— Ну, вот и лошадь готова! — проговорил он и начал было прощаться, но Иван Парфеныч удержал его.
— Постой, — проговорил он:- так нельзя. На-ка посошок на дорожку! — И он подал ему рюмку наливки.
— Это можно.
И, взяв рюмку, Ананий Иваныч проговорил, обращаясь к компании:
— Ну-с, до свидания! До свидания, Марья Самсоновна. — До свидания, Ананий Иваныч.
— Право, напрасно, Марья Самсоновна, не хотите со мной ехать; я бы доставил вас аккуратно.
— Нет, уж это подождем, Ананий Иваныч! — проговорила она скромно.
— Поедемте, прошу вас… так прокачу, что прелесть…
— Нет уж, пожалуйста, подождемте, Ананий Иваныч…
— Чего же ждать-то?
— Повенчаемся, тогда и будем кататься сколько угодно…
Ничего не знавший еще про свадьбу, Аркашка, заслышав слова эти, вытаращил глаза.
— Так давайте хоть поцелуемся! — проговорил Ананий Иваныч.
Марья Самсоновна опустила глазки.
— Уж поцеловаться-то можно, полагаю!
— Конечно, можно! — подхватили все.
— Я, право, не знаю… дозволит ли мне долг…
— Долг невесты, — перебил ее Иван Парфеныч; — целовать своего жениха.
— Кажется, первый поцелуй дается только после венчания! — стыдливо заметила Марья Самсоновна.
— Как же вы сейчас в лесу-то целовались? — бухнул фельдшер и захохотал во все горло. Вместе с ним захохотал и Аркашка. Марья Самсоновна вспыхнула.
— Позвольте вам заметить, господин, что этого никогда не было! — проговорила она.
— Нет, было.
— Не было!
— Было-с, при мне… раз двадцать, если не больше! — настаивал фельдшер.
Аркашка захохотал еще громче.
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное: Ананий Иваныч, рассерженный хохотом Аркашки, обругал его паршивым крапивником, побледнел как полотно, заскрипел зубами и, поставив рюмку на стол, бросился было на Аркашку с поднятыми кулаками, как вдруг Аркашка размахнулся… но, как бы опомнившись, как бы испугавшись чего-то, опустил руку.
— Нет, не стану! — проговорил он, дрожа от гнева. — Пожалуй, еще из гимназии исключат!.. Черт-с тобой!.. Но помни, что я когда-нибудь за все заплачу тебе!..
И, не дав Ананию Иванычу времени опомниться, Аркашка бросился бегом с пчельника.
Сцена эта всех поразила.
На следующий день пришел ко мне Аркашка. Так как у мальчугана этого не было пристанища, не было родных, не было даже доброжелательных знакомых, которые приютили бы его, то я и предложил ему на время вакаций поселиться у меня в доме. Аркашка был очень рад пожить у меня. Я отвел ему особую комнатку, предоставил ему полную свободу, и Аркашка зажил припеваючи. С утра до ночи он был на охоте и только часам к одиннадцати вечера, усталый и утомленный, возвращался домой, ужинал, болтал мне во время ужина о своих охотничьих похождениях и затем ложился спать. Однако утомление это нисколько не мешало ему вставать до зари и, засунув в карман кусок хлеба и что-нибудь оставшееся от ужина, снова бежать на охоту. О заданных на время каникул письменных упражнениях с латинского на русский и арифметических загадках (действительно, многие из задач гг. Малинина и Буренина имеют характер загадок) он даже и не думал; дело это откладывая от одного дня до другого и так-таки тем и кончил, что ничего не сделал. К чему все это задается детям, я, откровенно сказать, не понимаю, но думаю, что не с целью досадить хоть чем-нибудь ребенку во время его слишком коротких каникул.
От Аркашки я узнал, между прочим, что Ананий Иваныч все еще продолжает владеть имуществом, оставшимся после смерти Агафьи Степановны, и что на селе ходят слухи, что имущество это переходит в руки какой-то племянницы, о чем уже где-то имеется какая-то бумага. Кто такая была эта племянница и где именно находится бумага — он рассказать мне не мог. Признаюсь, я этому не поверил и пошел справиться о деле этом в колычевское волостное правление. Писаря не было дома, а был только один безграмотный старшина. Его застал я в сенях правления совершенно нагим и обливавшимся из ведра (после сильного похмелья) холодной водой. Тем не менее, однако, его степенство, прифрантившись в суконную поддевку и даже как следует расчесав волосы, весьма обстоятельно рассказал мне, что по делу этому ему ничего не известно, так как Агафья Степановна принадлежала к мещанскому сословию; что действительно в народе ходят слухи о какой-то племяннице или дальней родственнице покойной, живущей где-то далеко; что вряд ли крапивники могут считаться наследниками, так как они не законные дети, а нечто вроде щенков, и в конце концов подтвердил, что Ананий Иваныч и сейчас все еще живет в доме, печати некоторые поломал и кое-что из мелочи продал. С старшиной я больше разговаривать не стал и пошел сообщить мировому о поломанных печатях, а главное — узнать о положении дела. Мировой с щенками крапивников не сравнял; напротив, он был возмущен случившимся и обещал за что-то «выдрать старшине всю бороду». Мировой судья был из числа людей красноречивых. Он вполне согласился, что имущество захвачено Ананием Иванычем вопреки закону, вопреки совести, вопреки гуманности, что обстоятельство это служит бьющим в глаза доказательством грубого самоуправства невежественной массы, но что, к несчастию, о случившемся он в первый раз слышит; что дело это по многочисленности занятий у него совершенно из ума вон вышло (причем даже ударил себя по лбу), но что он сейчас же все поправит!..
