- Господи, да это ж рыжая шалава Лизка из Управления... Догулялась, значит... Кто ж её так-то, насмерть, поди... А ты, Мамед, что стоишь, как дубина стоеросовая, уставился на голожопую бабу, - набросилась она на "коллегу", - беги за спасателями в восьмое общежитие, Тофика разбуди милицию в десятом, нет, сначала к дежурному по Управлению, давай быстро...
Мамед уже с нетерпением ожидал окончания её командной тирады, как горячая скаковая лошадка перед стартом, разве что не ржал и копытом не бил.
- Одын минут, Фрося, всо сделим, - и понёсся выполнять.
- А ты давай подальше отсель, раз тебя от мёртвых выворачивает, войны вы не видели, малолетки... И не дай вам Бог, - добавила после паузы. Себя Фрося назначила наблюдателем и охранником жертвы преступления.
... Экспертиза обнаружила синяки и кровоподтёки на теле, свидетельствующие о неоднократных избиениях, удар по затылку тяжёлым предметом, признаки сексуального насилия. Прибывшая назавтра для формального опознания мать Лизы была потрясена происшедшим, но не устраивала истерик и показных причитаний, а подписав акт, в беседе с Натальей Ивановной лишь сокрушённо покачивала головой:
- Сколько ей говорено было, что её поведение до добра не доведёт, только мужики на уме - что на старой работе, что на новой. И там из-за неё в драке чуть не убили одного, ладно, уволилась, а тут, вишь, до неё добрались. Смеялась всё: "Один раз живём, мама, и молодость один раз, а замуж успеется..." Отец-то её покойный в строгости держал, может и перегнул палку-то...
Катер с телом Лизы в сопровождении матери дал по традиции длинный прощальный гудок и взял курс на берег.
Об этой истории поговорили ещё несколько дней, и, как обычно, мысли людей обратились на другие дела и события. У всех, кроме Натальи Ивановны... Она искала. Искала преступников и причины, обстоятельства и свидетелей, опрашивала десятки сотрудников и знакомых. Прямых свидетелей преступления не нашлось, остальные, в основном, придерживались жизненного принципа "о покойнике - либо хорошее, либо ничего", поэтому большинство и ориентировалось на "ничего".
По собственному опыту Наталья Ивановна знала, что совершенно бесследных преступлений не бывает, тем более бытовых, спонтанных и непрофессиональных. Помимо прочих обязательных следственных действий, она тщательно ещё раз просмотрела все личные вещи Черновой, скрупулёзно изучила содержание её тумбочки, кровати и шкафа в общежитии, письменного стола на работе. Во время последнего обследования, проводимого повторно, к отчаявшейся было Наталье Ивановне, сидевшей за столом Лизы, подошла девушка-курьер из категории сослуживцев, знающих о покойнице "ничего":
- Извините, Наталья Ивановна, сейчас Вы убрали в стол какую-то папку, и я вспомнила, как пару раз при моём появлении Лиза так же убирала в ящик одну и ту же толстую тетрадку. Я даже подумала, что за секретные дела в рабочее время...
- А как выглядела эта тетрадь, - живо заинтересовалась Большакова, новая или старая, потрёпанная; какая обложка - светлая, тёмная, мягкая, твёрдая, вспомни, девочка, вспомни, это важно. Ты подойди ко мне, э-э... Наиля, если не ошибаюсь, да? Давай поглядим, нет ли её здесь..., - она стала вновь поочерёдно уже не выдвигать, а извлекать и ставить на стол каждый ящик, демонстрируя его содержимое девушке, стоящей возле её стула перед левой тумбой стола. В верхнем ящике оказались канцелярские принадлежности - две новые канцелярские книги, начатые пачка бумаги для пишущей машинки и пачка копировальной бумаги, коробочки с кнопками и скрепками, карандаши, резинки, бутылочка с клеем, несколько почтовых конвертов с наклеенными марками, в общем, ничего интересного; второй ящик представлял собой, в основном, склад косметики - кремы в баночках и тюбиках, помада нескольких цветов, набор лаков для ногтей и волос, несколько коробок "теней" всех цветов и оттенков, пара сумочек-косметичек с наборами этих средств, дополненными несколькими пакетиками импортных презервативов, три нераспечатанных пакета с колготками, и никаких следов записок, тем более, записных или телефонных книжек, блокнотов.
- Всё это уже записано-переписано... Так какая, говоришь, была та тетрадка, Наиля?
-Н-не знаю, нет, не новая, но целая и толстая, а обложка, знаете, тёмная - кажется, коричневая, из... из... , ещё так загибается она всегда... и двери обивают...
- Коленкоровая, что ли?
- Ага, ага, коленкоровая..., - она присела на корточки, помогая следователю вытащить нижний ящик из тумбы, - да вот же она, на полу, под ящиком, - и извлекла на свет толстую, действительно, коричневую тетрадь. Наталья Ивановна, мысленно обругав свою голову "у-у, дурья башка" и фигуру "корова неповоротливая, где ж ты раньше была...", взяла у девушки тетрадь, наугад раскрыла её и, оценив содержание, через несколько мгновений захлопнула.
