полоскать, а у меня «Вятка-автомат», кнопочку нажмёшь – сама стирает
– Принеси, – велела ведунья.
Женька принесла два комплекта постельного белья. Ведунья забрала свёрток из дрожащих Женькиных рук и ушла с ним в другую комнату, притворив за собой дверь. Женьку не позвала. Ждать пришлось долго. Женька извелась, размышляя, правильно ли она поступила и что будет с матерью. Об Ольке она не думала. После сама удивлялась, как же это: за мать беспокоилась (а она жива-здорова!), а об Ольке и не вспомнила! Все думы о матери были, словно рядом она сидела, словно упрекала её: «Что ж ты, Женька, делаешь? Али креста на тебе нет? Али тебе мать родную не жалко?
Креста на Женьке и вправду не было: собравшись к чёрному магу, она сняла с себя крестик и, поцеловав, положила в шкатулку, где у неё хранились «драгоценности» – пара колечек да брошь, Олька подрастёт, носить будет.
– Мама, я ж ничего такого не делаю, я совета просить пришла, врачи-то Ольку не лечат, отказались врачи-то! Думала, может, она травку какую даст, заговоренную, – мысленно каялась Женька. – А с тобой ничего не будет, не умрёшь. Мама, ты прости меня… Олька моя помирает!
– Не бойся, не умрёт, – словно подслушав её мысли, сказала колдунья (и когда войти успела? Женька не заметила).
Гулко стучало сердце, колотилось-умоляло: «Ты ведь – об Ольке это сказала? Не о матери?» И снова колдунья её услышала:
– С дочкой всё хорошо будет. И мать твоя от того белья не умрёт, не отравлено. Силу только потеряет. А там – как бог даст… Да бери! Бери и уходи, – и сунула ей в руки свёрток…
Руки у Женьки подрагивали, зубы постукивали, и знобило так, что еле до дому добралась. И без сил рухнула на диван. «Уж не заболела ли? – встревожилась Женька. – Мне болеть нельзя, кто ж тогда Ольку в больнице обиходит?» Накапала из пузырька валерьянки, подумала, выплеснула в раковину и налила в стакан водки – всклянь. Махом осушила стакан и легла спать. А утром проснулась здоровой.
В воскресенье Женька отвезла матери чистое выглаженное бельё. Сунула в сундук, стараясь выглядеть беспечной. – «Я к тебе ненадолго, мама. Мне в больницу ехать, к Ольке».
Антонида всполошилась, заохала, запричитала…
– Как в больницу, зачем в больницу? Говоришь, голова у неё болит? Ты не темни, девка, сказывай как есть. С головой-то в больницу не кладут, от головы тройчатка помогает хорошо, мята лимонная тож… Да неужто в городе лекарствов нету? Счас гляну, у меня вроде были… – Мать суетилась, скрипела дверками шкафа, грохала крышками сундуков. В избе их два – окованные железом, тяжелые, не поднять. Да в сенях огромный ларь.
Маленькая Женька любила залезать в ларь, откинув тяжелую крышку, за что мать её наказывала – сурово, без жалости: «Будешь ещё в ларь лазать? Будешь? Будешь? Будешь?! Крышка на липочках держится, захлопнется, до утра тама останесси, задохнёсси без воздуха, скоко раз тебе говорить! Скоко говорить? Скоко? Рука устала, а так бы я тебе ишшо добавила, дурья твоя голова!»
– На вот, возьми, травки сушеные – тут и брусница, и земляница, ещё мята лимонная, девясил, да сон-трава… Пусть Олюшка попьёт, помочь должно наверняка: на закате собирала, ввечеру. Днем-то её бесполезно рвать, не действует травка-то, днём сила в ней не та. А все-то не знают, при солнышке рвут, а потом удивляются, что не помогает, а помогает лишь та, что моими руками сорвата. Я, сталыть, ведьма у них… Чураются меня, крестятся, морды воротят, а как припрёт, за травками ко мне идут, кланяются…
У Антониды было несчастное лицо, руки дрожали, когда она протягивала Женьке мешочек с травами. Женька порывисто обняла мать, целовала в морщинистые щеки, гладила по волосам: «Вылечат Ольку, ты не плачь… На обследование её положили, ей там ничего не сделают… плохого».
Мать не выдержала, заплакала, махнула рукой: «Езжай, коли тебе надоть». И ушла в птичник, не сказав более ни слова. Женька вытерла слёзы и ужаснулась тому, что сделала, поверив в выдумки про мать. Дождавшись, когда Антонида уйдёт, открыла сундук и размашисто перекрестила побывавшие в руках ведуньи простыни: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Ангел-хранитель небесный, защити, от беды оборони!»
Неожиданно крышка сундука с грохотом закрылась, Женька еле успела отдёрнуть руки. Посмотрела на тяжелую, обитую железом дубовую крышку и ужаснулась – сейчас бы без пальцев осталась, размозжило бы… Бог меня уберёг! – Не отрывая от сундука глаз, задом выпятилась из избы и поехала в больницу к Ольке.
Олька лежала на кровати и листала учебник. Кроме Олькиной, в палате было ещё пять коек, две из них пустовали, три других занимали пожилые женщины. Женька достала из пакета принесённые гостинцы, протянула мешочек с травой – «Это тебе от бабушки гостинец, чай травяной, от мигрени первое лекарство».
Олька подняла на мать грустные глаза: «Я устала уже – лежать! Здесь кровати мягкие, матрацы пружинные, спина от них как зуб ноет. И ничего не предлагают, никакого лечения. УЗИ сделали, на томографию свозили, на скорой, в другую больницу, в нашей томографа нет».
О страшном диагнозе Олька не знала, ей сказали, что у неё спазмы сосудов, проще говоря – мигрень.
В палату заглянул врач. Увидел Женьку, забубнил обрадовано:
– О, у нас гости! Хорошо, что вы сами приехали, я вам звонить хотел… С Олечкой всё в порядке, спазмы сосудов, ничего страшного. Это возрастное, со временем само пройдёт. Но вы всё же подумайте насчёт операции, чтобы уж больше никогда голова не болела. У нас хорошие нейрохирурги, подумайте! – настаивал врач.
– Ой, да не бубни, надоел уже. Какая на фиг операция, мне в июле экзамены сдавать вступительные, в институт! – возмутилась Олька. Врач был молодой, лет на семь старше Ольки, и между ними сам собой установился этот полушутливый тон.
– Олька, что ж ты так неуважительно, с доктором-то, – одёрнула её Женька.
– А давай так! В этом году делаем тебе операцию, а на будущий год поступишь в институт, – не сдавался врач.
–Что-что-что? Это какую-такую операцию? – растревоженной наседкой закудахтала Женька. – Голову резать будете? Вы тут с ума посходили все!
– Ну, резать никто никого не будет. Сделаем маленький распил, чуть-чуть раздвинем, а остальное сделает компьютер. Ювелирная операция! Раньше только в Москве делали, в Бакулевском центре, а теперь…
Женька посмотрела на побледневшую Ольку, на слишком уж весёлого и говорливого врача – и враз поняла: Ольке ничего не поможет, кроме этой страшной операции. Да