И действительно, мировой судья, схватив колокольчик, принялся мотать им во все стороны и приказал вошедшему слуге тотчас же, сию же минуту позвать письмоводителя. Последний явился без замедления и, войдя в комнату, принял почтительную позу. При виде письмоводителя судья первым делом раскричался, расшумелся, а затем принялся допрашивать его, почему он не напомнил ему о деле оставшихся после смерти Агафьи Степановны сирот, но вслед за тем был весьма удивлен, когда письмоводитель объявил ему, что дело это по камере у них значится в числе оконченных.
— Как?! — изумился судья и словно остолбенел, не веря своим ушам.
— Точно так-с, окончено-с. Наследнице выдано свидетельство о пропечатании в сенатских объявлениях публик, и, говорят, она подала уже прошение об утверждении ее в правах наследства-с…
— Кому, куда?
— В окружный суд-с…
— А как же дети-то?
— Чьи-с?
— Да дети Агафьи Степановны?
Письмоводитель улыбнулся и даже как будто застыдился.
— Ведь они не наследники-с… — проговорил он.
— Покажите закон.
Письмоводитель принес десятый том, помуслил пальцы, пошелестел страничками и подал судье книгу, указывая пальцем на 136 статью.
— А вы не знаете, как зовут наследницу? — спросил я, обращаясь к письмоводителю.
Письмоводитель прищурил глаза, закусил нижнюю губу, посмотрел на потолок и, вспомнив имя, проговорил скороговоркой:
— Марьей Самсоновной.
— Она, кажется, замуж выходит за Анания Иваныча?
— Говорят-с! — обрезал письмоводитель и замолчал.
— Хорошо, ступайте! — проговорил судья и, пробежав закон, отдал книгу письмоводителю.
Немного погодя, однако, судья вскочил с кресла, любезно подал мне согнутую кренделем руку и пригласил на балкон пить чай.
На балконе за чайным столом сидела жена судьи в сообществе двух изящно одетых детей и француженки-гувернантки. Представив меня своей супруге, судья рассказал ей суть того дела, которое, по словам его, доставило им удовольствие видеть меня в их доме, и когда рассказ был окончен, у супруги навернулись даже на глазах слезы.
— Боже мой, какое ужасное положение! — проговорила она и, взглянув на детей, прибавила шепотом: — как я счастлива, что мои не из таких!..
И потом, переменив тон, спросила:
— Так вы говорите, что этот несчастный мальчик диких уток стрелять хочет?
— Да, чтобы заработать себе хоть сколько-нибудь денег…
— Бедный, бедный мальчик! Пожалуйста, скажите ему, чтобы он и мне приносил; я много буду покупать у него и буду считать себя счастливою, что хоть косвенным путем помогу ему собрать ту маленькую сумму денег, которая так необходима для него. Нельзя ли сказать ему, чтобы он и рябчиков тоже приносил!.. Мы все так любим рябчиков!..
— Но, мой друг, — возразил судья: — где же возьмет он рябчиков, когда в местности нашей их нет вовсе?..
— Ах, мой ангел! Люди эти преодолевают все, потому что с младенчества они обречены на борьбу с людьми, с общественным мнением, с щекотливостью своего положения и потому nolens-volens [2] привыкают к этой борьбе!.. Это не то что мы, которые при малейшей неудаче раскисаем… Ты этого, мой друг, не смешивай, потому что смешение такое будет просто non sens… [3] Поверь, что мальчик этот разыщет рябчиков!..
Однажды утром вошел ко мне в кабинет Аркашка. Он был в парусинной блузе, подпоясанной ремнем, и с гимназической кепи в руках. На спине у Аркашки был ранец и висело ружье, а подмышкой небольшой узелок, из которого выглядывал, между прочим, обшитый галуном воротник мундирчика.
