Придёшь?
– Приду, – кивнула Захариха, – Отчего не прийти к добрым людям.
– Ты с Надийкой приходи.
– Придём с Надийкой.
Бабы ещё хотели что-то рассказать, засуетились вокруг Захарихи, да продавщица одёрнула их:
– Да хватит уж, балаболки! Ступайте домой. Бабушка Захариха, ты что купить-то хотела?
– Ой, и правда, – опомнилась Захариха, – Дай-ка мне, Мария, спичек, муки ещё, соли…
Бабы вышли из лавки, громко переговариваясь, и наступила тишина.
– Мария, а ты чего такая грустная-то? – спросила старуха.
– Ой, бабушка, – махнула та рукой, – Да что тут веселиться? Жених мой в город уехал на заработки, да так и не возвращается. А ведь у нас свадьба должна быть скоро. Я уже и ткань приготовила на платье, а пошить-то и некому.
– Как это некому? Так Надийка моя может!
– А она сумеет?
– Сумеет, – кивнула Захариха, – Ты приходи к нам. И ткань свою приноси.
– Я сегодня прямо и приду, можно?
– Можно, Мария, приходи, я думаю, Надийка тебе не откажет. Ну, я пойду, а то она у меня одна дома осталась. А ты прибегай вечером, мы тебя ждать будем.
Наговорившись с бабами и узнав все деревенские новости, Захариха поспешила домой. В задумчивости спустилась она со ступеней крыльца и вышла на дорогу. Чудесный зимний день стоял над миром, воздух дышал свежестью и мороз пощипывал нос и щёки, белый искристый снег скрипел под валенками громко и будто нараспев, всё кругом позанавешено было тонким снежным кружевом. Захариха остановилась, приложила руку в вязаной узористой варежке к глазам, вгляделась вдаль, туда, где на горизонте раскинулись бесконечные поля и луга, укрытые сейчас заботливо матушкой-зимой белым пуховым покрывалом, каждую травинку, каждую былинку не обошла матушка-зима, обо всех позаботилась, чтобы никто не замёрз долгими звёздными ночами, когда трещат от мороза брёвна избы, а дым из печных труб устремляется в небо прямой, ровной лентой. На пенёчки да кустарники, сбитые да крепенькие, будто деревенские мужички, нахлобучила зима пушистые высокие шапки, раскидистые лапы елей укрыла тёплыми снежными подушками, реку широкую да тварей речных толстым льдом отгородила от стужи. И про люд деревенский не забыла – вкруг каждой избы намела сугробов, лёгких и тёплых, как пуховые перины, по самые крыши, так, что окошечки выглядывали из них, как из тулупчиков, укутанные до макушек, и уютно было внутри домов и тепло. Паче же всех позаботилась матушка-зима о хлебушке озимом, том, что на полях зимует, а раннею весною, чуть снег сойдёт, да небо заголубеется, уж зеленеть принимается на сырой, чёрной земле, тянет к солнышку худенькие тоненькие ручки, и солнце в ответ обнимает его своими лучиками, целует каждый росточек. Так и идёт на земле испокон веку, на том и зиждется жизнь человеческая – одно умирает, а другое рождается на свет Божий, чтобы тянуться к солнышку, к свету, к любви. И ничего не бывает у Бога напрасно.
Засмотрелась Захариха, задумалась. Солнце тем временем уже спряталось за крыши домов и небо порозовело, окрасив всё кругом нежным цветом вечерней зари, короток зимний день, раз – и нет его. Захариха поправила на голове шаль и зашагала в сторону дома. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как вдруг поскользнулась, и, взмахнув руками, что птица крыльями, полетела на лёд. Да не успела упасть – подхватили её сзади чьи-то сильные, твёрдые руки. Захариха схватилась за сердце, выдохнула облегчённо и вымолвила:
– Ох, ты ж, Господи, помилуй, чуть не расшиблась, старая.
Она перевела дух, и тогда только обернулась назад, посмотреть, кто же её спаситель, тот, что не дал ей свалиться. На дороге, за её спиной стоял Влас.
– Что же ты, бабушка, под ноги-то не смотришь? Если бы не я, так бы и упала.
Захариха внезапно отпрянула от него испуганно, и поглядела с опаской, сделав два шага в сторону.
– Что ты, бабушка, шарахаешься от меня, как от чумного? – усмехнулся Влас.
