[47] Гриша вечно сапоги чистит… – Зарисовка Гриши в этом рассказе и в эпилоге «Дорога» сделана с натуры. Григорием звали слугу Салтыкова из крепостных людей, присланного в Вятку матерью писателя. Он остался служить у Салтыкова и после того, как получил «вольную».
[48] "На заре ты ее не буди…" – романс А. Е. Варламова (1801–1848) на слова А. А. Фета (1820–1892).
[49]…герцог Герольштейн… Fleur-de-Marie… – герои романа Эжена Сю (1804–1857) "Парижские тайны".
[50] Шуринёры – люди преступного мира.
[51]…напоминают тех полногрудых нимф, о которых говорит Гоголь, описывая общую залу провинцияльной гостиницы. – В первой главе "Мертвых душ" читаем: "…на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал".
[52]…мой искреннейший друг, Василий Николаич Проймин… – Салтыков вспоминает о своем вятском друге, враче Николае Васильевиче Ионине, и о его семье.
ЮРОДИВЫЕ
«Юродивыми», то есть людьми, лишенными разума, психологии и норм поведения здорового человека, Салтыков называет царских чиновников-администраторов в их отношениях к народу. Своеобразие каждого из трех «портретов» «юродивых» определяется какою-то одною наиболее показательной чертою. Взятые же вместе, эти зарисовки образуют как бы «групповой портрет» типических представителей административно-полицейской машины самодержавия.
В первом рассказе «Неумелые», написанном в начале работы над «Очерками», еще звучат реформистские ноты. Резкая критика предельно централизованной в части, превращающей своих агентов в чиновников, чуждых населению, не знающих его нужд и не умеющих удовлетворять их, завершается в «Неумелых» положительной альтернативой. В заключительной части рассказа Салтыков указывает словами одного из действующих лиц пути возможного прогресса государственной «машины». Он усматривает эти пути в замене централизации противоположным принципом децентрализации, при котором работа по изучению и удовлетворению народных нужд могла бы быть передана от чиновников центральной власти «земству», то есть выборным представителям населения данной местности.
Большой обличительной силы исполнен рассказ «Озорники» – едва ли не острейшая политическая сатира в «Очерках», написанная уже в характерной для зрелого Салтыкова манере. Нужно было очень ненавидеть самую суть административной машины самодержавной власти, чтобы дать ее олицетворение в жестком, внушающем и теперь живое отвращение, портрете «просвещенного» бюрократа, не служащего народу и государству, но «озорующему» над ними. В образе этого человека, «гнуснее» которого, по мнению Чернышевского, нет во всех «Очерках», изображен идеолог и проводник глубоко враждебного Салтыкову принципа "чистой творческой администрации, самой себе довлеющей и стремящейся проникнуть все жизненные силы государства".
Если в «Озорниках» Салтыков дал первое в его творчестве глубокое обобщение системы взглядов, идеологии царской администрации, то в рассказе «Надорванные» дано такое же обобщение психологии ее непосредственных практических агентов-исполнителей. В образе одного из них, следователя Филоверитова, – чиновника-автомата и чиновника-служебной собаки, как аттестует он сам себя, показано, что доктрина самовластия, воспитывавшая сознание своих слуг-чиновников в духе строжайшего авторитаризма и формализма, искажала, «надрывала» нормальную психику человека.
[53] Так как по делу было мною прикосновенных из лиц городского сословия, то командирован был ко мне депутатом мещанин Голенков, служивший ратманом в местном магистрате. – Учрежденные в XVIII в. и просуществовавшие до судебной реформы 1866 г. городовые магистраты состояли из выборных бургомистров и ратманов. По своей фактической роли магистраты были учреждениями чисто судебными. Юрисдикция их распространялась на торгово-промышленное население города – на купцов и мещан.
[54]…придерживался старины… – то есть принадлежал к старообрядцам.
[55] Зенон – основатель стоической философии в древних Афинах; отличался простотой жизни и умеренностью материальных требований.
[56] Вот им дали сходы, дали свой суд… – В 1838 г., вслед за образованием министерства государственных имуществ, для государственных крестьян и так называемых свободных хлебопашцев были учреждены сельские общины (самоуправляющиеся хозяйственно-административные единицы, составлявшие часть волости). Для каждой общины были установлены: а) сельское начальство – для управления обществом, б) сельский сход – для общественных дел и в) сельская расправа – для судебных дел. На помещичье-крепостных крестьян эти «институты» сельского управления и самоуправления не распространялись.
