Василиса Петровна. Да, да, непременно!
Гость. Титулованное лицо, так я титула никакого не имею, но звание мое по табели о рангах…
Василиса Петровна. Да, да, вы уже говорили. Я все передам, до свидания, до свидания.
Гость. И что судебной палатой я оправдан, и только вынужден был подать в отставку. До свидания, честь имею кланяться. Как тут выйти?
Василиса Петровна. Да прямо по коридору, лестница тут же. До свидания.
Гость. Я лучше в лифте спущусь. Честь имею кланяться.
Но у двери гость медлит, оборачивается и долго глазами ищет хозяйку.
Но если мои условия окажутся неприемлемыми и мадам остановит свой выбор на другом кандидате, то, пожалуйста, передайте, что я могу быть гостем на свадьбе. Да, гостем на свадьбе за небольшое вознаграждение на извозчика и перчатки.
Василиса Петровна. Конечно, конечно, очень рада! Вам что-нибудь угодно?
Гость. Проводите меня до лифта.
Василиса Петровна. Ах, извините, Бога ради!.. Я сейчас позвоню, чтобы вас проводили (звонит). Садитесь, пожалуйста.
Гость садится на стул. Молчание.
Вы были женаты?
Гость. Нет еще. Ни разу.
Постучавшись, входит горничная.
Василиса Петровна. Милочка, проводите их до лифта. До свидания.
Молча, очевидно, забыв попрощаться, гость выходит. Горничная быстро говорит.
Горничная. Там двое к вам пришли, Василиса Петровна. Прикажете просить?
Василиса Петровна. Уж и не знаю. Ах, какой невыносимый человек! Ну, проси. Варенька, Варенька — сами его в лифт посадите, пожалуйста, свалится еще!
Василиса Петровна одна. Оправляется у зеркала и, сделав достойное лицо, садится в кресло. Входит антрепренер Зайчиков и князь де-Бурбоньяк де-Лантенак.
Василиса Петровна (не вставая}. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.
Зайчиков. Позвольте представиться: бывший антрепренер, Иван Алексеевич Зайчиков. А это, позвольте вам представить, мой нежнейший, если смею так вырзиться, мой достойнейший друг: князь де-Бурбоньяк де-Лантенак.
Князь молча, во с достоинством, кланяется. Он совершенно пьян, но держится довольно твердо, лишь изредка незаметно покачиваясь на одних коленях. Василиса Петровна встает и низко кланяется.
Василиса Петровна. Ах, князь!.. Какая честь! Прошу вас, князь, садиться вот здесь, на диван, здесь удобнее.
Князь. Мерси, мадам.
Зайчиков (любуясь происходящим). А мы, если позволите, вот здесь, в стороночке, устроимся и душевно поговорим… Князь, друг мой, не обращай на нас внимания. Пермете?
Закуривает сам и дает князю папироску. Василиса Петровна в некотором недоумении.
Василиса Петровна. Но разве?
Зайчиков. Вот именно-с, вот именно-с! Довереннейшее лицо, пользуюсь всеми правами и полномочиями… Не извольте сомневаться.
Василиса Петровна. К сожалению, я также только доверенное лицо, и, право, мне кажется все это странно. Почему князь сам не изволит…
Зайчиков (поднимает палец, громко). Сударыня, я читал ваше объявление или вашей доверительницы — в чем мне, как знатоку сердец, позвольте усомниться, но всякая тайна священна! — и, сударыня, позвольте вас уверить, что лучшего, надежнейшего, если смею так выразиться, прекраснейшего образца вам не найти. Но несколько слов о моей жизни.
Василиса Петровна. Но я, право, не знаю… все это так удивительно!
Зайчиков. Кратчайший куррикулюм витэ! Прогорел! Дважды прогорел! И если уж говорить по чистой совести, по всей правде, то не столько, сударыня, прогорел по воле стихий, если смею так выразиться, сколько, сколько… (Многозначительно щелкает себя по шее.) Вот! Каюсь! И если бы не мой достойнейший друг князь де-Бурбоньяк де-Лантенак…
Василиса Петровна (всплескивая руками). Батюшки, да он заснул! Он пьян! Кого же вы ко мне приводите — я просто не могу понять.
Князь действительно мирно спит, прижавшись головой к спинке дивана. Один пышный ус подвернулся, другой, длинный и прямой, торчит наружу.
Зайчиков (успокоительно). Тс… это ничего: усталость на почве алкоголя. Спи, невинная душа, спи, древний отпрыск! Ах, сударыня, да неужели вы думаете, что князь де-Бурбоньяк де-Лантенак мог бы явиться по объявлению, хотя бы оно было сделано достойнейшей особой и в самых корректных выражениях, если бы не этот недостаток. Ведь если я вас понял, то семейное гнездо, так сказать, очаг и другие атрибуты не входят в намерение противной стороны?
