Она все еще во дворе. Ей кажется, что кто-то видел, как она забежала во двор, и следит за ней.
В конце концов она решается и выходит со двора. Еще рано, движения на улице почти нет. Шуля сворачивает к автобусной остановке. Вскакивает в автобус и садится в углу, на заднее сиденье.
Автобус полон. Никто не обращает на нее внимания. Но Шуле кажется, что все знают, кто она, и только поджидают подходящего момента. Еще минута, и раздастся крик: "Держи еврейку!", и десятки рук схватят ее. Напротив нее, сидит парень лет пятнадцати-шестнадцати, светлый чуб спадает ему на глаза. Рядом с ней сидит пожилой мужчина в серой фетровой шляпе. Он усмехается:
- Прилежная ученица, так рано и уже в школу.
Шуля улыбается, стараясь выглядеть спокойной.
- Мне нужно до уроков сделать кое-что... Маме нездоровится.
- Да, да, - покачивает головой мужчина,- тяжелое дело война, даже для молодежи.
Парень напротив глядит на нее. У Шули сжалось горло, кровь бросилась в лицо. Изо всех сил старается она выглядеть спокойной, безразличной. Расстегивает верхнюю пуговицу кофточки - на шее виден маленький крестик. Достает из кармана зеркальце и, глядя в него, кокетливо поправляет выбившиеся из-под шапочки на лоб волосы. Парень отводит взгляд, и ей становится легче. Все входят и выходят. Шуля отворачивается к окну.
Ехать еще пять минут, всего пять минут. Автобус ползет... Ей кажется, что прошел уже целый час. Большинство пассажиров сошло раньше. В автобусе остались лишь трое. Опять ей кажется, будто все смотрят на нее и ждут, пока она встанет. Особенно беспокоит ее мужчина в кожаной шапке и коричневом пальто. Он сел на следующей остановке после нее и все не сходит,
Он только делает вид, что читает газету, - мелькает в мозгу у Шули, а на самом деле он следит за мной.
Вот он вытирает нос, а сам смотрит на меня. Уставился своими наглыми глазами...
Автобус останавливается. Шуля чувствует, что у нее подкашиваются ноги, она не в силах встать с места. Мужчина в кожаной шапке встает и выходит, не обращая на нее никакого внимания.
Едва автобус тронулся, Шуля вскочила и поспешно спрыгнула на ходу. Перебежав улицу, свернула в немощеный переулок, в котором живут ее друзья. Как Паулаускасы примут ее? А вдруг она их вообще не найдет?
Скрипнула калитка за домом, около сарая. Навстречу Шуле вышла женщина, закутанная в черный шерстяной платок. Шуля узнает Маре Паулаускене. Литовка на минутку остановилась, рассматривая гостью, оглянулась по сторонам и молча сделала ей знак следовать за ней. Маре возвращается в сарай, а Шуля идет за ней.
- Езус Мария! - всплеснула руками Маре, глядя на Шулю. - А где мама? Как ее здоровье?
- Жива, - отвечает Шуля, стоя в дверях сарая и вдыхая запах навоза и тепло от коров. У нее кружится голова.
- Бедная девочка! - причитает хозяйка.
- Маре, - говорит Шуля, чувствуя, что еще немного, и она не в силах будет говорить, - я пришла просить у вас убежища.
- Для себя?
- И для мамы.
Маре замолкла. Замолчала и Шуля. На мгновенье она почувствовала, что земля ускользает у нее из-под ног и она падает в глубокую пропасть...
- Не знаю. Мужа нет дома. Тяжелые дня настали, часто ходят с обыском, - мягко начала Маре.
Глаза Шули наполнились слезами. Увидев горе девочки, литовка погладила ее по плечу:
- Ну, ну, не плачь. Посмотрим, что-нибудь придумаем. Придет муж-то, завтра придет. Пока что оставайся здесь. Забирайся на сеновал, там тебе тепло будет. В доме нельзя, ищут.
Шуля хотела было ответить, что не может ждать, что мать ожидает ее в гетто, но не могла раскрыть рта. Очень усталой была и голодной. Взобралась на гору сена, заполнявшего всю вторую половину сарая до самой крыши. Зарылась вглубь, накрыла ноги и тело сеном и закрыла глаза. Как хорошо было бы, если б можно было так лежать до конца, чтобы никто не мешал, чтобы не нужно было есть и пить. Лежать так до конца войны, или уснуть и не проснуться.
Кто-то потянул ее за руку. Открыла глаза. Перед ней стоит Маре, в руках у нее большая чашка молока, хлеб, сыр.
- Заснула, бедняжка. Измоталась.
Маре с жалостью смотрит на девочку.
- Поешь, а потом спи. Отдохнуть тебе надо, отдохнуть...
Из глаз Маре выкатилась слеза.
Горячей волной обдало Шулю, будто эта слеза свалила тяжелый камень с ее души.
Тот день Шуля провела в сарае на сене. Вечером Маре принесла ей одеяло и горячую пищу: тушеную капусту с мясом. Поев, Шуля закуталась в одеяло и погрузилась в сон.