[57] Говорят также некоторые любители просвещения… – Ретроградные рассуждения «озорника» о «грамотности» и «просвещении» являются памфлетным откликом Салтыкова на нашумевший «поход» В. И. Даля против распространения среди народа "грамотности без просвещения". Первая из ряда статей Даля на эту тему, которая и имеется здесь в виду, появилась в третьей книжке славянофильского журнала "Русская беседа" за 1856 г. ("Против грамотности или по поводу ее").
[58] И после этого говорят и волнуются, что чиновники взятки берут! Один какой-то шальной господин посулил даже гаркнуть об этом на всю Россию. – Насмешка над шумевшей в сезон 1856–1857 гг. пьесой гр. В. А. Соллогуба (1813–1882) «Чиновник». Герой ее – идеальный чиновник Надимов – провозглашал, что "надо исправиться, надо крикнуть на всю Россию, что пришла пора, и действительно она пришла, искоренить зло с корнями".
ТАЛАНТЛИВЫЕ НАТУРЫ
Собранные в этом разделе зарисовки «талантливых натур» или «провинциальных Печориных» современная Салтыкову, да и позднейшая критика склонна была рассматривать в качестве вариаций на хорошо известную в литературе тему «лишних людей». В действительности, однако, связь, существующая между этими двумя группами типических образов современников «сороковых» и «пятидесятых» годов, совсем иная. Герценовский Бельтов, тургеневский Рудин и другие «лишние люди» 40-х годов воплощали образ передового современника. «Лишние люди» конца 50-х годов, когда в духовной жизни страны начался период «бури и натиска» разночинцев-плебеев, когда центральную роль стали играть «практика», а не «умозрение», «политика», а не «эстетика», «материализм», а не «идеализм», воспринимались демократическим лагерем как вредный анахронизм. Для Салтыкова современный ему «лишний человек» стал объектом резкой критики и отрицания.
Изображением "лишнего человека" в "Талантливых натурах" Салтыков начал свой художественный суд писателя-демократа над исчерпанным до дна и утратившим – в новых исторических условиях – свое прогрессивное значение, а значит, и право на существование, образом, идеализировавшим элементы праздности, мечтательности и пассивности в общественном поведении.
В начале рассказа «Корепанов» – начало это является, по существу, вступлением ко всему разделу – Салтыков дает такую классификацию «талантливых натур»: «Одни из них занимаются тем, что ходят в халате по комнате и от нечего делать посвистывают <это помещик Буеракин>; другие проникаются желчью и делаются губернскими Мефистофелями <это образованный – значит, из дворян – чиновник Корепанов>; третьи барышничают лошадьми или передергивают в карты <это деклассированный, опустившийся до уголовщины дворянин Горехвастов>; четвертые выпивают огромное количество водки; пятые переваривают на досуге свое прошедшее и с горя протестуют против настоящего <эти два признака введены в характеристику помещика Лузгина>». Таким образом, все обозначенные во вступлении «сорта и виды» «провинциальных Печориных» нашли воплощение в главных действующих лицах четырех рассказов раздела.
Салтыковская критика "талантливых натур" – критика, направленная против всего дворянского класса, разоблачавшая несостоятельность надежд на его образованную часть, как на возможную силу общественного прогресса, – привлекла пристальное и глубоко сочувственное внимание Чернышевского и Добролюбова. В своих статьях об «Очерках» первый из них дал развернутый анализ образа Буеракина, второй – трех остальных образов.
[59]…не обладая живыми… началами, необходимыми для примирения… – Речь тут идет, разумеется, не о примирении с существовавшей социальной действительностью (в смысле ее принятия), а о средствах и способах устранения ее противоречий, борьбы с ее дисгармоничностью.
[60] Семен Семеныч Фурначев. – Этот бегло зарисованный персонаж вскоре превратился в одно из главных действующих лиц пьесы Салтыкова "Смерть Пазухина" (1857). По первоначальному плану пьеса должна была входить в цикл "Губернских очерков".
[61] Лузгин. – Для создания этой «артистической» разновидности "талантливой натуры" Салтыков воспользовался некоторыми чертами личности товарища своих детских и школьных лет Сергея Андреевича Юрьева (1821–1888) – известного впоследствии литературно-театрального деятеля.
