но обладает очень незаурядной внешностью. Так что закомплексованной она не была, тем более что бог, спохватившись, щедро компенсировал свою оплошность, одарив Мальвину умом, чувством юмора и удивительным литературным даром.
Она была прирожденная сказочница. Между прочим, Ханс Кристиан Андерсен тоже был долговязым подростком с удлиненными и тонкими конечностями, шеей и таким же длинным носом. Поскольку кличка Буратино намертво закрепилась за Мальвиной еще с детского сада, то все слезы по этому поводу она выплакала в раннем детстве, а потом, с годами, привыкла и даже научилась отшучиваться, да так, что обидчикам становилось стыдно. С тех пор ее больше не доставали, а даже наоборот – защищали от случайных бестактностей. Все особи мужского пола у Мальвины делились на Дуремаров и Карабасов-Барабасов. Некоторые, особо отличившиеся, относились и к той, и к другой категории.
Бог знает, сколько времени Мальвина прокрутилась перед зеркалом, разглядывая себя анфас и в профиль и, как все девочки на земле, пристраивая на голове тюлевую занавеску на манер фаты. А поскольку ей было непросто представить себя Белоснежкой или Спящей красавицей, у Мальвины волей-неволей развилось богатое воображение, и вскоре она научилась мастерить кукол и сочинять удивительные сказки.
Собственно, талантом придумывать невероятные истории, как я понял с возрастом, обладают все женщины на свете, вне зависимости от возраста и внешности. Вопрос только в аудитории. Поскольку наиболее доверчивых слушателей женских сказок – мужчин – на горизонте не наблюдалось, то Мальвина выбрала самую благодарную аудиторию – детей и порой устраивала для них целые представления из собственноручно изготовленных кукол.
Сначала для этого она использовала картон, гофрированную бумагу и вату, потом ей купили швейную машинку «Зингер», и вскоре уже весь дом собирал лоскутки тканей и носил ей. А Мальвина шила удивительных кукол с печальными глазами. Одна, по имени Ицик, долго хранилась у меня. На целлулоидном лице с годами блекли краски, и мама старательно восстанавливала размытые черты, а после того как мамы не стало, глаза у Ицика стерлись окончательно. Меня не оставляло ощущение, что он их просто выплакал. Отдавать Ицика на реставрацию после того, как его касались мамины руки, я не хотел. Так он и сидел среди подушек, слепой и с отколотым кончиком носа, пока не потерялся в бесконечных моих скитаниях по городам и странам.
* * *
Как я уже говорил, Мальвина сочиняла детские сказки.
Например, малыш падал, разбивал коленки и плакал. Вместо обычных утешений Мальвина присаживалась на корточки, прикладывала к ранке подорожник и тут же придумывала сказку про Королевство Разбитых Коленок, разбойниц Царапку и Ранку и спасателей Зеленку и Синьку.
Малыши забывали о боли и хвастались друг перед другом, у кого вава больше. Когда у кого-то появлялись симптомы ветрянки, Мальвину вызывали раньше участкового врача. Мама, педиатр, смеялась, что после этого не она осматривала ребенка, а скорее ребенок гордо показывал ей разрисованную Мальвиной кожу. И как бы родители ни пытались оградить своих чад от ветрянки, случалось, что дети специально пробирались к соседям, чтобы заразиться и получить заветную татуировку, которой можно было похвастаться перед еще не заболевшими или уже поправившимися. Я, болевший в детстве всем без разбора, как ни старался, ветрянку не подхватил, а заразился ею гораздо позже, лет в двадцать пять. Как и все взрослые, переносил я все очень тяжело и с высокой температурой. А моя девушка потом долго пытала, что за Мальвину я звал в лихорадочном бреду.
Итак, Мальвина всегда была окружена детьми, в школе она брала шефство над учениками младших классов, а уж по части детских утренников и праздников ей вообще равных не было. Ее приглашали в детские сады, другие школы, дворцы пионеров и школьников. Более того, за неординарную внешность и яркие актерские данные ее пригласили сниматься для какого-то выпуска «Ералаша», но мама Карлова не пустила, боясь, что опять будет мусолиться тема «не суй свой нос в чужие дела», а это она педалировать уж никак не хотела. Словом, Мальвина, несмотря на немодельную внешность, была любима и популярна, ее никто никогда не обижал – скорее наоборот, оберегали от посторонних косых взглядов и усмешек.
Я, сколько себя помню, обожал ходить к ним в дом и смотреть, как Мальвина шьет кукол. Говорят, что их даже покупал театр Образцова.
Шли годы. Мальвина все ниже и ниже склонялась над швейной машинкой, из-под ее проворных рук выходили удивительные куклы, но она была по-прежнему одинока, жила с родителями в комнатушке бесконечной ленинградской коммуналки и все так же возилась с малышней. Я клянусь, когда Мальвина заводила свои сказки, заслушивались даже подвальные крысы. А уж про птиц и говорить нечего – наш двор был самым загаженным, несмотря на бесконечное шарканье метлы Расула. Голуби гнездились исключительно под сводами нашей крыши, вороны облюбовали старый тополь посередине двора. Птичьи родители могли спокойно улетать по своим делам, птенцы не роптали и не пищали под мелодичные сказки Мальвины Карловой.
* * *
Все было прекрасно до тех пор, пока не расселили квартиру на четвертом этаже. То, что теперь там будет жить военный, было понятно с самого начала: по двору забегали, как ошпаренные, молодые солдатики со значками ПВО [1], таская импортную дефицитную мебель и финские обои. Наконец однажды около подъезда остановилась черная «Волга», солдатик подобострастно открыл дверь, и из нее, отдуваясь, вывалился майор ПВО, щеки на погонах, а за ним его дородная супруга в импортном джерси с люрексом и с отливающей свежим лаком прической.
Брезгливо поджав и без того тонкие губы, отчего лицо ее стало напоминать почтовый ящик, она под руку с краснорожим супругом проследовала в сторону подъезда и, зайдя под арку, оглядела двор.
Мальвина в этот момент сидела на скамейке, окруженная толпой детей, включая меня, и с упоением рассказывала про карандашную страну, про жестокого Черного Карандаша и о чудесном спасении цветных Карандашиков при помощи волшебной Бритвочки.
Майорша была недовольна. Мужу в ближайшее время светила отставка, а повышения ни в чине, ни в должности, похоже, не предвиделось. Более удачливые подруги по службе были как минимум в чине полковничих или даже генеральш, а более молодые и красивые хотя бы физически иногда бывали под полковниками. Ей же из-за возлияний мужа и противозачаточной внешности, несмотря на обилие бирюлек и люрекса, не светило ни первое, ни второе. Майорша была зла, потому что жилье было не престижное, хоть и в городе Ленинграде.
Дом наш явно нуждался в капремонте, раны войны еще окончательно не залатали, люди, как она сразу поняла, тут жили простые, на веревках
