Мэри только для того, чтобы наполнить чашку? А вдруг так будет еще хуже? Несомненно, я в любом случае все сделаю неправильно. Я знала: пока окончательно не удостоверюсь в том, что поступаю как надо, так и буду ошибаться.
— Попрощайся с Лилиан, — велела Мэдисон сыну.
Тимоти промокнул губы салфеткой. Я никогда не видела ничего настолько утонченного и настолько раздражающего. Потом он посмотрел на меня и сказал:
— До свидания.
— До свидания, Тим, — ответила я, надеясь взбесить мальчишку, сократив имя. Вот, я уже веду себя неправильно! Нужно было ему понравиться. Или постараться испытать к нему симпатию. Я могла на нем потренироваться. Пока не приедут близнецы, Тимоти оставался моим единственным шансом научиться разговаривать, общаться с ребенком. Научиться терпеть ребенка.
Я попыталась вспомнить, когда по собственному желанию общалась с детьми. Однажды какая-то малявка потерялась среди стеллажей магазина, где я работала. Я меняла ценник на хлопьях и вдруг заметила ее, как будто специально для меня материализовалось маленькое привидение. Глаза ее были раскрыты широко-широко — дети так делают, когда изо всех сил пытаются не заплакать. Я осторожно протянула руку. Она взялась за нее так просто, без колебаний, и мы зашагали по магазину в тишине, пока не дошли до последнего ряда, где ее безмозглая мамаша стояла перед морозильниками, выбирая готовый обед, не подозревая, что ее дочку могли в любой момент похитить. Не успела я пробормотать мамаше один из подготовленных пассивно-агрессивных комментариев, девочка сжала мою руку, поцеловала ее, а потом ее ладонь выскользнула из моей и малышка подбежала к матери, оставив меня одну. Пару секунд меня обуревало желание схватить девочку и оставить себе. Я открыла морозильник с мороженым и засунула туда голову, чтобы снова почувствовать себя нормальной и дождаться, пока мама с девочкой скроются из виду. Я была так выбита из колеи, что в конце смены украла целый кусок ветчины, только чтобы не думать больше о девочке. Следующие несколько недель я все надеялась, что она вернется, но больше ее не видела. Может, вот чем цепляют дети — ты отчаянно нуждаешься в них вопреки собственному желанию.
Я осталась за столом, хотя Мэдисон с сыном уже ушли. Я заметила, что она съела совсем мало творога, и притянула тарелку к себе. Как только я съела первую ложку, Мэри появилась снова — думаю, телепортировалась — и наполнила мою чашку свежим кофе.
— Я могла бы вам что-нибудь приготовить, — заметила она. — Стоило только попросить.
— А, ну да, я просто подумала, что могу и это доесть. Не хочу, знаете, чтобы еда пропадала.
— Объедки, — бросила Мэри.
Я не могла понять, сочувствует она мне или смеется надо мной. Обычно в таких случаях, если я сомневалась, склонялась ко второму варианту. Но врезать ей я не могла — пока непонятно, насколько Мэри важна для всей этой операции. А потом я сделала глоток кофе и расслабилась. «Вот что такое роскошь, — подумала я. — Не смей это продолбать из-за драки с прислугой, а то изгонят из рая».
— Можно мне сэндвич с беконом? — попросила я Мэри.
Та кивнула и непринужденно склонилась надо мной, забирая тарелку с творогом и черникой.
Я взяла кофе и последовала за поварихой в кухню.
— Я принесу, — сказала она, оглядываясь через плечо.
— Я с вами. Не хочется сидеть одной.
Мэри открыла холодильник размером с автомобиль и вынула огромную пачку бекона. Бросила на сковороду полосок сто — наверное, с килограмм. Даже не глядя на меня, отрезала два куска свежего хлеба и опустила в тостер, который выглядел одновременно и винтажным, и футуристическим.
— Вы давно работаете на Мэдисон? — спросила я.
Она не ответила, пока не выскочили тосты.
— Я работаю на Джаспера Робертса одиннадцать лет.
— Вам нравится?
— Нравится ли мне работа? — Мэри нахмурилась и напряглась, и я понимала почему. Каждый раз, когда в супермаркет нанимали нового оболтуса, я должна была поскорее оценить, сколько лишней работы мне нужно проделать, чтобы компенсировать все его промахи, сколько его косяков затронет меня. Но я завоюю доверие Мэри. Мои косяки останутся только моими. Ей ничего не грозило.
— В смысле, тут как, нормально?
— Работа как работа. Нормально. Сенатор Робертс вполне приличный мужчина. — Мэри опустила бекон на бумажное полотенце, чтобы оно впитало жир. — Чем-нибудь намазать хлеб? Или так оставить?
— Можно майонез?
Когда сэндвич был готов, Мэри положила его на тарелку, которую не стыдясь можно было бы поставить на свадебный стол. Казалось, тарелка разобьется, если на нее дохнуть.
— Я поем тут, у стойки? — спросила я.
Мэри пожала плечами. Ну и естественно, естественно, это был лучший сэндвич, который я когда-либо ела. Сначала я подумала, что это потому, что его приготовил кто-то другой, но мама время от времени готовила мне жалкие сэндвичи, так что, может, дело было в атмосфере. Я попыталась унять поток мыслей.
— Ужасно вкусно, — сказала я.
Мэри просто кивнула. Я съела сэндвич в три укуса и уставилась на тарелку, понятия не имея, что с ней делать. Мэри забрала ее и помыла прямо у меня на глазах. Я не стала спорить. Видимо, все так и должно быть.
— Значит, вы работали на мистера Робертса, когда он жил со второй женой? — спросила я.
— Да, конечно, — ответила Мэри.
— И как их дети?
— А какими они бывают? Дети как дети. Суматошные.
— Как Тимоти? — уточнила я, и мне показалось, что Мэри слегка улыбнулась.
— Нет, не как Тимоти, — сказала она и, чуть смягчившись, попыталась объяснить: — Суматошные. Но в хорошем смысле. Веселые, славные дети. Устраивали кавардак, но мне было не в тягость за ними прибирать.
— Я буду о них заботиться, — сообщила я.
— Я знаю, — ответила она, но понять, действительно ли она об этом знала, было невозможно. Мэри была хороша. Сразу видно, профи.
— Мэдисон — моя лучшая подруга.
Я сморозила глупость, и Мэри знала, что я сморозила глупость, потому что не удостоила меня ответом.
— Спасибо за сэндвич, — выдавила я, и она повернулась ровно в том направлении, где ее ожидала работа.
Я бродила по дому, заглядывая во все комнаты, просто чтобы свыкнуться с мыслью, что мое тело находится в таком особняке. Гадала, для чего предназначена каждая комната, чем они отличаются друг от друга. Ходить по мраморному полу коридора в носках было ужасно неприятно, но во всех комнатах на прекрасных дощатых полах лежали гигантские ковры времен, наверное, Гражданской войны. Имелась и игровая комната, хотя, думаю, она называлась по-другому: бильярдная, что ли. Посередине стоял бильярдный стол, у одной стены пинбол, у другой шахматная доска, два
