званого обеда разговоров. И только в кабинете Дора по-прежнему не гаснет свет.
С вечным испугом во взгляде в дверь кабинета стучится Буве и, получив разрешение войти, видит директора, окутанного облаком дыма и обложенного бумагами, как и всегда. Дора смотрит на этого невысокого человечка с лысиной монаха. В облике Буве, протягивающего телеграмму, сквозит страх, и директор опасается какого-нибудь происшествия с почтовым самолетом, но пробегает взглядом данные отправителя и облегченно вздыхает. Это сообщение от нового президента компании, так что проблемы нет: в парижском офисе нет самолетов, пересекающих пустыню, там только бюрократы, пересекающие ковровые дорожки.
«Месье Дидье Дора, компания чрезвычайно высоко оценивает двенадцать лет вашей работы на благо компании…»
Эта строка его настораживает: самые опасные сообщения те, в которых тебя хвалят. Он пропускает пару абзацев, и его булавочные глаза расширяются от изумления.
«К нашему сожалению, информация, изложенная в служебной записке от двух сотрудников компании по поводу недопустимых действий с вашей стороны, а именно: сожжения мешков с почтовой корреспонденцией на территории аэродрома в Монтодране, вынуждает нас немедленно освободить вас от занимаемой должности, начиная с момента прочтения данного сообщения, коим вы поставлены в известность о том, что все ваши полномочия как директора по эксплуатации прекращены».
Дальше идет несколько абзацев юридического характера и в самом низу подпись нового генерального директора.
Буве, и так неизменно чем-то напуганный, сейчас сгорбился больше, чем когда бы то ни было, опустив плечи к самым щиколоткам.
– Буве! Что это вы здесь делаете с открытым ртом? Сметы на горючее за квартал! Шевелитесь!
Буве принимает взбучку с явным облегчением. Так значит, ничего не изменилось.
Но изменилось все. За несколько минут до доставки этой телеграммы в кабинет месье Дора менеджер по персоналу пригласил всех сотрудников на собрание, где им было объявлено о молниеносной отставке директора. Все знают, что обвинение того, кто в течение многих лет заботился о письмах французов как о самом драгоценном, в сожжении почтовых мешков с корреспонденцией просто смешно. Но, с другой стороны, они уже знали, что что-то подобное произойдет, что нынешний владелец компании, удрученный финансовыми проблемами, уже некоторое время мечтал от него избавиться.
То, что Дора несколько недель назад издал распоряжение развести костер за пределами летного поля и бросить в него несколько почтовых мешков, присланных новым поставщиком, правда. Несколько мешков, наполненных макулатурой, с целью испытать их устойчивость к огню – на случай пожара. Не хватало только предлога. Сейчас повсюду дуют ветры обновления. Новые начальники носят жилеты с вырезом до середины груди и цветные подтяжки, и все за то, что нужно избавляться от уже отслужившего свой век. Например, от этого директора, использующего такие методы управления, словно идет война.
На следующее утро Дора приходит в офис, как всегда, раньше всех администраторов. Тщательно выбритый, с уложенными назад с помощью бриолина волосами, как обычно, безукоризненно одетый в приталенный костюм в мелкую полоску, при галстуке, воротничок сорочки заколот элегантной булавкой, на голове – фетровая шляпа.
Курьер, как всегда, вежливо и уважительно его приветствует, хотя и с легким недоумением. Секретарши провожают его взглядом – невозмутимо шествующего с кожаной папкой в одной руке и сигаретой в другой. Одна за другой, по мере того как он проходит мимо их столов, они поднимают голову и тяжелые от туши ресницы. Ни одна не решается что-то ему сказать, кроме негромкого «Добрый день». Им сказали, что он уже не директор, что в компании он теперь никто… Но как же он не директор, если он – месье Дора!
Он подходит к своему кабинету, и все делают вид, что его не замечают. Подходит к двери и вставляет ключ в замочную скважину, но ключ не поворачивается. За ночь кто-то сменил замок.
Мгновенье он стоит перед дверью неподвижно. Делает затяжку. Сотрудники делают вид, что погружены в работу. Только Буве встает со стула, будто хочет что-то сказать. У него дрожит подбородок. Менеджер по персоналу высовывается из своего кабинета.
– Буве, сядьте и займитесь своими делами! – звучит гневный приказ.
Буве – человек порядка, как обычно называют людей послушных. У него на руках четверо детей, жена и теща-паралитик. В первый раз в жизни Буве не садится. Дора смотрит на него. Они смотрят друг на друга. То, что этот административный работник видит в своем многолетнем руководителе, это не ярость и даже не страдание; это всего лишь глубокое изумление, словно в первый раз он не знает ответа. Буве хочет что-то сказать, но Дора поднимает руку:
– Садитесь, пожалуйста, Буве.
– Но…
– Это мое последнее распоряжение. Сядьте.
Он садится. Дора разворачивается. Стоит такая тишина, что слышно, как поскрипывают ботинки, когда он идет к выходу. Когда у него за спиной хлопает дверь, закрывается целая эпоха.
Глава 63. Тулуза, 1932 год
Тони, одергивая помятый пиджак, подходит к дверям «Эме», одного скромного кафетерия в Тулузе. Он путешествовал инкогнито, сидя на почтовых мешках, в самолете, летящем в Тулузу, однако прыжки «Лате» над Средиземным морем – ничто в сравнении с тем, что творится в его голове, обдумывающей увольнение Дора. Новость ударила, словно кувалдой, и его трясет лихорадка.
Новая команда управленцев компании разослала письма летчикам-ветеранам, объясняя, что перемены пойдут на благо, а также предлагая сформулировать свои соображения по улучшению почтовых линий. Тони немедленно пишет Гийоме, вновь назначенного на линию через Анды, хотя и ходят слухи о ее неизбежном и скором закрытии, а еще Мермозу, чтобы вместе решить, как им реагировать на допущенную по отношению к Дора несправедливость.
Гийоме огорчен увольнением Дора, но в ответ написал, чтобы он постарался забыть о делах
