О молодость, о невозвратныя мгновенія!..
«Хорошая,» дѣйствительно, была женщина Софья Ивановна Переверзина, тетка Гундурова. И наружность у нея была соотвѣтствующая, — почтенная и привлекающая. Воспитанница Смольнаго монастыря лучшихъ временъ Императрицы Маріи Ѳедоровны, она, не смотря на долголѣтнюю жизнь въ деревнѣ, сохранила всѣ привычки, вкусы, весь складъ хорошаго воспитанія. Врожденная въ ней живость нрава умѣрялась постоянною привычкою сдержанности и обдуманности, пріобрѣтенною ею въ тяжелой жизненной битвѣ. Софья Ивановна съ молоду перенесла много горя. Дочь небогатыхъ потомковъ когда-то боярскаго рода Осмиградскихъ, вышла она, лѣтъ подъ тридцать, замужъ за пожилаго, изувѣченнаго генерала, стараго друга ея семейства, къ которому искренно привязалась она въ благодарность за глубокое, богомольное обожаніе, которое онъ съ самаго дѣтства ея питалъ къ ней. То что въ этомъ бракѣ замѣняло счастіе, спокойное, безбѣдное существованіе, продолжалось для нея не долго. Мужъ ея занималъ довольно важное мѣсто въ военной администраціи. Довѣрчивый и недалекій, онъ былъ опутанъ своимъ правителемъ канцеляріи, дѣльцемъ и мошенникомъ, и, — что говорится, какъ куръ во шти — попалъ въ одинъ прекрасный день подъ судъ за растрату въ его управленіи значительной казенной суммы, постепенное исчезновеніе которой виновный умѣлъ необыкновенно ловкими и дерзкими продѣлками, впродолженіе цѣлыхъ годовъ, скрывать отъ близорукаго своего начальства. Бѣдный старикъ не перенесъ павшаго на него удара, не перенесъ ужасныхъ для него словъ, сказанныхъ, ему по этому поводу однимъ очень высокопоставленнымъ лицомъ, покровительствомъ котораго онъ долго пользовался: «Ваше превосходительство, вы обманули личное къ вамъ довѣріе Государя императора;» — онъ скончался скоропостижно, не успѣвъ принять никакихъ мѣръ къ обезпеченію судьбы своей жены. Все его состояніе пошло на удовлетвореніе наложеннаго на него начота… Послѣ трехъ лѣтъ замужества, Софья Ивановна осталась вдовою чуть не нищею. Родителей ея уже не было на свѣтѣ; братъ, человѣкъ семейный, служилъ въ Петербургѣ, и на извѣщеніе сестры о постигшемъ ее горѣ отвѣчалъ письмомъ на четырехъ страницахъ, исполненномъ чувствительныхъ фразъ, но въ которомъ ни о помощи, ни о пристанищѣ ни словомъ не упоминалось. Но въ то-же время она получила другое, сердечное письмо отъ младшей сестры своей, Гундуровой, горячо звавшей ее къ себѣ, «въ Сашино, въ свой рай земной,» какъ выражалась она. Александра Ивановна Гундурова, почти одновременно съ Софьей Ивановной вышедшая замужъ по любви за молодаго, образованнаго сосѣда помѣщика, была красивое, восторженное и нѣжное созданіе, страстно любимое мужемъ, для которой, дѣйствительно, жизнь до тѣхъ поръ была земнымъ раемъ… Не успѣла поселиться у нихъ Софья Ивановна, какъ однажды осеннимъ утромъ Михаила Сергѣевича Гундурова принесли бездыханнаго съ охоты:- онъ самъ застрѣлилъ себя, неосторожно перескакивая чрезъ канаву съ ружьемъ взведеннымъ на оба курка… Александра Ивановна увидала это безжизненное тѣло, кровь еще сочившуюся сквозь прострѣленную охотничью куртку, — и, не крикнувъ, упала какъ снопъ на трупъ мужа… Черезъ три мѣсяца не стало и ея. Ей было двадцать лѣтъ, мужу двадцать семь. Какъ двѣ падучія звѣзды мелькнули на мигъ эти молодыя жизни — и исчезли… На рукахъ Софьи Ивановны остался полутора годовый Сережа… Надъ имѣніемъ малолѣтняго назначена была опека. Въ опекуны напросился и назначенъ былъ двоюродный братъ покойнаго Михаила Сергѣевича, отставной гусаръ, игрокъ и кандидатъ предводителя. Въ три года достойный этотъ родственникъ чуть не разорилъ въ конецъ ввѣренное ему сиротское имѣніе. Неопытная Софья Ивановна нашла въ сознаніи своего долга, въ любви къ младенцу, котораго она осталась матерью, достаточно силы чтобы войти съ этимъ господиномъ въ открытую и упорную борьбу. Благодаря отчасти нѣкоторымъ связямъ имѣвшимся у нея въ Петербургѣ, отчасти старику князю Шастунову, отцу князя Ларіона, пользовавшемуся большимъ вліяніемъ въ губерніи, и котораго заинтересовало положеніе молодой вдовы, побѣда осталась за нею. Опекунъ былъ удаленъ, и смѣненъ другимъ, избраннымъ самою Софьей Ивановной, которая, на самомъ дѣлѣ сдѣлалась единственною управительницею наслѣдства племянника. Обязанностямъ возлежавшимъ теперь на ней она отдалась вся, — а обязанности эти были нелегки. Въ послѣдніе мѣсяцы своего управленія опекунъ-гусаръ, отчаявшись сохранить долѣе власть въ рукахъ, запуталъ со злости дѣла такъ, чтобы самъ чортъ, говорилъ онъ, концовъ въ нихъ не доискался. Софья Ивановна послѣ него не нашла въ конторѣ ни гроша денегъ, ни книгъ, ни счетовъ, ни документовъ первой важности по процессу затѣянному еще дѣлу малолѣтняго однимъ крючкотворомъ сосѣдомъ, и который въ это время находился на разсмотрѣніи сената… Какими чудесами терпѣнія, смѣтливости, бережливости, какимъ неустаннымъ трудомъ, какою ежечасною заботою успѣла выпутаться изъ этого положенія молодая женщина — мы читателю передавать не будемъ. Ему достаточно будетъ знать, что ко времени вступленія Сережи въ отрочество процессъ его былъ выигранъ, и тетка его располагала уже достаточными средствами для широкихъ расходовъ на его образованіе; къ его совершеннолѣтію имѣніе его было чисто отъ долговъ: онъ владѣлъ, по тогдашнему способу опредѣленія пятью стами незаложенныхъ душъ, и правильное устройство его хозяйства давало отъ восьми до десяти тысячъ серебромъ дохода. Какъ безконечно счастлива была, передавая ему въ этотъ день отчеты, Софья Ивановна!..
