Земля приблизилась.
26
Говноступы ли помогли или что, но я встала на ноги плотно и крепко, целая и сохранная, словно небо обещало не повредить и не повредило. Новичкам, ясно дело, везет, дьявол является ко второму разу, а я была перворазник, они так и сказали. Как расперло в груди, так не проходило. Девки бежали ко мне по полю. А кукурузник с Сашкой и инструктором пошел на сниженье.
Через минуту-другую все обнимались, как родные. И я оттаяла, дрянь подзаборная, бездомная, все ледышки растопились. Сашка вытащил бутылку водки, металлические стопки и полиэтиленовый пакет с солеными огурцами. Инструктор сказал: правильно, выпить обязательно, в первый раз выпить непременно. За первой бутылкой последовала вторая. К нам присоединился летун. Мне велели сказать тост. Я подняла вверх стопку, хотела сказать: все мечты сбываются, товарищ. Рта не разомкнула. Заплакала. Отвернулась и пошла. Одна шла и уходила по полю куда-то.
Я не плакала много лет. Никогда не жалела ни себя, ни других, повторю. От саможалости или просто жалости, или просто жалкости плачут чаще всего. Тут было не то. Слезы катились по щекам, как ошалелые, как естественное, к примеру, дождь, который не остановить.
27
Сашка выкинул девок у метро, меня повез в отель. Он был так же пьян, как я. Но я-то не за рулем. Спросила про погибшего шефа, почему дипломат, разве на телевидении работают дипломаты? На телевидении, ответил, работают все, кому не лень, это такой гадюшник, я и сам был дипломат, МГИМО окончил, институт международных отношений, ты знаешь, и должен был ехать вторым секретарем посольства в Кению, отец в спецслужбах, карьера так и так обеспечена, да вот споткнулся на ровном месте, взял и втрескался в женщину двенадцати лет, ребенка, собственно, это я сделал ее женщиной, и делал с такой силой, что школьные учителя, не говоря о родителях, побежали всюду, куда только можно, в МИД, в Минпрос, в суд, чтоб меня не пустили, заклеймили, посадили, и мой отец сначала чуть не выцарапал мне глаза, чтоб не пялились куда не надо, а потом выцарапывал меня из их мохнатых лап, лапы оказались мохнатые, потому что папочка с мамочкой ребенка занимались криминальным бизнесом, а ребенок без присмотра, с одной стороны, и уже здорово продвинутый в области секса - с другой, хотя формально невинный, и на самом деле она меня соблазнила скорее, чем я ее, ты не представляешь, какие у нее были ноги, какая спина и какой лоб, не говоря уж обо всем остальном, чем она почти профессионально пользовалась, но не мне же бежать в суд истцом или хотя бы прибегать к этим доводам в качестве ответчика, впрочем, хорошо еще, что заказали процесс, а не киллера, но это я должен благодарить свою маленькую женщину, которая заявила, что покончит с собой, если со мной что случится.
Опять Кения. Кольцует жизнь.
Спецслужбы твоего предка не смогли одолеть криминала ее предков, не шутишь?
О, такое перетягивание каната происходило, что искры летели, то мой отец оказывался сильнее, то ее, к канату же прилепляется не одна пара рук, а если учесть, сколько липнет к рукам по дороге, короче, мы с девочкой пришли к ним, чтобы предложить пожениться, это девочкино было предложение, я подозревал, что в ее возрасте не женятся, но не подозревал, что они меня спустят с лестницы на ее глазах, причем мамочка будет действовать гораздо свирепей папочки, то ли они рассчитывали каким-то наиболее выгодным образом ее запродать как невесту, а я ее испортил, то ли не знаю что, непонятна была их свирепость, но с того момента, когда я летел, переворачиваясь, как куль с дерьмом, по ступенькам, униженный и оскорбленный, а она хохотала, стоя наверху, может, у нее был нервный срыв, не знаю, но я разлюбил ее, больше того, возненавидел, возможно, как свидетельницу унижения и оскорбления, на которые мне нечем было ответить, кроме ненависти, я и ответил, я же сам молодой был, не знаю, отчего вспомнил, такие дела, Паша.
Он вытащил платок и стал вытирать глаза. Машина давно стояла, ткнувшись к тротуару в каком-то темном месте, а Сашка неожиданно ткнулся ко мне. С трудом вытащила из-под себя свою вмиг отяжелевшую руку и погладила ею его голову. Он схватил эту руку и прижал к губам. Щекотно было от усов.
Пат, Пат, ты уникальная, я никому не рассказывал свою историю, если кто не знал, а тебе рассказал, потому что ты меня потрясла, ты просто меня потрясла, я до последнего не верил, что полетишь, а ты, ты и не дрогнула, вот характер, ни на кого не похожа, честное слово, таких, как ты, больше нет, можешь мне поверить, через меня столько людей прошло, у меня опыт, как у старика.