– Да нет, я ничего, я так, – смутилась старуха.
– Давай-ка мне твою сумку, уж больно она у тебя увесиста, помогу тебе донести её до дома.
Старуха отдала Власу сумку, и они зашагали по дороге.
– Как у вас дела, как поживаете? – спросил Влас.
– Да всё слава Богу, – косясь на попутчика, ответила Захариха.
Влас подстраивался под ход её ноги, шёл неспешно, молчал, словно размышляя о чём-то, смотрел, прищурившись, вперёд на дорогу. Молчала и Захариха.
– Как Надийка?
– Да хорошо, вышивает всё, рукодельничает, – коротко ответила старуха.
Когда они, молча, уже прошли половину пути до дома Захарихи, Влас вдруг остановился и сказал:
– Бабушка, ты меня не бойся, я вам с Надийкой ничего плохого не сделаю.
Захариха внимательно поглядела ему в глаза и напрямую спросила:
– Кто ты? И что тебе от нас нужно?
– Я – человек. Обычный человек, – ответил ей Влас, – Ты не бойся меня. Если что будет нужно, беда какая приключится или что, ты всегда ко мне обращайся, я всегда помогу. А за Надийку я душу отдам.
Старуха покачала головой:
– Я за Надийку тоже и жизнь, и душу отдам. Так что ты не вздумай её обидеть.
– Да ты что, бабушка! Я ведь говорю тебе – за Надийку я, что хочешь отдам. И никому не позволю про неё и слова плохого сказать. И ещё раз повторю – ежели что нужно будет, без стеснения обращайся. Я всегда помогу.
Захариха покачала головой, поглядела пристально на Власа и ответила:
– Ну, спасибо тебе, коли так.
Она помолчала, после взяла свою сумку из рук Власа:
– Ты ступай, тут уж мне недалече, спасибо за помощь. Я сама дойду.
Захариха зашагала по хрусткому снегу вперёд, к дому. Деревня осталась позади. И вновь её терзали смутные мысли, кто таков этот Влас, отчего говорит так чудно, что за расположение у него такое особое к Надийке? Но ответов на свои вопросы она не находила. Её и настораживал этот человек, и одновременно с тем ощущала она, исходившее от него чувство надёжности, словно он мог решить все проблемы, и не было ничего такого, что было бы ему не под силу.
– Ай, – махнула она рукой своим мыслям, – Что будет, то и будет. Главное, чтобы он Надийку не обижал, а с остальным как-нибудь разберёмся.
Она обмела стоящим на крылечке веничком снег с валенок и открыла дверь. Едва войдя в свою избу, Захариха услышала взволнованный голос внучки:
– Бабуся! Это ты? Ты куда запропастилась? Я уже все окна проглядела, жду-жду тебя. Ты где так долго была?
– Беспокойница ты моя, – улыбнулась старуха, – Наливай-ко чаю горячего, попьём, а то я что-то озябла малость.
Едва они разобрали покупки, да напились чаю, как в сенцах застучали. Это пришла Мария, продавщица из лавки. Под мышкой держала она беленький свёрток.
– Вот, – смущаясь, протянула она Надийке, – Сможешь мне помочь? Мне бы платье свадебное пошить. Бабушка твоя сказала, что ты можешь.
Надийка как-то странно поглядела на Марию, нехотя взяла узелок, покрутила свёрточек в руках, развернула, и тут же отложила в сторону.
– Что? Может не пойдёт такая материя? – заволновалась Мария.
– Я не знаю пока, – отвела взгляд Надийка, – Я попозже погляжу, всё обдумаю и бабусе скажу, а она тебе передаст.
– Всё хорошо? – спросила встревожено Мария, глядя на Надийку.
– Я просто платьев никогда ещё не шила, – ответила девочка, – Как бы не испортить, боюсь.
– Ну, ты долго не думай, ладно? А то у меня время поджимает. Ежели что, так мне нужно будет ещё успеть другую портниху найти.
– Хорошо, Мария, долго не буду, – кивнула Надийка.
– Давай так, ты до завтра подумай, а я вечером снова к вам забегу за ответом, ладно? А сейчас пойду я, коли, мне домой пора, – откланялась Мария, – Спасибо вам!
После того, как девушка убежала, Захариха упрекнула Надийку:
– Ты чего, словно бука, неприветливо так с Марией поговорила? Нехорошо это. Она ведь с радостью к нам пришла.
