в сентябре, через неделю после возвращения Роланда от Алисы. Он позвонил в Потсдам, Лоуренс снял трубку. Роланд коротко рассказал о своей поездке и, вполне доброжелательно, о своем общении с ней.
– Я считаю, тебе нужно съездить повидаться с ней, – сказал он. – Я точно знаю, ей этого хочется.
В трубке повисло молчание.
Потом Лоуренс ответил:
– Рюдигер дал ей мой имейл. Она мне написала, пригласила.
– И что ты ответил?
– Пока ничего. Может, и не отвечу.
И тут Роланду стало ясно, как сильно ему хочется, чтобы сын к ней съездил. Но надо было действовать с осторожностью.
– Тебе известно, что она больна?
– Да.
Роланд услышал, как где-то на заднем плане малыш Пол и его мама напевают Es war einmal ein Mann, der hatte einen Schwamm. Эту песенку Алиса пела маленькому Лоуренсу. «Жил-был человек, и у него была губка».
– Эта поездка может быть важной для тебя. А иначе потом будешь всю жизнь сожалеть, что не съездил.
– Она хочет, чтобы мы считали, будто все в порядке. Но в порядке никогда не было и уже не будет.
– Ты говоришь это злобно. Возможно, эта поездка поможет тебе во всем разобраться.
– Честно, папа. Я вовсе не зол. Я даже ее не вспоминаю. Жаль, что она больна или что там с ней. Многие незнакомые мне люди тоже болеют. Почему я должен о ней беспокоиться?
И тут Роланд сморозил очевидную глупость:
– Потому что она твоя мать.
Как и следовало ожидать, Лоуренс ничего ему на это не ответил, как ничего не сказал после того, как отец добавил:
– Она крупнейшая писательница Европы.
Потом они поговорили о других вещах. И уже в самом конце разговора Роланд заметил:
– По крайней мере, ответь на ее письмо.
– Может быть, отвечу.
Когда семейство приехало к нему в мае после окончания всеобщего локдауна, у него сложилось впечатление, что Лоуренс ей так и не написал. В телефонном разговоре Ингрид неуверенным переливчатым голоском сообщила свекру, что, по ее мнению, он не должен настаивать. Он пообещал так и поступить. Но потом счел своим долгом сделать еще одну последнюю попытку. Если бы кто-то у него поинтересовался, почему это было так важно для него, он бы не смог объяснить. Его собственный визит к Алисе что-то уладил. А его сын полагал, что ему нечего улаживать.
Приехав, семейство старалось соблюдать в доме карантинные меры. Роланд отселился от них в подвальную комнату. По прошествии десяти дней Лоуренс одолжил у Джеральда машину и повез Роланда на прием к специалисту в кардиологическую клинику, расположенную южнее Сент-Олбанса. Собравшийся скоро уходить в отставку врач когда-то был научным руководителем Джеральда и теперь оказывал ему дружескую услугу. Роланд не одобрял частную медицинскую практику, но сын его заверил, что никаких денег за осмотр он не платил – как будто это могло что-то изменить.
Во время поездки, решив, что это его последний шанс, Роланд снова заговорил об Алисе.
– Я догадался, что ты спросишь, поэтому я ей написал. Попросил ее исчезнуть из моей жизни.
– Не верю!
– Ты прав. Я был очень вежлив. Я написал, что не вижу причины для нашей встречи, и пожелал ей здоровья. И еще вложил в конверт фотографию ее внуков.
– Это хорошо.
– И попросил ее больше не писать.
– Ладно.
– Но, папа, через несколько дней пришла большая бандероль. Внутри был деревянный ящик, а к нему приложена записка: «Я понимаю, но хочу, чтобы это было у тебя. Это альманах «Синий всадник» 1912 года».
– Чудесно!
– Мы удостоверили его подлинность. Потрясающе! Очень красивые репродукции. Кандинский, Мюнтер, Матисс, Пикассо. Мы будем хранить его для Стефани и Пола. И еще в ящике были семь дневников, которые вела Oma. 1946 год! Ты знал о них?
– Да.
– Замечательно написано.
– Согласен.
– Я целую неделю в свободные вечера их сканировал. Потом отправил все сканы Рюдигеру. Он даже не знал об их существовании и пришел в восторг. «Лукрециус» собирается их издать на немецком языке в двух томах. И лондонский издатель тоже заинтересовался.
