- Поедемте! - рассмеялась Надя.
Они сели в машину.
- Как поедем? Быстро? Медленно?
- Как хотите, - отвечала Надя.
И снова, взяв на пустыре разгон, "газик" пролетел мимо гостиницы, и снова шарахались с дороги редкие прохожие, а Песцов косил глаза в сторону Нади. Она молчала. Машина пересекла городок и выбежала на холмистую, заснеженную равнину, порезанную на две половины темным хлыстом дороги. Это была та самая дорога, на которую Надя выезжала сегодня из леса. Но теперь лес оставался в стороне, машина мчала в открытую степь. Песцов восторженно поглядывал на Надю, словно спрашивал: "Ну, каково?" Надя вспомнила санки Лубникова и улыбнулась. Песцов прибавил газу.
Из-за сопки выплыла огромная красная луна; в ее печальном свете, тускло поблескивая желтыми глазами, "газик", точно сова, парил над темной дорогой. Вымахнув на покатую спину увала, он остановился на самой вершине.
- Нравится? - спросил Матвей.
- Очень, - тихо ответила Надя.
Песцов погасил фары.
После рева мотора, после сильного шуршания колес о дорожную щебенку наступила неестественная тишина. И эти заснеженные холмы с каким-то зеленоватым, мертвым отблеском, и эти черные таинственные сопки, и эта кирпично-красная с седым налетом по краям, словно задымленная, луна - все казалось ненастоящим.
- Я еще в детстве любил останавливаться на буграх, - сказал Матвей. Куда бы ни шел, как бы ни спешил, а все задержишься, бывало, на самой высоте, посмотришь вокруг - и радостно и как-то торжественно становится. И успокаивает. - Он курил и смотрел прямо перед собой в смотровое стекло.
- Церкви раньше ставили на буграх, - отозвалась Надя.
- Ближе к богу? - улыбнулся Песцов.
- К солнцу, - серьезно ответила Надя.
- Скажите, а ваши колхозники охотно пошли на закрепление земли? неожиданно спросил Песцов, обернувшись к Наде.
- По-разному... Одни - охотно, другие обману боятся, как они говорят, улыбнулась Надя. - Но правление ограничило. Остановились только на трех звеньях.
- А вы требовали большего?
- Да.
- Любопытно. Непременно загляну к вам... Хочется пожать вам руку. Матвей покрыл своей ладонью Надину руку и крепко сжал ее.
- Поедемте... - Надя выдернула руку.
И опять неистово мчались по степи, по сонным улицам ночного городка.
Возле гостиницы Песцов услужливо помог Наде сойти.
- Спасибо, Матвей Ильич! - Она подала руку на прощанье.
Песцов снял с Надиной руки перчатку, сжал ее захолодевшие пальцы и вдруг быстро поднес к губам.
- Что вы! - испуганно сказала Надя, отдернув руку, а потом шепотом: Спокойной ночи.
Песцов стоял до тех пор, пока она не скрылась в подъезде, и только потом сказал:
- Спокойной ночи!
Садясь в машину, он спохватился: "Ах, черт! Я ж не договорился на завтра встретиться... Впрочем, бесполезно. Завтра утром она уедет. Да и зачем?! Все это блажь..."
Ехать в гараж не хотелось, и Песцов свернул опять к озеру, но поехал не через пустырь, а мимо палисадников, вдоль пустынного проулка. Внезапно от ограды отделился высокий грузный прохожий и как-то резко выкинул перед собой палку. Песцов сразу узнал Стогова. Он остановил машину и пошел навстречу секретарю, улыбаясь во все лицо.
- Ты чего это по улицам скачешь, казак?! Добрым людям спать не даешь...
- Эх, Василий Петрович, Василий Петрович!
- Что, наехало? А вот я палкой тебя вдоль спины-то... Ах ты, разбойник!
Песцов покорно подставил спину:
- Виноват, батюшка... Лукавый попутал.
- Ну, будет, будет! Зайдем ко мне, потолкуем.
Переваливаясь с ноги на ногу, точно слон, Стогов понес по тропинке свое большое, грузное тело к дому.
Стогов жил на берегу озера в белом кирпичном особнячке, обнесенном тесовым забором. В прихожей встретила их полная седеющая женщина в розовом переднике и в пенсне - жена Стогова, учительница.
- Здравствуйте, Антонина Ивановна! Извините за поздний визит, - сказал Песцов.
- Проходите в залу...
- Ничего, мать, ничего... Мы в кабинете по-холостяцки покалякаем, сказал Стогов. - А ты не хлопочи...
Стогов провел Песцова в свой маленький кабинет, здесь над книжными шкафами висели ружья, оленьи и козьи рога, чучела... На полу валялась огромная шкура бурого медведя. С кушетки свешивалась пятнистая шкура барса. Каждый, кто входил в этот кабинет, видел, что хозяин пожить любил...
