ничтожно малы. Увеличить их он не мог: боялся, что привлечет к себе внимание домашних. Промучившись три дня, Вова принял решение о двухразовом питании. На пробу он налил в майонезную банку немного супу — уровень в кастрюле не понизился — и стащил котлету, прибавив к ней ложку картофельного пюре. Он положил их в кулек из плотной оберточной бумаги. Для второго раза пришлось идти днем, но он успокаивал себя тем, что взрослые давно привыкли к тому, что они, дети, повсюду бегают.
Так прошло несколько дней. Однажды, придя с утренним кормлением, он нашел на подоконнике пустую майонезную банку от вчерашнего супа. Это Вову приободрило. Он осмелел и почти перестал волноваться.
И вот теперь, выходя с кульком из своего дома на улице Солнечной, дом пять, и направляясь к заброшенной даче, он не замечает, как внимательно смотрят на него два человека из припаркованных неподалеку белых «Жигулей».
Вова подползает к подоконнику со ставнем. Отсюда видно мерцающее голубым светом окно Покровских и внимательные профили в нем. Вова привстает. Окно прикрыто. Он осторожно тянет окно, и оно поддается. Чуть отодвинув оконную створку, он кладет сверток на подоконник.
В соседнем доме раздается общий громкий вздох. Он испуганно падает на землю и ждет. Ничего не происходит. Он осторожно поворачивает голову в сторону Покровских. Ничего больше не мерцает голубым, в окне движутся серые силуэты. Отключили свет. — догадывается Вова. Надо выбираться до того, как баба Лара и соседи пойдут по домам. Он отползает от окна, пересекает участок и через отошедшие доски забора вылезает улицу.
Там его крепко берет за плечи человек-медведь.
— Здравствуй, пионер, — говорит второй человек, невзрачный Игорь.
Вова поднимает голову.
Бессознательный животный страх охватывает его при взгляде в эти прозрачные глаза. Но продолжается недолго и выливается в страх осознанный и формулируемый. Будут ли его пытать — так он формулируется. У него есть альбом с пионерами-героями. Почему его назвали пионером — потому что собираются пытать? Вова в замешательстве ищет выход.
— Я октябренок, — с надеждой говорит он.
— Что ж ты так, — укоризненно говорит невзрачный. — Ну, пойдем, побеседуем с тобой.
Они ведут его к «Жигулям», которые, как всегда, только что были там — и уже здесь.
Сидя в заточении, Катя действительно иногда плакала. Но не слишком часто. Ее грело не осознаваемое ею, но очевидное чувство победы над мамой.
Зонтик был уже и не важен — бог с ним совсем. И тот факт, что дядя Костя отверг все Катины предположения, но при этом не смог продемонстрировать своего якобы такого же зонтика, тоже не слишком ее расстроил.
Зато они пила у него чай, и он ухаживал за ней, как за большой.
Этому действительно могли бы позавидовать и Татьяна — самому факту, и Светлана — тому, что это происходило не втайне.
— Мед берите, девушка, — придвигал ей вазочку Константин.
— Нет, — отказывалась Катя, — у вас там оса ела.
— Ну и что? — спрашивал Константин. — Разве ты не любишь ос?
— Люблю, — соглашалась Катя. — А Вовка их убивает. Прямо берет чего-нибудь и по осе. И жуков тоже.
— Зачем?
— Он говорит, интересно.
И так далее.
Триумф был подпорчен появлением Анатолия, который в резко агрессивной форме заставил ее уйти с ним домой, но уже на выходе Кате удалось послать Константину совершенно взрослую улыбку и свести унижение на нет. К тому же Константин дал ей с собой пряник.
Теперь, сидя в комнате, она снова и снова вспоминает подробности своего визита, и они утешают ее.
Развлечений, конечно, мало. Песни спеты, куклы одеты и накормлены. Пару дней она втихую раскладывает на кровати лоснящиеся карты с обтертыми краями и помутневшим рисунком — баба Лара вчера хватилась, да поздно, не нашла. Хитренький пиковый валет с лисьей мордочкой — к бровастой пиковой даме. Туз треф, напоминающий дуб, — к трефовым кустам десятки и девятки. Сочные сердца на шестерке сулят море любви. Жаль, что она не знает никаких игр и гаданий. Но постойте! А как же Андерсен! Сказка про карты — мама ей читала. Катя, правда, ничего не поняла, но там были карты и домик. Она осторожно составляет две карты углом — вот и хижина. Можно добавить кого-нибудь с боков, теперь одну сверху, потом все это падает, но не страшно. А если попробовать склеить кусочками пластилина?
Два прекрасных дня уходят на карточные замки. Сначала она просто осваивает технологию. Потом приходит к выводу, что ведь можно строить так, чтобы в окошки кто-то смотрел. И вот из шестерок и семерок выглядывает надменное лицо короля, а в воротах-тузах щурятся сразу два веселых валета. Хорошо. Теперь. Что за окна без света?
Свечных огарков полно на кухне. Початых спичечных коробков тоже. Карточные лица озаряются шаткими огоньками. Дамы гримасничают, короли топорщат усы, валеты откровенно веселятся. Вот эта дама будет мама, она смотрит через окно на папу-короля. Валет — Вовка, а она сама — прекрасная бубновая красотка с цветком. Она выше всех, в теремочке.
Знал бы Лева, что прямо по соседству рождается еще одна империя, империя-дом. Но Лева уже который день с утра до вечера долбит этюды Черни и один за другим приводит их в состояние хорошего и правильного.
К исходу третьего дня она строит настоящих карточных монстров, сталинские высотки, саграды фамилии. На четвертый день — особый день — назначен бал во дворце, будут все наши.
Использованы почти все карты и полностью все свечи. Она зажигает их и отступает в сторону, любуясь. О, дивный новый мир.
Сначала черная подпалина ползет по бубновой девятке и перекидывается на валета. С той стороны, откуда смотрит Катя, этого не видно — только слегка чудится приятный запах, как когда они жарили сосиски в лесу. Потом над домом появляется дымок, и вся конструкция немного заваливается набок. Катя подходит ближе посмотреть, в чем дело, и видит веселое оранжевое пламя, доедающее лицо пикового короля. Плавящийся пластилин пока не дает картам распасться. Катя опять отходит в сторону и большими глазами смотрит, как, пританцовывая, огонь расправляется с ее грандиозным домом. Надо сказать, это необычно и даже красиво — дух захватывает, как на американских горках.
Мама («а где все, мы обедать-то будем сегодня») сначала по инерции проходит ее комнату, но, уловив боковым зрением жаркое солнечное сияние на полу,
