Нет. Шутка. Снова:
Госкомимущество располагалось в квартале правительственных зданий, что тянется от Старой площади до ГУМа. ГУМ в столице разделяет Правительственный квартал и Кремль. Чиновники ездят из своих зданий в Кремль к Президенту через ГУМ. Госкомимущество, как рубенсовский "Вакх", раскинул свои жиры на добрые три-четыре строения, каждое из которых можно сравнить с Кремлевским Дворцом съездов. Дворец в сравнении проиграет.
А уж в сам Правительственный квартал можно попасть и остановиться, скажем, возле того же Госкомимущества, только если на вашей черной сверкающей "Волге" или лучше "Вольво" есть пропуск в "Китай-город". Я повторяю: сверкающей!
Серафимова вышла из своего слегка запыленного матового вездехода возле кроваво-красной Китайгородской стены. Володя, следуя указаниям жестов гибедедешника, проехал поворот к Госкомимуществу мимо и спустился чуть ли не к набережной. Справа, за историческими останками стены, белел каньон гостиницы "Россия", которая тоже когда-нибудь, когда исчезнет ее прототип, станет достопримечательностью или аттракционом "Россия".
Серафимова, тяжело ступая, поднялась к гостинице и вышла на Варварку, название которой в наше время стали произносить с ударением на первом слоге: неологизм. Впереди в легкой солнечной дымке переливался всеми космическими цветами Василий Блаженный, а на переднем плане, по правую сторону Варварки мощными сооружениями желтели старинные торговые ряды. Где же, как не здесь, разместить Госкомимущество?..
Подъезд на углу дома оказался мизерным, тесненьким. Пока Серафимова дожидалась, когда за ней спустится второй секретарь председателя комитета, ее буквально затерли, и ее джинсы из просто "левисовских" превратились в "левисовские-тертые", и спасибо, что не в варенку, варенку Серафимова не любила.
Она была очаровательна сегодня. Взгляд ее светился, челочка серебрилась и лежала послушно, губы приняли новую помаду безоговорочно. Она была довольна тем, что к своим сорока двум ее фигурка вытачивалась еще четче, словно обдуваемая морскими ветрами скала. После утреннего совещания в прокуратуре, где самое умное, что ей довелось узнать, было то, что слово "нувориш" происходит не от слова "вор", выслушав похвалу в свой адрес, а также комплименты по поводу нового костюма, Серафимова поехала домой, переоделась в привычные джинсы и пиджак и отправи-лась в Комитет, где работал Финк, предварительно созвонившись с приемной председателя.
Там еще ничего не знали: секретарям некогда читать газеты. Председателя на месте не было, а зав. секретариатом велела ей приехать через час, когда на месте будет первый заместитель, курирующий управление Финка. Серафимова потребовала обеспечить охрану кабинета погибшего и стала прихорашиваться.
Теперь она уже минут десять шла по катакомбам Госкомимущества, и ей казалось, что ее ведут подземными ходами в Кремль. Но, выйдя на поверхность, по ее подсчетам, на четвертый этаж, Серафимова проследовала за не задающим вопросы секретарем по стеклянному переходу, соединявшему старое и новое здания, потом еще три раза повернула и оказалась в просторном холле, с картинами на стенах и мягкими креслами вдоль окон. У нее закружилась голова, а в глазах замелькали двери кабинетов.
АРИФМОМЕТР
Секретарь первого, некто Людмила Петровна, недовольно посмотрела на Серафимову. Она была немолода, опрятна, в современном модном костюме с золотой брошью на лацкане, очки выгодно подчеркивали ее слегка раскосые глаза.
-- Вообще-то, у Адольфа Зиновьевича свой секретарь есть, -- произнесла женщина, слегка запыхавшись, -- не знаю, где она ходит, подождите здесь в кресле.
Женщина повернулась было на своих высоченных тонких каблучках, чтобы уйти. Но Серафимова задержала ее.
-- Постойте, как вас зовут?
-- Я уже сказала! Вы что-то хотели? -- презрительно спросила та.
-- Послушайте, вы собираетесь меня здесь бросить? А если секретарь Финка не придет? Я же не только не выберусь отсюда, но и задачу свою не смогу выполнить. Мне нужен кто-нибудь из руководства, мне нужны ключи, у меня постановление на обыск, понятые из числа...
-- Извините, мне некогда, подождите, пожалуйста, Галину Тимофеевну, она вами займется. У меня очень много работы.
-- У вас начальнику управления топором раскроили надвое череп, ровно на два полушария, -- вскипела следователь. -- Или вам дали указание чинить препятствия следствию?
Людмила Петровна смерила Серафимову долгим тяжелым взглядом, снисходительно скривила уголок рта, потом подошла к боковой двери и открыла ее.
-- Галочка! Ты тут?