Роланд закрыл глаза и пробормотал:
– Прекрасно!
– Рюдигер считает, что эти дневники будут важны для исследователей как первоисточник ее «Путешествия».
– Он прав, – сказал Роланд. – Но они важны не только этим.
Клиника, расположенная в загородном особняке постройки времен королевы Анны [177], рядом с которым стояло заброшенное хоккейное поле, напоминала школу-пансион. Лоуренс остановился на автостоянке, но не вышел из машины. Он собирался поехать к знакомому в Харпенден и обещал вернуться за отцом, как только тот ему позвонит. Они неуклюже обнялись в тесном салоне. Когда Роланд подходил к зданию сквозь рощицу, скрывавшую машины на стоянке, настроение у него упало. Ему было жаль Алису: и что она оказалась на пороге смерти, и что она получила имейл от сына с текстом, которого заслуживала, и что потом упаковала в бандероль семейные сокровища, которые хотела вручить ему лично. И, наконец-то, дневники Джейн дождались публикации. Воздаяние, хотя и запоздалое. Войдя через вращающиеся стеклянные двери клиники в приемный покой, он уже не был так уверен, что его сердце в норме. Целое медицинское учреждение занималось тем, чтобы это обнаружить. И как же он мог так долго отмахиваться от них? Даже седобородый клерк за стойкой администратора держался с важным видом, как и подобало специалисту.
Дожидаясь вызова, он размышлял, зачем его сюда привез сын: наверное, по общему решению семьи – убедиться, что он не пропустил прием. Вот он, признак старости: скорее всего, параноидальная убежденность, что все решения принимаются у него за спиной. А их конечная цель такая: нам придется сдать его в дом престарелых.
В начале утренних мытарств он пятнадцать минут живо пообщался с бывшим наставником Джеральда Майклом Тоддом. Консультирующий врач оказался крупным розовощеким дядькой, чья полированная лысая голова так блестела, что, казалось, в ней отражались бледно-зеленые блики росших за окном его кабинета кустов и деревьев. Мистер Тодд изложил ему график обследования. Они снова встретятся в самом конце, когда он пройдет все процедуры. Результаты анализа крови уже получены. Описывая боли в районе грудины, Роланд не стал упоминать свою гипотезу о сломанных ребрах. После того как врач, достав стетоскоп, уделил ему две минуты, его увели в другой кабинет. Хотя в ходе тщательных осмотров врачи обходились с ним вполне доброжелательно и не причинили ему боли, проведенные им в клинике два часа оказались малоприятными. Рентгеновский аппарат, шумный МРТ-сканер, упражнение на беговой дорожке, ЭКГ. На экране ультразвукового сканера он в реальном времени увидел, как все эти семьдесят с лишним лет в темноте билось его сердце, издавая жалобное чавканье. Все эти умные машины и их умелые операторы трудились над ним не просто так. У него было явно больное сердце.
Он опять был доставлен пред очи мистера Тодда. На столе перед ним лежала пачка распечаток. Врач читал их, а Роланд сел за стол напротив и стал терпеливо ждать. Он невольно почувствовал, что сейчас услышит вердикт не медицинского, а, скорее, морального содержания. Он хороший или плохой человек? Его сердце забилось сильнее. На мгновение он словно опять оказался в школе. Его будущее повисло на ниточке.
Наконец Майкл Тодд снял очки и произнес будничным тоном:
– Что ж, Роланд, – я могу вас так называть? – насколько я могу судить, ваше сердце в порядке. Но я вижу вот здесь небольшое утолщение, крошечный нарост на реберной кости, который давит на нерв. Отсюда боль, на которую вы жалуетесь. Видимо, у вас там была трещина.
– Два или три года назад я очень неудачно упал.
– Расскажите-ка.
– Меня столкнул в реку нынешний заместитель министра здравоохранения.
– Неужели Питер Маунт! Лорд Маунт! Подумать только. Мы вместе учились в школе. И он на вас напал? Я не удивлен. Он всегда был задирой, на всех наводил ужас. Как бы там ни было, попрошу своего коллегу заняться вашим костным наростом.
И он передал ему снимок. Роланд ничего там не увидел, но кивнул и вернул врачу.
– Вы определенно доживете до восьмидесяти с лишним. Но для начала вам нужно сбросить вес и больше заниматься физическими упражнениями. Перестаньте выпивать каждый день. Приобретите новые колени. Остальное приложится.
