это прежде всего миф – миф об изобилии.
Опыт, который предлагает бензоколонка клиентам, – это опыт забвения. Забыть о самом акте покупки. «Нужно сделать чат-бота, – заявляет мой босс. – Нужно очеловечить общение с клиентом».
Я с тревогой гадаю, что же он курил.
Стою посреди сада сестры в Жуанвильле-Пон и осторожно разглядываю ярко-алый салатник с сангрией, где плавают кусочки апельсина, потом перевожу взгляд на сотрапезников: разномастную фауну.
Пришедший со мной Ньецленд говорит:
– Я скоро. Пойду поищу что-нибудь пригодное для питья.
За жаровней орудует бухгалтер. Он жарит шпик и острые сосиски в окружении дам, вероятно, привлеченных запахом (я про мясо, конечно).
С арбузом под мышкой (хотел подарить его сестре, но не вижу ее) я лавирую между гостями, стараюсь не замечать аромат барбекю и в конце концов усаживаюсь на крыльцо, уже утомившись от происходящего. Что я здесь делаю? Бухгалтер заметил меня и машет рукой – кажется, зовет к себе. Я делаю вид, что не вижу. Ньецленд исчез. Рядом садится девушка. Говорит, кусая бутерброд с салом:
– Вы напомнили мне один фильм, из-за арбуза. «Капризное облако». Знаете? Это тайваньское кино.
– А, да? – бормочу я, поглядывая на торчащий край сала. – И про что там?
– Про секс. Про засуху, арбузы и секс. Стоит тайваньское лето, и все сочится вожделением.
Я смотрю на нее с любопытством. Блондинка, дерзкая, типа раскрепощенной лесбиянки. Я кидаю ей:
– Вы, наверное, подруга моей сестры. Не знал, что она лесбиянка.
– Вы ее брат?
Потом:
– В смысле, лесбиянка?
Мужчина с сосиской в руке усаживается на другой ступеньке рядом с нами и спрашивает (он меня слышал):
– Ты брат Эльзы? И что, кем работаешь?
Еще один мужчина с темнокожей спутницей останавливаются напротив, потягивая кислотно-голубые коктейли, и, кажется, тоже ждут ответа. В их треугольных бокалах видно мое растерянное лицо. Я – временный, нелепый пуп земли – вдыхаю поглубже, выдыхаю и говорю:
– Да ничего интересного… ну, то есть нет, я – бензоколонщик.
– А, ясно, и на кого учишься?
– Учусь? – повторяю я в недоумении.
– Ну я так понимаю, это же подработка?
– Да, конечно… подработка… учусь на юриста-междугородника.
Тут я встаю с арбузом под мышкой и удаляюсь в дом. В гостиной – толпа людей в галстуках, все спорят о чем-то, стоя, сидя, развалившись.
Я укрываюсь в кухне, где девушка в майке рисует прямо на стене эскиз женщины в бикини, возлежащей на шезлонге с мундштуком в руке, а снизу подпись: «Твое вожделение – просто вошь деления».
«Твое вожделение – просто вошь деления». Где-то я уже видел подобное. В книжке какой-то. Неужели все постоянно повторяется?
Сегодня после обеда на заправку въехал джип с маленьким, пестрым от наклеек домом на колесах на прицепе и остановился подальше, рядом с насосом. Человек выскочил из машины, тут же скрылся в своем переносном жилище и больше оттуда не выходил.
В переходе станции метро «Республика», где сливаются три прохода, однорукий мужчина просит милостыню. Напротив африканцы играют на джембе и балафоне. Левее – сирийская семья также просит милостыню. Кому давать? Я останавливаюсь послушать музыку. Однорукий тоже кивает в такт, улыбается, встает и здоровой рукой кладет африканцам монетку.
У меня свидание с некой гонконгчанкой у Оперы, на ступенях дворца Гарнье, – все благодаря превозносимому Ньецлендом «Тиндеру», сайту виртуальных знакомств. Она в Париже проездом, неделю как мне написала. Фотография профиля у нее размытая, но намекает на стройность, молодость и обаяние. Я нервничаю. Это мой первый опыт. Выхожу из метро, раскрываю зонт, получаю сообщение: она ждет меня напротив «Галери Лафайет», за дворцом. Иду туда. Дождь усиливается. На перекрестке улиц Скриба и Глюка я издали замечаю девушку под прозрачным зонтом, спиной ко мне, которая топчется с телефоном в руке. Вероятно, моя гонконгчанка. Я подхожу, я уже так близко, что вижу: она отправляет сообщение. Мой телефон вибрирует. Это она. Я совсем рядом, оглядываю ее украдкой, и да, этого я и боялся: она во вьетнамках, немного пухлая, со странным лицом и некрасивыми ногами. Еще чуть-чуть, и я похлопаю ее по плечу, обозначу свое присутствие, я уже медленно заношу руку и вдруг спохватываюсь, разворачиваюсь и удираю, прячась под зонтом.
Может, она почувствовала мое дыхание, обернулась, увидела, как я ухожу, и теперь строчит мне проклятия. Я ускоряю шаг, кажется, даже бегу и, сам не знаю как, оказываюсь на улице Божоле. Захожу в первый бар, «Антракт», где уже захмелевший, судя по всему, хозяин молча наливает мне пива. Мне немного совестно, что я не стыжусь своего бегства. Нет, ну как так: она, наверное, поставила фотку подруги, это точно не она, если только в другой жизни. Похоже, в «Тиндере» все мухлюют, ретушируют настоящее, свое я, свою внешность. Да, обещанным раем и не пахло. «Тиндер» – как супермаркет для падших душ. Царство поддельной реальности. Я не решаюсь смотреть в телефон. Там, наверное, сто тысяч сообщений от нее. В конце концов я удаляю «Тиндер», залпом допиваю пиво и еду в метро на свою заправку – мое укрытие, мою нору.
Две девушки, заправив полный, садятся за стойку выпить кофе. Говорят о пластической хирургии. Одна:
– Он подправил себе уши.
– А мозги нет? – усмехается другая.
У меня паршивое чувство, будто они говорят обо мне.
На крыше дома на колесах теперь развевается флаг. Флаг ООН. Это путч? Безумец, решивший меня выжить? Или обычный хипстер?
Подъезжает мотоциклист с пассажиром за спиной. Останавливает свой «Априлия-Пегасо» у первой колонки. Пока водитель заливает бак, пассажир, не снимая шлема, не поднимая щитка, заходит внутрь. Я замечаю, что за спиной у него к куртке пристегнуто что-то вроде меча. Двери разъезжаются, он идет прямо к полке с чипсами. Будто точно знает место преступления. Мираж или кошмар. Я трясусь, рука ползет к тревожной кнопке. Тот пассажир берет пачку чипсов с песто, платит. Я смотрю на руку, на протянутую банкноту, на рукав куртки, на котором поблескивает марка «Нептун Гор-текс», потом на лицо в шлеме. Он поднимает щиток. Я роняю свой капучино и вскрикиваю от удивления:
– Сейза!
За щитком – лицо моей японки. Я бормочу:
– Но зачем тебе…