Стогов усадил Песцова в кресло к низенькому столику на раскоряченных ножках, вынул из секретера графинчик с прозрачной, как рубин, настойкой, налил в старинные граненые рюмки:
- Лимонник - дальневосточный эликсир... На чистом спирту. Всю усталость снимает. Будь здоров, Матвей!
Выпили.
- Вот и вся моя норма, - отставил пустую рюмку Стогов. - Да, Матвей, подходит скучная пора... Кажется, все лимиты израсходовал. А вроде бы еще и не жил... Наливай себе.
Песцов снова выпил.
- Ты с кем уехал из райкома?
- Подвез переваловскую агрономшу... До гостиницы.
- Подвез... - Стогов многозначительно усмехнулся. - А может, увез?
- Заговорились... По научной части, - улыбался и Песцов.
- Странный ты мужик. Вроде бы умен, учен... А пустяков не понимаешь.
- О чем это вы? - нарочито округлил брови Песцов.
- Тебе бы тройку с бубенцами. "В гривы конские ленты вплету..." Стогов потряс шевелюрой и прищелкнул пальцами. - Сани устелить коврами да красавиц увозить бы.
- Да венгерку, да шапку набекрень. Красиво, черт побери!
- Во-во! Забываешься, братец, забываешься...
- А кто-то мне рассказывал, Василий Петрович, как зимним вечером один кавалерийский комиссар украл у богатого инженера жену на одну ночь... Прямо с вокзала!
- Тихо, тихо, трам твою тарарам! - Стогов поднял палец и осторожно поглядел на дверь.
- Бородатый инженер ждет ее у главного входа на собственном экипаже... А они по задворкам да на извозчика... Да в лес на дачу... А на другой день: "Извини, мой милый... Я отстала от поезда!"
Стогов добродушно посмеивался:
- Учти, Матвей, то был нэп... Лихой кавалерист с глупостями в голове. А теперь - иное время. И не забывай - кто ты? что ты?..
- Что ж я! Остался я на полдороге, Василий Петрович, - иным тоном сказал Песцов. - От научной работы оторвался... Тут вот в суете да в маете...
- Это ты брось, Матвей! Идешь ты по самой столбовой дороге. Тяжелая судьба у нашего брата: собой не распоряжаемся - куда пошлют, туда и едешь. Ни степеней, ни ученых званий мы не заслуживаем... А конец подойдет - что передавать-то? Ни завода, ни стройки, ни кафедры. Незаметная наша работа, что и говорить. Руками ее не потрогаешь. Зато сколько добра людям сделаешь! Так и растворишься среди людей. Не каждый способен на это, Матвей...
- Э, Василий Петрович, всегда другие найдутся...
- Другие!.. Трудно, Матвей, передавать живое дело в другие руки... Налей себе еще.
Песцов засмеялся.
- Чего это вы так минорно настроены, Василий Петрович? Вам еще работать да работать.
- Моя работа теперь вон к чему идет, - Стогов указал рукой на длинный китайский вымпел, на котором по красному начертаны черные иероглифы, и перевел многозначительно: "Не выходя из дому, познаю весь мир".
- Тоже дело!
- Дело делу рознь. Посмотришь вокруг себя - везде нужны толковые люди, а их хвать-похвать - по пальцам перечтешь.
- Они готовыми не рождаются.
- Твоя правда. Смотрю я давеча на Волгина... Ну какой он председатель колхоза по нынешним временам? Грамотности кот наплакал, да и здоровье никудышное. А попробуй поставь нового! Кого подберешь?
- Да хоть Селину! Напористая, умница... Как она посадила Волгина вечером-то. А? Красота!
- Ты скор на решения, батенька. Еще не влюбился?
- Заметно? Нельзя?!
- Кроме шуток, Матвей, ты слишком впечатлителен и доверчив.
- Если доверчивость - грех, то я уж не раз искупил его, поплатился в свое время.
- А мы не имеем права на такую роскошь. Подобрать председателя - не шутка. Селина - молода. А молодой человек часто бывает угловатый, жесткий. Председатель, друг мой, что седелок - весь упор на нем. Он должен хорошо притереться, иначе холку набьет.
- Притереться к кому, Василий Петрович? К хозяйству или к вам?
- Хитер, хитер. А ты как думаешь?
- Если к вам, тогда лучше Семакова и желать нечего.
- Что-то они напутали там со звеньями, - уклонился Стогов. - После совещания мне Семаков докладывал.
- Что именно?
- Да вроде бы семейственность развели...
- Какая чепуха!
- И мне кажется. Но проверить все-таки надо. Сигнал неприятный. Придется тебе съездить.
- Когда?
- А в посевную. Разберешься и доложишь.
10
Весна в этом году запаздывала. В марте подули холодные северо-восточные ветры, они подхватывали желтую пыль с обнаженных обрывистых берегов оврагов и рек и подкрашивали ею до блеска отшлифованную корку наста. По увалам, по скатам сопок, рыжих от полузанесенной прошлогодней травы, со звоном катились сорванные засохшие дубовые листья. Солнце всходило тусклым, желтовато-пепельного цвета, словно и его запылили буйные маньчжурские ветры.