Почему, почему через тебя люди проходили, спросила.
Потому что у меня программа на телевидении, Большая помойка называется, не видела, рассказать?
Расскажи, кивнула.
Сокращенно БП, а еще есть ПП - победитель помойки и ОП - отброс помойки, такая игра одновременно в жизнь и в высший суд, говорили, народ не пойдет, кому охота перед всем светом заголяться, а он валом повалил, политиков включая, хотя игра жестокая, понимаешь, я когда влип в эту историю с моей двенадцатилетней женщиной, из МИДа поперли, лишили будущего, всего и свободы бы лишили, если б не адвокаты, которых отец нанял, ну, и еще ряд шагов, о которых я тебе говорить не буду, но за год я из плейбоя, удачливого юнца удачливого отца превратился в сточную яму, столько знания в меня слилось о людях, детях, проститутах и проститутках всех возрастов, калибров и мастей, о подлинных отношениях людей, о законах, о беззаконии, о всей этой мерзости, о которой я подозревал, что она есть, но не догадывался, в каком масштабе, я думал, у меня крыша поедет, а я уже работал на телевидении старшим помощником младшего дворника, то есть в должности подай-прими, и присматривался к самым знойным телеведущим, кто, как и почему, ума-разума у них набирался, и тогда у меня возникла эта идея БП, которая, собственно, и спасла, потому что, если ты не переработаешь во что-то стоящее всю грязь, что налипла на тебя изнутри и снаружи, ты погиб, а я не хотел погибнуть, я хотел выжить и выжил, у меня и название сначала было Из грязи в квази, ты филолог, тебе известно, что такое "квази", потом был другой вариант. Из какого сора, по ахматовской строчке, а потом я пришел к приятелю, главному редактору газеты, а у того в компьютере файл Помойка, куда журналисты сбрасывают заметки, что-то идет в номер, что-то нет, мне понравилось, понимаешь, такой склад, где все, вся жизнь, в результате родилась Большая помойка, такая коррида, где мы показываем всю подноготную человека и загоняем его в угол, а он должен из угла подняться и победить, победил - ПП, проиграл - ОП, сделали программу-пилот, пошла с колес, и понеслось, три года в эфире, столько народу раздели, обули и одели, но зато уж если прошел нашу БП, ничего ему не страшно, на любых выборах может победить, президентом запросто стать, конечно, на этом шоу можно людей запросто запрезирать, но зато, когда попадаются настоящие самородки, которые опрокидывают все твои циничные построения, тут ты вроде проиграл, а на самом деле выиграл, в божественную, можно сказать, лотерею, точно как с моим шефом, это разы, но ради них на самом деле все это и стоит делать, а потом я начал искать новые повороты, в одно и то же скучно играть, и набрел на идею отправиться на настоящую помойку, взять оттуда героя или героиню, сказано - сделано, Бог меня тобой наградил, моя редкостная Пат, жалко, что не захотела сниматься, но, может, тот же Бог даст, еще захочешь.
Показалось, что светает. А это милицейский уазик осветил нас фарами. Везет нам с Сашкой на органы. Велели опустить стекло, взяли у Сашки документы, посмотрели, сказали: а-а. Узнали. Не скрою, было приятно. Спросили, почему стоим здесь. Сашка спросил в ответ: а что, нельзя? Можно, говорят, мы о вас беспокоимся. А я, говорит, о ней беспокоюсь, потому что выпил, вы же видите, а нарушать не хочу. Видим, отвечают, сознательного водителя, все бы так. Спросили, когда смотреть программу, откозыряли и отбыли. Я им в серебряном подозрительной не показалась.
Время сжималось. Этта сжималась моя жизнь. Как шагрень. На помойке такого не было. Явилось, не запылилось. Когда по-настоящему рассвело, Сашка притих и спал, откинувшись на сиденье, с полуоткрытым ртом, из которого бежала слюнька. Я сидела молча, оберегая сон его.
Когда проснулся, посмотрел на меня, как баран на новые ворота. Вспомнив или сообразив, усмехнулся неприятно. Приняла на свой счет. На чей же еще, коли вас всего двое. Дунул изо рта, поймал свое дурное дыхание, покривился, зажег сигарету. Мне не предложил. На кой замечать подробности, не знаю. Не выдержала, спросила, много ли за ночь навешал лапши на уши. Уставился не отошедшими от сна оловянными глазами, сказал: не понял. Кратко пересказала. Покачал головой: чем взяла, что я так расслабился. И сам же допер: полетушки-полетунчики, детские мы с тобой люди. Око за око, зуб за зуб, все мы, люди, сочинители, бросила как заправский философ. Неожиданно он потрогал пальцами опухоль у меня на шее, она обнажилась, как я размотала и сняла тряпки. Спросил: что это? Не знаю, дуля какая-то завелась, ответила. Поедем в больницу, у меня есть хороший онколог, пусть глянет.
