но через некоторое время, если на нее нажать и соскрести защитные оксиды с поверхности, она становится беззащитной, как открытая рана. Такой ране все вредит. Дым тоже. Необходимо сначала, образно говоря, «перевязать» рану.
По дороге в отель они заглянули в небольшой винный погребок недалеко от почты. Анника хотела, чтобы с ней говорили по-немецки.
– Потому что этот язык я знаю пока недостаточно хорошо, – сказала она со смехом.
Анника родилась в Таллине,