Из дверей высунулась приветливо улыбающаяся секретарша Финка с печеньем в руке.
-- Ой, а мы с девчонками чай пьем, пока моего нет.
-- Это к тебе. Содействуй. Приедет Альберт Вольдемарович, я сообщу.
Каменная леди, столь своеобразно изображающая из себя личность в этом обезличенном мире, прокалывая насквозь своими шпильками серый ворсяной покров пола, удалилась за поворотом коридора.
-- Здравствуйте, -- открыто улыбаясь, сказала Галочка, направившись не к Серафимовой, а сразу же открывать дверь приемной, на которой висела табличка: "ФИНК Адольф Зиновьевич. Начальник Управления". -- Проходите, пожалуйста. Вы от кого?
-- От... прокуратуры, наверное, -- ответила Нонна Богдановна. Не решаясь заявить о себе в полный голос, присматривалась к секретарше.
Галочка сразу показалась ей очень домашней женщиной. Она была непуганой и доброжелательной, на вид лет тридцати пяти -- тридцати семи. Небогатая блузка, юбочка чуть ниже колен, движения женственные. Все в приемной было устроено, как в жилой комнатке одинокой интеллигентной бабули. На окнах низенькие, в пол-окна белые занавеси, в серванте посуда, сок, пачки чая и банка кофе, возле стола на тумбочке -- чайник "Тефаль", кофеварка, термос и салфетки. На столе -- арифмометр. Шутка. Калькулятор на солнечных батареях.
-- Давайте ваш плащ, -- предложила Галочка. -- Вы к Адольфу Зиновьевичу? А он будет попозже. Когда точно, не знаю. Хотите подождать?
Серафимова пожала плечами. Галочка показала ей на диван а сама щелкнула включателем чайника.
-- Вы, наверное, по поводу столовой?
-- Какой столовой? -- удивилась Серафимова.
-- Да у нас сейчас все ведомства ринулись свои столовые приватизировать, прямо наплыв.
-- А вы давно здесь работаете? Наверное, трудно сюда попасть на службу?
-- Да, наверное. Я здесь второй год, а вообще-то меня Адольф Зиновьевич за собой уже в третью организацию переводит. Хотите чаю?
-- Галя, -- решилась-таки Серафимова, -- я знаю, что подчас секретари как матери для своих начальников... Вот, такая профессия...
-- Да-да, -- перебила Галочка, -- пылинки сдувать, это как раз мой случай. Он же, в сущности, ребенок, только страной правит, а жить ему секретарь помогает... Хотите, я ему домой позвоню? Правда, там никто не отвечает...
Галочка явно была растерянна. Ей хотелось сделать доброе дело, и она переживала, что ничем не может помочь.
-- Не надо, Галочка, его там нет, он... Я, собственно, к вам... Прошлым вечером случилось непредвиденное, не хочу вас пугать, но вашего начальника больше нет. Убийство... Вы меня понимаете?
Галочка оцепенела. Только губы ее дрожали в улыбке, будто ее разыгрывают, и она готовится, что розыгрыш сейчас раскроют. Она не знала, как ей реагировать, но известие все глубже вгрызалось в ее мозг, и постепенно носик ее покраснел, глаза наполнились слезами, она упала в кресло и, поставив локти на стол, уронила лицо в ладони.
-- Ну-ну, девонька, давай соберись. Мне нужна твоя помощь. Понимаешь? Убийцу не нашли по горячим следам, я веду следствие, нам с тобой необходимо поговорить, потом осмотреть кабинет, с людьми пообщаться...
-- Я не могу, -- прошептала, захлебываясь в слезах, Галочка, -- нет, нет... Почему я вчера не поинтересовалась? Мы же в соседних подъездах живем...
Серафимова закурила, давая секретарше время прийти в себя. "Уж не эта ли сиротка звонила вчера в милицию, спутав следствию все карты этим своим звонком?" Та, не обращая внимания на следователя, заходилась плачем все пуще и пуще. Серафимовой показалось странным, что в приемной не раздавалось телефонных звонков и никто не заглядывал туда в течение вот уже получаса: неужели никто не знает о случившемся?
Нонна Богдановна впервые в своей жизни произнесла эту прибереженную на крайний случай, киношную, пластмассовую фразу, вдруг неимоверно пригодившуюся в эту секунду:
-- Примите мои соболезнования. Будьте сильной, -- добавила она.
И тут ей показалось, что эти слова прошибли сознание секретарши. Галя сначала закатилась беззвучно, страшно скривив лицо с открытым ртом, потом выдохнула раскатисто, закивала, сильно закусила губу, руки и губы ее тряслись, она попросила сигарету.
-- А вы когда вернулись вчера домой? -- почти шепотом спросила Серафимова. -- Я понимаю, но вы не обижайтесь на мои вопросы, их еще много разных будет.
