браслет, на котором я читаю надпись: «Гарри Юрок». Наверное, так его зовут. Он смотрит на меня вопросительно, явно хочет узнать мое имя. Но я все еще не могу совладать со всеми эмоциями, застрявшими у меня в горле.
— Есть птичка с таким названием… юрок, — говорю я, даже не успев подумать. — Они мигрируют из Норвегии.
И сразу чувствую себя идиоткой.
Гарри смотрит на меня, в недоумении наморщив лоб.
— Птицу зовут Гарри Юрок?
— Нет, не совсем. Без Гарри…
Он начинает смеяться и чуть не оглушает меня своим низким голосом, слишком громким для такого худого тела. В первую секунду мне кажется, что он смеется надо мной — как делают ребята в школе каждый раз, когда я говорю, что в воскресенье поеду с папой смотреть на птиц.
— Хотел бы я мигрировать в Норвегию, — бормочет он.
Я быстро встаю. На глаза опять наворачиваются слезы. Снова чувствую ужасный комок в горле.
— Эй, я же не хотел… — начинает Гарри.
Я трясу головой, чтобы его успокоить.
— Мне пора возвращаться.
И оглядываюсь по сторонам, чтобы понять, откуда я пришла.
Гарри указывает на выход.
— Третий этаж, крыло С. Следующее отделение по коридору после моего.
Я перевожу на него взгляд:
— И что там?
— Кардиологическое отделение. Тебе же туда нужно?
Я качаю головой:
— Пока нет. Мы сейчас просто ждем в приемном отделении.
— Я знаю все об ожидании. — Улыбка пропадает с его лица, и он снова смотрит на пакет с жидкостью. Потом кивает головой в сторону прохода, откуда я пришла: — Ну, тогда вон туда. Приемное отделение там.
Гарри снова откидывается на спинку кресла и смотрит на посетителей кафе. Хочется спросить его, кого или чего он ждет. Но я все еще боюсь, что голос меня подведет. Делаю шаг в сторону. Внезапно у меня возникает ощущение, будто я отсутствую уже сто лет. А вдруг с папой что-то случилось? Нужно возвращаться. Я в последний раз бросаю взгляд на Гарри. Раньше я его не видела, это точно. Просто он ведет себя дружелюбно. Ну или, по крайней мере, старается.
Он тоже встает. Пытается не задеть в процессе трубку, ведущую к его руке.
— Надеюсь, еще увидимся…
Он снова приподнимает бровь и ждет, чтобы я наконец сказала ему свое имя.
— Айла, — быстро говорю я и сразу пускаюсь в объяснения, как будто это так необходимо: — Пишется в четыре буквы, в середине «й».
Гарри кивает:
— Ага, как остров Уайт.
— Ага, наверно.
Кажется, он хочет еще что-то добавить, но я уже отворачиваюсь. Чувствую себя ужасно глупо оттого, что так странно ему представилась, а до этого трещала о юрках. А хуже всего то, что он чуть не увидел, как я плачу.
Парень отодвигается, пропускает меня.
— Позаботься о папе, — ласково говорит он.
Когда я наконец возвращаюсь, мама и Джек уже ждут меня, и я сразу чувствую себя виноватой.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Состояние папы стабильное, — говорит мама. — Его переводят в кардиологическое отделение.
— Мы едем домой с дедушкой, — говорит Джек. На его лице ничего нельзя прочесть. — А мама останется здесь до тех пор, пока не появятся еще новости. Она позвонит нам, когда можно будет его навестить.
Я смотрю на маму:
— Но я не хочу уезжать.
— Джек тоже не хочет, дорогая. Но если не уехать, придется провести здесь всю ночь. Сейчас мне разрешают одной навестить папу, но могут даже и в этом отказать.
— Но это я была с папой, когда все случилось! Они должны позволить мне его увидеть!
Я слышу, как визгливо звучит мой голос. И знаю, что говорю, словно маленький ребенок, но сейчас мне на это абсолютно наплевать. Мне просто хочется быть рядом с папой.
Джек шумно вздыхает.
— Подожду снаружи, — говорит он.
Я смотрю, как он проходит через приемное отделение, выходит сквозь стеклянные раздвижные двери и направляется к парковке. Мама кладет руки мне на плечи.
— Только одну ночь, — мягко говорит она. — В ближайшие часы все немного прояснится: мы должны убедиться, что с папой все нормально.
Она слегка улыбается, и мне это так знакомо, что я уверена: она говорит правду.
— Я скажу папе, что вы его любите, — добавляет она.
Нижняя губа у нее чуть подрагивает, кажется, она вот-вот расплачется.
Я уже поворачиваюсь, чтобы догнать Джека, но тут мама окликает меня:
— Вы же нормально проведете время у дедушки? Тебе не будет слишком тяжело?
Я мотаю головой. Но вообще-то мне будет очень непросто. Кажется, я ни разу не ночевала у дедушки. И у меня с собой нет никаких вещей. Мне хочется спросить у мамы, почему бы просто Джеку не присмотреть за мной дома. Но я не задаю вопросов. Наверное, Джек уже все спросил, а мама, кажется, и так на грани срыва. Не хочу сейчас усложнять ей жизнь.
— Я позвоню вам, как только что-то узнаю, — говорит она.
Выйдя на улицу, я начинаю высматривать Джека. Пока мы сидели в больнице, снаружи стало совсем пасмурно и холодно. Вскоре я замечаю его: он сидит на бордюре неподалеку от тех ворот, куда заезжают скорые… куда заехала скорая с папой.
— Я и сам не в восторге, — бормочет он.
У брата в руке горсть маленьких камушков, и он швыряет их под колеса въезжающих машин. Мне хочется сесть рядом и прижаться к нему, чтобы согреться, но сейчас он уже просто оттолкнет меня. Минут через пять на парковку въезжает дедушка на своем старом коричневом универсале. Со скрипом открывает водительскую дверь и выходит, высматривая нас. Он выглядит взволнованным и старым, потерянным среди ярких мигающих огней. Он щурится, всматриваясь через стеклянные двери в посетителей приемного отделения. Потом замечает нас на бордюре и, шаркая, подходит к нам.
Мы поднимаем головы и смотрим на него. Никто из нас не произносит ни слова. Дедушка снова косится в сторону приемной: наверное, хочет что-то спросить про папу. Но не спрашивает. Может быть, он просто не знает, что сказать.
— У папы был приступ аритмии, — объясняет Джек.
По тому, как при этих словах вздрагивает дедушка, я понимаю, что он знает, о чем идет речь, в отличие от меня. Но мне, конечно, понятно, что так называется тот сердечный приступ, который случился с папой в поле.
Джек кидает очередной камушек под машины, попадает в колпак колеса. Кажется, дедушка хочет одернуть его, но сдерживается. Вместо этого он просто говорит:
— Ну что, поехали? — и начинает нервно потирать руки.
— А с мамой ты
