это? Свечи, кристаллы соли, петухи, гребаные лавровые листья, предназначенные для защиты. Все реликварии, которые, по мнению ее бабушки, гарантировали их семье удачу, оказались бесполезны, потому что Пена Монтойя, ее прекрасная, сумасбродная, замкнутая мать, так или иначе, утонула. Если на них лежало проклятье, то из-за Орхидеи. Тринадцатилетняя Маримар не сомневалась в этом. Она как с цепи сорвалась. Она перебила вазы, банки с кореньями и травами, бутылки с янтарным ликером. Взяв кухонный нож, начала вырезать драгоценные золотые листья Орхидеи, но они так глубоко ушли в дверь и окна, что она едва сумела их поцарапать.
Очарование долины рассеялось. Маримар не могла этого вынести. Она села в автобус, взяв с собой рюкзак с одеждой, растение в горшке и украденную фарфоровую чашку с большими розами. Она проплакала всю дорогу до Нью-Йорка.
Теперь, по дороге к дому, она не плакала.
– Можно любить человека, даже если он причинил тебе боль.
– Но это не значит, что нужно это делать.
Рей искоса взглянул на нее; его рот, наполненный сигаретным дымом, скривился, сигарета сгорала так же быстро, как и его нервы.
– Может быть, она была права насчет семейного проклятия, – сказала Маримар. Она пыталась пошутить, но вышло уныло.
– Латиноамериканские семьи думают, что они прокляты, просто потому что не винят Бога, Деву Марию или колонизацию.
На это она фыркнула.
– Может быть, мы не такие, как другие семьи.
– Ты никогда не чувствовала, что тебя водят за нос?
Маримар посмотрела на радио. Бесконечные мелодии Whitesnake были как особый вид пыток. Ее взгляд обратился на прекрасное сине-фиолетовое небо.
– Говори конкретнее.
– Да все ее истории. Сказочные существа и прочая волшебная ахинея.
– Все бабушки рассказывают внукам истории, – сказала Маримар.
– Да, но я всегда чувствовал, что Орхидея говорит серьезно. Что она действительно считала, что чудовища поджидают за дверью. Что если она выйдет, кто-то придет и заберет ее. И нас тоже.
– А что если ее чудовища когда-то были реальными, ты никогда об этом не думал?
Маримар повернулась и посмотрела на своего кузена. Его глаза и нос с горбинкой были как у отца, а высокие скулы и губы – как у матери. Маримар вспомнила его мальчиком, с которым они когда-то играли. Он делал себе доспехи из фольги и консервных банок. Они бежали мимо озера и карабкались на холм защищать свою землю. Они ждали чудовищ, но те так и не появились.
– Возможно, – сказал он и помедлил, а слово словно повисло на несколько секунд между ними, – это только потому, что мы не знаем ее. По-настоящему.
– Ты когда-нибудь спрашивал?
У него на лице отразилось отвращение, и он сунул окурок в пепельницу.
– Спрашивал бабушку о ее жизни? А как же. Она сказала только: родилась в Гуаякиле, в Эквадоре, и переехала в Четыре Реки с Луисом. Однажды я попросил ее помочь мне с проектом по родословной, а она ответила, что это все неважно. Я провалился со своим гребаным генеалогическим древом, потому что не смог его заполнить.
– Да, конечно, твой средний балл в детском саду сильно пострадал.
– Это был седьмой класс, стерва, – ответил он. – Помнишь, когда твоя мама умерла и ты попросила Орхидею связаться с твоим отцом, она сказала, что тебе лучше не знать его? Как…
– Я знаю, ты боготворишь своего отца, но это не значит, что у всех со своим такие же отношения. Мы не знаем причин ее поступков.
– Ну, а я хотел знать. Тебе не кажется странным, что Орхидея никогда не покидает своих владений? Что у нее есть свое кладбище, полное ее мертвых гребаных мужей? Все наше детство она говорила, как важно оставаться вместе, быть семьей, но, когда ее дети захотели идти своим путем, она выгнала их. Орхидея не просто отталкивает людей, она выжигает землю и посыпает ее солью. Здесь что-то не так. Это какая-то хрень, и ты не можешь с этим не согласиться.
Маримар снова принялась цеплять кожу у ногтя. Она вспомнила, что в детстве делала то же самое и один раз обгрызла большой палец чуть ли не до кости. Она вспомнила, что тогда сидела в открытой просторной кухне и смотрела, как бабушка срезала лист с алоэ, разрезала зеленую мясистую кожу с точностью хирурга, зачерпнула сочную мякоть и намазала ее Маримар на кожу. Кожа горела, а позже, сунув большой палец в рот, Маримар заплакала от горького вкуса, но к концу недели перестала сосать палец.
Маримар понимала, что Рей прав. Их бабушка не была идеальной, но она пришла из другого времени. Они не понимали ее. Но чего хотел Рей?
– Ты помнишь, как зажигали эти свечи по обету и загадывали желания? – спросил он. – Она говорила, что они сбудутся.
– Да, – согласилась она. – И что ты загадал?
Он сделал глубокий вдох.
– Бойфренда.
Она широко улыбнулась.
– Это тем летом тебя застали в сарае с мальчиком Ковальски?
– Семь лучших минут, проведенных в раю, какие у меня когда-либо были.
Он побарабанил пальцами в такт песне, и звук отразился эхом на пустой дороге. Закрыв глаза, он мог бы представить, как его отец играет на воображаемой гитаре на парковке стадиона «Янкиз», пока они подкрепляются хот-догами перед началом матча.
– А ты?
– Хорошие оценки, ровные зубы и однажды встретиться с моим отцом. – Пена рассказала Маримар о ее отце только то, что он ворвался в ее жизнь как шторм и так же быстро исчез. Маримар знала, что Орхидея была против этого союза, потому что, когда поднималась тема ее отца, она прикусывала язык и только ворчала. Маримар знала, что он оставил ее матери серебряное кольцо, украшенное звездой с расходящимися лучами, но оно пропало в озере, когда Пена утонула.
Если бы можно было вернуться, если бы желания, нашептанные свечам на странном алтаре их бабушки, действительно могли бы сбыться, сейчас она была бы более разборчива. Может быть, вместо того, чтобы желать встречи с отцом, которого она никогда не видела, попросила бы у Вселенной исправный компьютер или вдохновения для повести, которое исчезло после третьей главы.
– По крайней мере, в том году я поставила себе брекеты.
– Как-то я спросил ее, почему она говорит совершенно без акцента. И даже вряд ли слышал, чтобы она говорила по-испански. И ты помнишь, что она ответила?
– Она сказала, что смешала в миске землю с заднего двора, красную каменную глину и листья мяты и потерла этой смесью язык.
Маримар так расхохоталась, что после еле отдышалась.
– Тогда ты попробовал это на себе, чтобы сдать немецкий.
Рей ощутил песок во рту и дождевого червя, которого не сразу заметил.
– Быть доверчивым для ребенка нормально, Рей, – сказала она, толкнув его локтем. – Цель детства в этом. Верить во что-то, пока мир не докажет, что это не так.
Почему он так злился на бабушку? Думая о ней, он ощущал