- Наиля, девочка, ты здорово помогла мне. Теперь, пожалуйста, сунь все ящики на место, а сама садись вон за тот стол и опиши подробно всё с момента, как ты вошла сюда и обратилась ко мне, и до этой минуты. Подробно, понимаешь? Закончишь - позови меня.
Сама Наталья Ивановна заперла входную дверь в приёмную "чтоб нам не мешали", прошла в пустующий кабинет управляющего, вылетевшего с утра на совещание в Объединение, расположилась там в его удобном поворотном кресле и открыла тетрадь на первой странице. Обычная тетрадь в клеточку, заполненная красивым почерком Лизы, содержала пятьдесят семь пронумерованных и ещё некоторое количество пустых листов. Каждая пронумерованная страница начиналась с имени, отчества и фамилии одного из работников "Каспвостокнефти" и была полностью посвящена только ему. Как правило, это были работники высшего и среднего звеньев управления, проживающие не в общежитиях, а в "дежурках" в виде отдельных строений или кают притопленных кораблей- волноломов. В каждом "досье" было скрупулёзно учтено количество её посещений по датам и времени суток, способ расчёта с ней - угощением, подарками или деньгами, её оценка мужских достоинств данного партнёра, его физические особенности и предпочтения, и, наконец, её собственные ощущения, позиции и другие данные практической "камасутры". И так по этой схеме о пятидесяти семи "доблестных нефтяниках Каспия", опробованных Елизаветой Фёдоровной Черновой за неполный год собственной "трудовой" деятельности.
Наталья Ивановна обратила внимание на то, что часто даты свиданий с двумя, а то и с тремя партнёрами совпадали, различаясь лишь по времени суток, а также на то, что с течением времени должностной ранг в перчне лизиных "рыцарей" неуклонно полз вниз, и в последние пару месяцев не поднимался выше операторов, слесарей и подобных рабочих категорий, а встречи с ними подчас становились групповыми.
- Ну, машина какая-то, а не баба, тьфу! - вслух возмутилась Большакова, хотя находилась в кабинете одна. Наилю она давно отпустила, оформив надлежащим образом свидетельские показания, и теперь вся картина преступления чётко встала перед её глазами. В числе последних "ухажёров" Лиза описывала двух братьев Самедовых, рабочих продуктового склада (он же и место свиданий) с явно садистскими наклонностями, грозящими ей убийством, если станет отказывать или жаловаться. Последняя запись в день гибели гласила: "Вечером надо идти к братьям. Если опять будут бить, завтра пожалуюсь милиционеру Тофику, не убьют - испугаются, сволочи".
Братьев взяли в тот же день "тёпленькими" прямо на квартире в посёлке им. Артёма.
Для остальных же участников этой трагикомедии началась как раз её комедийная часть. После первых же бесед следователя с каждым из них в качестве свидетелей, стараниями холостой части клиентов из "списка Лизки" интерес публики к скандальному происшествию разгорелся с новой силой. Поскольку количество и состав "шалунов" в интересах следствия широкой общественности не разглашался, "семейная" часть списка больше остальных делала на людях удивлённые глаза и высказывала осуждение в адрес "некоторых безответственных руководителей предприятий и их подразделений". При встречах же tet-a-tet со следователем слёзно молили её "не разрушать семейный очаг", "только бы жена не узнала" и извечное "мы больше не будем"...
В этом-то пресловутом списке сегодняшние собеседники Натальи Ивановны не значились, чем и можно было объяснить несколько доверительный тон следователя.
Наталья Ивановна распрямилась в кресле, потянулась, заложив руки за голову, и сладко зевнула, напомнив беззаботную девочку без комплексов.
- Вот так посидишь тут годами, поневоле превратишься в скульптуру... на ВДНХ...
Эрнест тут же представил себе вовсе не мухинских рабочего и колхозницу, а более поздних бронзовых "рекордистов" в Павильоне "Животноводство" с красивыми лицами Большаковой вместо упитанных рыл, и невольно улыбнулся.
- А Вы напрасно улыбаетесь, товарищ Карев, у меня к вам тоже пара серьёзных вопросов имеется, - сменила тон на деловой Наталья Ивановна, вот взгляните, что у меня есть, - она отодвинулась от стола, выдвинула средний ящик, извлекла из него и положила перед Каревым обычный накидной гаечный ключ в пластиковом пакете. Эрнест на глаз определил его размер М36, используемый для крепления болтов и шпилек при оборудовании устьев скважин. К пакету большой канцелярской скрепкой была прикреплена тоненькая папочка-скоросшиватель с грифом "Экспертиза". Наталья Ивановна вновь придвинула свой стул, задвинув животом ящик и уютно накрыв собственные запястья, а заодно и четверть стола своей необъятной грудью.
