и Чемоданов мотался в поселок почти ежедневно. Следил, как заливают фундамент, возводят стены и перекрытия, кроют черепицей крышу.
Не дал спилить ни одно дерево, ни один куст.
Все выходные проводил там же, на месте. Так и говорил: «Я на месте».
Иногда брал с собой Катю. Она давала советы, Чемоданов прислушивался, но последнее слово было за ним. Катя не настаивала – кто тут хозяин? Правильно, он, Чемоданов. А кто тут она? Какое отношение она имеет к этому дому? Каков ее статус? Зачем она тут? Зачем тратит время, дает советы? Разве она имеет отношение ко всему этому? К этому красивому дому, к этой спальне и детским комнатам? Зачем она советует, какую положить плитку, и помогает выбирать кухню? Какая странная роль ей отведена в этой истории…
Но вопросов по-прежнему не задавала.
Верка орала, что она, Катя, дура. Мама – что бывало не часто – Верке поддакивала. Катя замыкалась и правда чувствовала себя полной дурой.
– Так задай ему вопрос, – кипятилась Верка. – Спроси напрямую.
– Что спросить? – не выдерживала Катя. – «Миленький Чемоданов! Ты возьмешь меня замуж? А когда, миленький Чемоданов? Стоит ли мне ездить на твое место или не стоит? Если не возьмешь – больше не поеду! Зачем мне тратить время и силы? А может, ты хочешь получить бесплатные советы? Тогда нет, извини! Каждый труд должен быть оплачен! Ты же меня не нанимал, немиленький Чемоданов!» Ты, Вера, прежде чем давать советы и считать себя самой умной, разберись со своим бесхребетным Костиком. И перестань наконец быть содержанкой. Хотя какая ты содержанка, – хмыкала Катя. – С содержанками спят! А ты, как инвалид, получаешь бесплатное пособие.
– Не твое дело, – фыркала Верка. – И потом, откуда ты знаешь, сплю я с Костяном или не сплю? Ты разберись со своим Саквояжем!
Но вот что было совсем странным во всей этой ситуации – Катя полюбила этот еще не готовый дом, и этот участок, и сам поселок, зеленый и тихий, думала о них по ночам и даже скучала.
Представляла, какую купить мебель, мысленно развешивала шторы и люстры, покупала вазы и расставляла в них цветы.
Глупость, конечно. Еще какая глупость! Никто в спутницы жизни ее не приглашал. И в сожительницы, кстати, тоже.
Жили они, как прежде, каждый у себя: Катя в своей прекрасной квартире, а Чемоданов в своей ужасной, с видом на Кольцевую дорогу. Правда сейчас, довольно часто, он ночевал на даче – на месте.
Спал на раскладушке, грелся обогревателями, перекусывал чем придется, а с раннего утра мчался в Москву на работу.
– В твоем возрасте худшее – неопределенность, – вздыхала мама.
Катя не отвечала, что тут ответить.
Любила ли она Чемоданова? Этот вопрос она себе не задавала. Но отказаться от него не могла. Привязанность, страх одиночества, просто привычка – Катя не понимала и не старалась понять.
Знала одно – человеком он был обстоятельным, той самой стеной, мужиком, а что там дальше, никто не знает.
И да, еще – Кирилл был ее первой любовью. А сколько было пролито слез и чем все закончилось? Правильно, трагикомедией.
Следующим был Майк. Там было все – любовь, страсть, совпадение по всем вопросам, понимание, единомыслие, а главное – полное, полнейшее доверие.
И чем все закончилось? Даже не трагикомедией – банальным фарсом.
Что будет дальше, не знает никто.
А если завтра всемирный потоп или кирпич на голову?
В общем, так и жила.
* * *
Ну вот и приехали, улица Мосфильмовская. Обычный кирпичный дом шестидесятых годов. Девять этажей, квартиры так себе, небольшие кухни и весьма средние комнаты. Потолки тоже средние, не на голове, но и не «ах», без размаха.
Зато звукоизоляция неплохая, не то что в панельках.
В общем, дом и дом, ничего примечательного, да и не мечтали в те годы о примечательном, отдельная квартира сама по себе огромное счастье. К тому же прекрасное место: Воробьевы горы, Москва-река, да и до центра рукой подать. В общем, как сейчас говорят, – отличная локация.
И публика приличная: актеры, режиссеры, художники.
А вот подъезд был так себе. Обычный подъезд с крашенными зеленой масляной краской стенами, ступеньки со сколами, с тусклыми лампочками на лестничной клетке и старым, скрипучим, замызганным лифтом.
Катя поднялась на третий этаж и увидела древнюю, потертую дерматиновую дверь со стертыми металлическими гвоздиками, теперь уже точно винтажную. В общем, видавшая виды дверь-пенсионерка, теперь таких и не найдешь. А вот ручка на двери была необычная – витая, бронзовая, увесистая даже на вид.
Катя провела по ней и ощутила ее холодок. Точно бронза и точно старинная. Надо же – на такой хлипкой двери! Она нажала на звонок.
Открыла ей пожилая женщина очень маленького роста, с нервным, обеспокоенным, сморщенным личиком, с ярко-рыжими, в красноту, плохо прокрашенными, закрученными в тощую гульку волосами.
– Вы кто? – строго и недовольно спросила она.
– Я Катя. От Юлии Павловны. Она должна была вас предупредить.
– Предупредила, – с явным неудовольствием ответила женщина и нехотя пустила Катю в квартиру.
Внутри был полнейший бардак. Сваленные в кучи посреди коридора вещи, небрежно брошенные на пол книги. Везде – на столах, комодах и тумбочках – стояли чашки, бокалы, вазы и вазочки разного калибра, тусклые подсвечники, деревянные, фарфоровые и металлические шкатулочки и шкатулки, тарелочки и блюдца, большие блюда и тарелки для первого, голубая, в цветочек, явно старая супница – предмет уж совсем ненужный и лишний, разномастные витые вилочки и ложечки с кручеными ручками.
Это был даже не бардак, а настоящее стихийное бедствие.
Рыжая тетка, сурово сдвинув тонкие, неровно нарисованные черным карандашом брови, напряженно смотрела на Катю.
Обведя взглядом комнату, та совсем растерялась и беспомощно на нее посмотрела.
– Мне сказали, – Катя запнулась, – что вы кое-что продаете.
Тетка молча кивнула.
– Так вот, – продолжила Катя, – покажите, пожалуйста, что именно. Я же не могу копаться в чужих вещах.
Тетка усмехнулась:
– Да все! Все продаю, весь этот хлам, все барахло, что Милька копила всю жизнь! Нет, вот скажи мне! – И она вперилась в Катю недобрым взглядом. – Вот на черта? Вот на черта все это? Всю жизнь говно собирать, тряпки эти, салфеточки, стакашки и чашечки? Ладно бы было что-то стоящее, ценное! Хрусталь или посуда приличная, «Мадонна» например! Ковры нормальные. А это? – тетка ткнула рукой с ободранными ногтями в пространство. – Старье и помойка! Я уже начала выносить. А мне, знаешь ли, это не просто, артрит у меня, радикулит. Печень больная, давление. А тут таскать не перетаскать! В общем, Юля твоя
