бывают они к тонкостям поведенческим, искусны в физиогномике. — Риску здесь больше, Аль, чем ты думаешь. Если это на самом деле к стратегии прямое отношение имеет, то мелочей тут быть не может, согласись… как и случайностей вроде моей: то об отделе хлопотал, но эго-то по части собственно газетной, а то вдруг… С чего это вдруг, спросит — и не меня, а себя спросит, пойми. Зачем — синекуру получить и в то же время на другую сторону, на оппонентов сыграть, хотя вроде как свой? Хор-рошенький «свой»…
Она молчала — поняв, может, что зря проговорилась про эту самую стратегию. Сдала стратегию, да, и как будет отговариваться в неудаче своей, перед Мизгирем оправдываться — ее дело: не бралась бы… В том, что лгать, изворачиваться умеет она не без артистизма, порою с блеском даже, Иван убеждался не раз, но принимал это скорее как естественное, у женщин долженствующее быть — после женки бывшей тем паче. И врал тоже, хотя только себе и недолго, понять себя нетрудно было: от равнодушия к ней, искусствоведке и стильной девке Алевтине Шехмановой, какую в постели, к явному-то ее удовольствию, шемаханской царицей величал, иронию особо не пряча. С излишками искушена в любви, и если вначале это и задело его малость как мужчину, всем-то девственниц подавай, то ненадолго тоже, и все по той же причине… Не удивил сейчас очень-то и квартирный ее вариант, на который она всерьез, видно, рассчитывала… По себе, по стяжательству своему, грубо говоря, судила? Так вроде б не должна, успела же его маленько узнать. Но и попытку эту торопливую ее, незадавшуюся тоже можно было понять: двадцать восьмой, а даже и разведенкой не побывала — так сама однажды, по пьяни и в полуистерике, то ль похвасталась ему, то ли пожаловалась… Все партию себе выгодную искала? — хотел уточнить и не счал, пожалел, и без того ей тошно что-то было тогда.
Но и неудачу ее сейчас надо было как-то смягчить, стушевать чем-нито объективным, от нас-де независящим, заодно и с себя лишние подозрения в упрямстве, несоюзничестве снять. Еще неизвестно, чем кончится там, чья сторона верх возьмет, и это надо держать в уме, а не симпатии-антипатии наши переменчивые, неверные…
— Пойми, такой оборот ни на чью пользу не сработает, а вот напортить… Ты сказала: по ситуации? Это верней будет. А я бы и на синекуру эту не против, — потянулся он, прикрыл глаза. — Что-то достали всякие расходы на крах житейский… можно так квалифицировать? На обслуживанье кряка, поскольку все крякнуло.
— Всякий конец, милый, есть начало нового.
— Ну да, лыко-мочало — начинай сначала… при старых-то данностях. Ладно, не будем о скучном… Ситуация не созрела, Аля, сами ж говорите, что погодить надо. — Знать бы, что за суть ситуации обещанной — ничего доброго, кажется, не сулящей; но этого не положено и боевой подруге. Втемную с ним играют, чем-то крапленым и с известным заранее результатом для них; а проиграют — его в козлы отпущения, может статься, в расходную часть. Газета? Ну, там-то Левин на подсидке, всегда готов. Но и разговор пора уже сменить — на другое, для нее наверняка неудобственное и, значит, отвлекающее, а то слишком долго оправдываться перед ними приходится… — Слушайте, Алевтина Веньяминовна, а отчего вы не изволите по имени меня звать? Никогда, ни разу — после первой еще, помнится, посиделки нашей… под лестницей, да, в присутственном месте вашем? Уж не говорю о ласкательно-уменьшительном…
Она явно растерялась, настолько неожиданным и, видно же было, нежелательным оказался для нее вопрос его. Значит, навряд ли могла бы ответить на него даже и себе, если бы он пришел ей в голову вообще: нет, это куда глубже рационального гнездилось, судя по всему, где-то в инстинктах, и что могло бы значить — поди пойми… Он заметил такую странность в подруге довольно давно уже, поначалу подумал, что просто сам не обращает внимания на уши набившее привычное обращенье по имени, отслеживать стал — да, не звала, не называла… Какой природы безотчетный запрет на имя его сидел в ней? И стоило ли вообще такого рода заведомо безответные задачки-заморочки как-либо решать, соваться, забираться сдуру в дебри этого великого безответного, что существованьем зовется и является, — которое недобрую свою сущность, мало кем из людей по-настоящему замечаемую и тем более осмысливаемую, на самом виду держит и требует подчинения ей с диктаторской, мало сказать, жестокостью, а то и воспеванья, жутковатого восхваления себя? От диктатора людского еще можно сбежать, а от этой — куда?
— Нет, почему?..
— Чтобы не сглазить, милый… — нашлась наконец не бог весть как удачно она, тяжеловато налегла на него опять. — Ты хочешь, чтобы я звала?
— Да нет, отвык уже. Или привык. Нет, ничего…
— Тогда я буду звать тебя Ваней. Или Ванечкой, хочешь?
— Нет, это будет уже… противоестественно. — И стрижку ее поерошил, усмехнулся. — Ты и так меня совсем неплохо зовешь — милым. Вот кем не хочу быть, так это дорогим. Никогда им не был и не буду. Проба не та…
— Я же говорю: ты недооцениваешь себя…
— Да все я оцениваю — по факту. А факты не только упрямы, они еще и пространны… ну, в том смысле, что распространяются, паскудники, на все и вся, на все деянья и делишки наши… сверху донизу, да. Сдается иной раз, что все они равновелики, не важных — не бывает… Ладно, не буду морочить тебя. Еще ж и разделаться надо тебе со своими, как их…
— И разделаюсь!.. — Она чмокнула его в щеку, вскочила — в раздражении немалом, он видел, от неудач своих с ним, хотя и сдерживалась старательно; и сдернула халатик со спинки кресла, вильнула бедрами. — Злости набирайся, Ваня, — сексуальной, а не… Вернусь — проверю! А этих шакалов я заставлю кости грызть…
Вот так, Иван Егорович, получите и распишитесь. Похоже, достанется за него и тем, с искусствоведом Шехмановой имеющим некие дела, злопамятна подруга. Нет, расслабляться нельзя; все еще, может быть, только-только начинается. Одни начала, да, — с изначально спрятанными концами.
На скорую руку летучку проведя, вернулся в кабинет и, решившись, набрал номер бывший свой: дочку увидеть, соскучился — не то слово… Услышав его голос, Лариса бросила трубку. Вот так-то звонить в бывшее, прошлое…
— Нет, но как бандитствуют на этом поле дураков?! Уже ж и военно-промышленный под себя подминают комплекс!.. — Левин в сердцах подбросил ему на стол несколько страниц на скрепке, устало отвалился на диванчике. —