Она любила племянника со всѣмъ пыломъ горячей, всю себя сосредоточившей на одномъ предметѣ души, она гордилась имъ, его здоровой головою, его чистымъ, гордымъ сердцемъ. Его успѣхи, карьера имъ избранная были ея дѣломъ, — дѣломъ неуклонно веденнымъ съ самыхъ юныхъ его лѣтъ. Съ тѣхъ поръ еще, изъ деревенской глуши своей Софья Ивановна вѣрнымъ и зоркимъ взглядомъ слѣдила за событіями. 1825-й годъ былъ недалекъ и памятенъ ей, роковыя послѣдствія его для русскаго общества были для нея очевидны. Запуганная мысль пряталась по угламъ, на свѣтъ Божій выступало казарменное, тупое безмолвіе…. Не разъ просиживала по цѣлымъ часамъ Софья Ивановна надъ кроватью заснувшаго Сережи, задумавшись надъ вопросомъ: «какъ воспитать въ этомъ ребенкѣ человѣка, и тѣмъ самымъ въ тоже время не приготовить ему гибели въ будущемъ?» По мѣрѣ того какъ росъ Сережа — мальчикъ оказывался даровитымъ и прилежнымъ, — возрастала и тревога ея за него, за это его будущее… Случайный разговоръ разрѣшилъ ея недоумѣніе. Пріѣхавъ однажды навѣстить больнаго старика Шастунова, — къ которому сохраняла она доброе чувство со временъ войны своей съ опекуномъ-гусаромъ, — она застала у него сына его, князя Михайлу, прискакавшаго изъ-за границы по первому извѣщенію о болѣзни отца, съ тѣмъ чтобы отвезти его въ Карлсбадъ, куда старикъ ѣздилъ каждый годъ, и гдѣ вскорѣ за тѣмъ онъ и умеръ… Молодой еще тогда дипломатъ и Софья Ивановна, видѣвшая его въ тотъ день въ первый разъ, проговорили вдвоемъ цѣлый вечеръ. Онъ былъ недавно женатъ, занималъ уже видное мѣсто при посольствѣ въ Лондонѣ, но изъ-за его небрежно-насмѣшливыхъ рѣчей просвѣчивала какая-то глубокая внутренняя тоска и недовольство своимъ положеніемъ. «Еслибы мнѣ теперь приходилось начинать жизнь сначала, говорилъ онъ между прочимъ невесело смѣясь, — я бы непременно сдѣлалъ изъ себя какого нибудь ученаго геолога и кристаллографа. Во первыхъ, это благонамѣреннѣйшая изо всѣхъ спеціальностей, — и я еще не знаю ни одного примѣра чтобы такой господинъ попалъ въ Сибирь иначе какъ по собственной охотѣ, науки ради; а во вторыхъ, — и это главное, — человѣкъ поглощается весь интересами абстрактнаго содержанія, которые…. которые не даютъ ему времени додумываться до отчаянія,» глухо, какъ бы про себя, примолвилъ князь Михайло… Софья Ивановна вернулась къ себѣ въ этотъ вечеръ какъ озаренная. «Помоги мнѣ Богъ, разсуждала она — направить Сережу къ ученой карьерѣ; наука спасетъ его и отъ отчаянія, и отъ холопства!»… И съ этой минуты всѣ помыслы ея, всѣ силы были устремлены къ достиженію этой цѣли. Постоянно стараясь вызывать любознательность ребенка, она съ лихорадочнымъ вниманіемъ наблюдала за тѣмъ куда клонились его природные дары, къ какой области вѣдѣнія тянули они его. Скоро должна была она убѣдиться, и не безъ сожалѣнія, что къ точнымъ наукамъ у Сережи было мало расположенія, и что едва ли могла она надѣяться увидѣть его когда либо «благонамѣреннымъ кристаллографомъ,» какъ выражался князь Михайло. Мальчикъ за то оказывалъ самыя рѣшительныя лингвистическія способности. «Что же, подумала Софья Ивановна, — и это дѣло, и это можетъ сдѣлаться „интересною поглощающею спеціальностью!“ Надежды ея съ этой стороны осуществовались вполнѣ,- и новымъ счастливымъ днемъ въ ея жизни былъ тотъ день когда Сережа, съ горделивымъ румянцемъ на щекахъ, пришелъ объявить ей, что университетъ имѣетъ его въ виду для занятія каѳедры по славянской исторіи….