Василиса Петровна (успокаиваясь). Да. Моя доверительница…
Зайчиков. Сударыня, здесь только благородные люди!
Василиса Петровна. Ну я, это все равно. По некоторым семейным обстоятельствам, о которых позвольте мне умолчать, я просто нуждаюсь в положении. Конечно, я очень ценю семейные радости, но мои годы, мой возраст…
Зайчиков. Сударыня, здесь я вижу клевету. Вы цветете, как роза, как бутон.
Василиса Петровна (вздыхая). Ах, голубчик, дело, наконец, не в годах, а в том, сколько человек пережил. А я, голубчик, столько пережила…
Зайчиков. Изволите быть вдовою?
Василиса Петровна (вздыхает). Девица.
Зайчиков. Невиннейший бутон! Но, сударыня, — зачем слова между умными и благородными людьми? О слова, слова! Я вас понял… простите, имя, отчество?
Василиса Петровна (нерешительно). Василиса Петровна.
Зайчиков. Зачем слова, дорогая Василиса Петровна? Я вас понял, и вы меня понимаете. После бракосочетания князь, мой достойнейший друг, немедленно едет путешествовать… расстроенное здоровье, наследственные болезни, наконец усталость от шумной светской жизни… Ну, например, в Киссинген там или Кисловодск. И дальше — ни слова, о друг мой, ни вздоха! Ни вздоха! Так, Василиса Петровна.
Василиса Петровна. Так-то так… ваше имя, отчество?
Зайчиков. Иван Алексеевич Зайчиков, бывший антрепренер.
Василиса Петровна. Так-то оно так, дорогой Иван Алексеевич. Но не слишком ли дорого это будет стоить. Хотя я имею вполне обеспеченные средства и, могу сказать с уверенностью, нисколько не уроню в грязь древнего имени де… де…
Зайчиков. Де-Бурбоньяк де-Лантенак. Древнейшее имя, сударыня.
Василиса Петровна. А документы есть?
Зайчиков. О святая недоверчивость! Ей недостаточно зреть этот древний отпрыск… нет, нет, я вполне понимаю вас. Наша честь при нас, как говорится, а документы все в полнейшей исправности. Можно хоть завтра под венец.
Василиса Петровна. Так вот, дорогой Иван Алексеевич, я очень, очень польщена честью, которую оказывает мне князь, но путешествие по нашим временам стоит так дорого, и вообще…
Зайчиков (укоризненно). Ах, Василиса Петровна!
Василиса Петровна. Но вы поймите…
Зайчиков. Ах, Василиса Петровна, за князя-то! Ах, Василиса Петровна!
Василиса Петровна. Да ведь он вон какой.
Зайчиков. Какой? Ах, Василиса Петровна, не ожидал я этого от вас. Ведь это же надо только посмотреть, — ведь это же надо понять! Боже мой, да разве мы пришли бы к вам, если бы не этот наш недостаток. Но пьет! Неудержимо пьет! Как плотина! Я ему говорю: «Князь, друг мой, неужели ты не можешь удержаться? Ведь пойми, что ты ставишь на карту?» Князь… — Нет, Жан, не могу. «Не можешь?» — Не могу, Жан… А что за ум, что за красота! Нет, позвольте, Василиса Петровна, позвольте взглянуть…
Василиса Петровна. Ну, что я его такого буду смотреть? Нет, нет, не надо.
Зайчиков. Да позвольте, Господи Боже ты мой. Ну, одним глазком!
Подводит слегка сопротивляющуюся Василису Петровну к дивану и зажигает лампочки над головой у мирно спящего князя.
Позвольте, я посвечу. (Умиленно любуется.) Нет, что же это такое! Какая мужественная красота, какое тонкое выражение, сколько благородства! Ах, князь, князь, спи спокойно, душа твоя не ведает греха, душа твоя не ведает о той низкой доле, в которую ты погрузился! Спи, князь.
Василиса Петровна. Да, так он недурен. Но неужели он всегда пьян? — ведь это такое несчастье. Он еще молодой человек?
Возвращаются на прежнее место.
Зайчиков. Молодой? И вы спрашиваете, Василиса Петровна? Скажу не хвастаясь, Василиса Петровна: дурной я человек, очень дурней: много за мной всякой несправедливости, подкопов, лицемерных поступков — эх, недаром меня покарал Господь, недаром! И… виноват, лампочку забыл погасить. Спи, древний отпрыск! И много я видал людей, Василиса Петровна, — много их прошло перед моими глазами, и всякие там были — но лучше человека, чем князь, я даже вообразить не могу! Вот-с!