Так прошел для нее и второй день. В промежутках между едой она отсыпалась, будто желая вернуть слипающимся векам все часы бессонницы в долгие страшные ночи гетто, когда приходилось, затаив дыхание, сидеть в тайнике.
Паулаускас вернулся лишь на третий день. Вечером он вошел в сарай, поздоровался, посмотрел на девочку и сказал:
- Ты отдыхай здесь, а я схожу за матерью.
Если бы Шуля не стеснялась, она бы обняла этого доброго человека... Она только прошептала:
- Там, возле ограды.
- Знаю. Не бойся, найду. А ты ешь хорошенько да отдыхай.
Пожелав спокойной ночи, он медленно сполз с сена.
Утром, еще не раскрыв глаза, Шуля ощутила под боком теплое тело.
- Мама, - запело у нее в душе, - уже пришла, мамочка...
Госпожа Вайс спала, обняв одной рукой Шулю, а другую положив под голову.
* * *
Холод снаружи становился все крепче. Он проникал сквозь сено, которое они наваливали на себя, колол, будто иглами, тело. Шуля с матерью грели друг друга, прижавшись одна к другой. Ночами они слезали с сена вниз и ходили по сараю, чтобы размяться. Шуля подходит к корове, гладит ее мягкую шкуру... Корова смотрит на нее добрыми глазами и лижет ладонь девочки. Шуля прижимается лицом к голове коровы, обнимает ее за шею, и на душе у нее становится легче.
Еды им хватало. Они страдали оттого, что были оторваны от мира, что были вынуждены сидеть, как мыши, в сене и не могли мыться. Даже в тяжелых условиях гетто, в своей холодной комнате они каждый день грели воду и мылись. Здесь они не могли причинять своим хозяевам лишние заботы. Правда, в субботу вечером, после того как вся семья искупалась, пришла Маре и предложила: если они хотят, она в для них приготовит воду.
Ночью они через двор проскользнули в дом. Окна были занавешены плотной темной тканью; только светились язычки огня из печки. Посреди комнаты стояло большое деревянное корыто, в котором Маре обычно полоскала белье. Корыто до половины было наполнено теплой водой. Хозяйка протянула им большой кусок хозяйственного мыла, длинное льняное полотенце и две белых рубахи.
- Раздевайтесь, потру вам спины, у вас-то, верно, сил нет. Все мы только люди, и никто не знает своей судьбы. Сегодня вы нуждаетесь во мне. Завтра, может быть, я буду просить у вас помощи.
- Будем надеяться, что вам не понадобится моя помощь, но я молю Бога, чтобы смогла отблагодарить вас за вашу доброту, - ответила, госпожа Вайс.
В ПОГРЕБЕ
Их разбудил треск выстрелов. Вокруг предрассветная темень. Несколько залпов один за другим раскололи тишину раннего утра. Первой проснулась госпожа Вайс. Сердце ее сжалось от предчувствия беды. Она стала будить Шулю, шепча:
- Вставай, дочка, вставай, стреляют!
Дрожащими руками они свернули постель и засунули ее глубоко в солому. Потом зарылись в сено в самом темном углу и лежат молча, прижавшись друг к другу и настороженно вглядываясь в темноту.
Градом сыплются ружейные выстрелы и пулеметные очереди. Ясно, стреляют в гетто.
Шуля сразу вспоминает своего лучшего друга Шмулика и начинает плакать. Ее мучит совесть за то, что сама она спаслась, а его оставила в беде. Лежа в сене, девочка часами строила планы, как выручить его.
- Тише, Шуля, тише, - уговаривает ее госпожа Вайс.
Но Шуля не в силах сдержаться.
- Шмулик, Шмулик, - тихо всхлипывает она.
Стрельба все усиливается... Временами кажется, что стреляют над самой головой... Прошло несколько часов. Потом стрельба стала стихать, раздавались лишь отдельные выстрелы, наконец, смолкли и они.
Никто к ним не пришел, даже Маре не пришла подоить корову. Не принесли поесть. Они даже не знают, который час, не знают, сколько времени длилась пальба.
Мать и дочь лежат, зарывшись в сено, напряженно прислушиваясь к звукам снаружи и боясь глянуть в щель в стене.
Во дворе послышался громкий лай собаки и тяжелые шаги сапог, приближающиеся к сараю.
- Молчать, Вилкас, молчать! - незнакомый мужской голос пытается утихомирить собаку.
- В сарае у меня только корова, - отчетливо доносится голос Паулаускаса, - одна корова.
Им кажется, что хозяин намеренно говорит так громко.
- Открой, посмотрим, - опять слышен чужой голос.
"С собаками ищут, - мелькает у обеих мысль, - пропали!".
Дверь сарая со скрипом отворяется. Шуля с матерью, зарывшись поглубже в сено, затаили дыхание. Но дверь сейчас же закрылась, шаги быстро удаляются...
Ночью появился Паулаускас и принес ужин. Молча посмотрел на них, предложил поесть и опять замолчал.
