понюхав плод, вонзил зубы в его винную мякоть.
– Превосходный вкус, доктор Шект! Земля не пробовала экспортировать их?
– Блюстители не желают торговать с чужаками, – мрачно сказал физик. – А наши соседи по Галактике не желают торговать с нами. Это только одна из многих наших проблем.
– До чего глупо, – в приступе раздражения сказал Арвардан, – Можно навсегда разочароваться в человеческом разуме, когда вдруг увидишь, что у людей в голове.
Шект пожал плечами с бесконечным терпением много пережившего человека.
– Боюсь, это лишь часть неразрешимой проблемы, имя которой – антитеррализм.
– Она почти не разрешима потому, что никто по-настоящему не хочет ее решать! Разве мало землян отвечает на антитеррализм ненавистью ко всем галактианам без разбору? Просто какая-то повальная болезнь – ненависть за ненависть. Разве ваш народ стремится к равенству и взаимной терпимости? Нет! Большинство землян хочет одного – в свою очередь одержать над нами верх.
– В ваших словах, наверное, много правды, – грустно ответил Шект, – не могу этого отрицать. Но это не вся правда. Дайте нам только шанс, и новое поколение землян вырастет, не зная, что такое изоляция, и всей душой веря в единство человечества. На Земле не раз бывали у власти ассимилянты, проповедующие терпимость и компромисс. Я принадлежу к ним – точнее, принадлежал. Теперь Землей правят изоляционисты – оголтелые фанатики, грезящие о прошлом и будущем величии. Вот от кого надо спасать Империю.
– Пола говорила о каком-то восстании, вы это имеете в виду? – нахмурился Арвардан.
– Доктор Арвардан, не слишком легко убедить человека в том, что на первый взгляд просто смешно: в том, что Земля может победить Галактику. Однако это правда. Я не обладаю физической храбростью и очень хочу жить – судите же сами, какой страшной должна быть опасность, чтобы толкнуть меня на измену, да еще когда я под надзором у местных властей.
– Ну что ж, если все так серьезно, скажу вам сразу; я сделаю все, что смогу, но лишь в своем качестве гражданина Галактики. Я не занимаю здесь официальной должности и не пользуюсь каким-то особым влиянием ни при императорском дворе, ни даже при дворе прокуратора. Я только тот, кем и кажусь – археолог, прибывший сюда с экспедицией в своих собственных интересах. Раз уж вы решились на измену, почему бы вам не встретиться с прокуратором? Вот кто вам нужен.
– Этого я как раз и не могу, доктор Арвардан. Этого мне блюстители никогда не позволят. Когда вы утром пришли ко мне, я подумал даже, не Энниус ли вас прислал. Мне казалось, он что-то подозревает.
– Может быть, не могу отвечать за него. И он не посылал меня, к сожалению. Если вы согласитесь довериться мне, обещаю все ему передать.
– Спасибо. Это все, чего я прошу. И еще вашего заступничества, чтобы оградить Землю от слишком суровых репрессий.
– Разумеется. – Арвардан чувствовал себя неловко. Он был убежден, что перед ним старый параноик – может, и безобидный, но совершенно тронутый. Однако выбора не было, придется остаться, выслушать его и попытаться вывести из буйного состояния. Ради Полы.
– Вы ведь слышали о синапсаторе, доктор Арвардан? Утром вы так сказали.
– Да. Я читал вашу статью в «Физическом обозрении». И говорил о вашем изобретении с прокуратором и с верховным министром.
– С верховным министром?!
– Ну конечно. От него я и получил рекомендательное письмо, которое вы… боюсь… отказались читать.
– Сожалею. Но лучше бы вы… Что вы, собственно, знаете о синапсаторе?
– Что изобретение, само по себе интересное, не оправдало ожиданий. Прибор предназначен для повышения восприятия, и опыты на крысах были довольно удачны, но для человека синапсатор не подходит.
– Да, из той статьи вы и не могли извлечь ничего другого, – опечалился Шект. – Свои неудачи я там расписал, а свой огромный успех намеренно скрыл.
– Это не очень вяжется с профессиональной этикой, доктор Шект.
– Признаю. Но мне пятьдесят шесть лет, и, если вы что-то знаете о порядках на Земле, мне недолго осталось жить.
– Шестьдесят. Да, я слышал… больше, чем хотелось бы. – Арвардан с унылым чувством припомнил свой полет на стратолайнере. – Но ведь для выдающихся ученых делают исключение, насколько я знаю.
– Конечно. Только это решает верховный министр и Совет Блюстителей, и их приговор обжаловать бесполезно, даже перед императором. Мне сказали, что моя жизнь зависит от соблюдения тайны вокруг синапсатора и от напряженной работы над его усовершенствованием, – Физик беспомощно развел руками. – Разве я знал тогда, на что способна моя машина, как ее можно использовать?
– И как же?
Арвардан достал из портсигара сигарету и предложил Шекту, но тот отказался.
– Сейчас объясню. Как только я довел синапсатор до той стадии, когда его стало можно применять на человеке, ко мне один за другим начали поступать для обработки некоторые наши биологи. Я знал их всех как сочувствующих вашим изоляционистам. Все они выжили, хотя потом у них проявились некоторые побочные эффекты. Одного из них прислали для повторной обработки. Я не смог его сласти. Но в предсмертном бреду он сказал…
Время близилось к полуночи. День был длинный и полный событий.
Арвардан начинал смотреть на вещи по-другому.
– Нельзя ли ближе к делу? – жестко спросил он.
– Еще немного терпения. Я должен объяснить все подробно, чтобы вы поверили мне. Вы, конечно, знаете, что на Земле мы живем в необычной среде обитания, радиоактивной среде.
– Да, мне это достаточно хорошо известно.
– И как влияет радиоактивность на Землю и ее экономику – тоже?
– Да.
– Тогда я не стану останавливаться на этом. Скажу только, что вероятность мутаций не Земле выше, чем где-либо в Галактике. Теория наших врагов о различии между землянами и другими людьми не совсем беспочвенна. Мутанты, конечно, малочисленны и в большинстве своем нежизнеспособны. Если земляне в чем-то действительно изменились, тек это относится только к нашей биохимии, дающей возможность выжить в окружающей среде. Например, у землям выше выносливость к радиации, у нас быстрее заживают ожоги…
– Доктор Шект, я все это знаю.
– А вы когда-нибудь задумывались над тем, что на Земле мутирует не только человек?
– Да нет, не задумывался, – помолчав, сказал Арвардан, – хотя это, конечно, неизбежно.
– Да. Мутации происходят. Наши домашние животные более разнообразны, чем в других обитаемых мирах. Апельсин, который вы ели, это мутация, и она существует только на Земле. Потому-то эти фрукты и не годятся на экспорт, помимо всего прочего. Чужаки к ним относятся так же подозрительно, как и к нам, а мы их ценим, как свое, особенное… Ну а то, что касается животных и растений, касается и микроорганизмов.
