— Чего вы на меня глазеете? — грубо спросил он. — На мне узоров нет. Или вы сглазить меня хотите?
Владя испугался и отвел глаза.
— Извините, — сказал он робко, — я так, не нарочно.
— А вы разве верите в глаз? — спросила Марта.
— Сглазить нельзя, это суеверие, — сердито сказал Передонов, — а только ужасно невежливо уставиться и рассматривать.
Несколько минут продолжалось неловкое молчание.
— Ведь вы — бедные, — вдруг сказал Передонов.
— Да, не богатые, — ответила Марта, — да все-таки уж и не так бедны. У нас у всех есть кое-что отложено.
Передонов недоверчиво посмотрел на нее и сказал:
— Ну, да, я знаю, что вы — бедные. Босые ежеденком дома ходите.
— Мы это не от бедности, — живо сказал Владя.
— А что же, от богатства, что ли? — спросил Передонов и отрывисто захохотал.
— Вовсе не от бедности, — сказал Владя, краснея, — это для здоровья очень полезно, закаляем здоровье и приятно летом.
— Ну, это вы врете, — грубо возразил Передонов. — Богатые босиком не ходят. У вашего отца много детей, а получает гроши. Сапог не накупишься. [4]
Варвара ничего не знала о том, куда отправился Передонов. Она провела жестоко беспокойную ночь.
Но и вернувшись утром в город, Передонов не пошел домой, а велел везти себя в церковь, — в это время начиналась обедня. Ему казалось теперь опасным не бывать часто в церкви, — еще донесут, пожалуй.
Встретив при входе в ограду миловидного маленького гимназиста с румяным, простодушным лицом и непорочными голубыми глазами, Передонов сказал:
— А, Машенька, здравствуй, раздевоня.
Миша Кудрявцев мучительно покраснел. Передонов уже несколько раз дразнил его, называя Машенькою, — Кудрявцев не понимал, за что, и не решался пожаловаться. Несколько товарищей, глупых малышей, толпившихся тут же, засмеялись на слова Передонова. Им тоже весело было дразнить Мишу.
Церковь во имя пророка Илии, старая, построенная еще при царе Михаиле, стояла на площади против гимназии. Поэтому по праздникам к обедне и всенощной гимназисты обязаны были сюда собираться и стоять с левой стороны, у придела святой Екатерины великомученицы, рядами, — а сзади помещался один из помощников классных наставников, для надзора. Тут же рядом, поближе к середине храма, становились учителя гимназии, инспектор и директор, со своими семьями. Собирались обыкновенно почти все православные гимназисты, кроме немногих, которым разрешено было посещать свои приходские церкви с родителями.
Хор из гимназистов пел хорошо, и потому церковь посещалась первогильдейным купечеством, чиновниками и помещичьими семьями Простого народа бывало не много, тем более, что обедню здесь служили, сообразно с желанием директора, позже, чем в других церквах.
Передонов стал на привычное свое место. Певчие отсюда все были ему видны. Щуря глаза, он смотрел на них и думал, что они стоят беспорядочно и что он подтянул бы их, если бы он был инспектором гимназии. Вот смуглый Крамаренко, маленький, тоненький, вертлявый, все оборачивается то туда, то сюда, шепчет что-то, улыбается, — и никто-то его не уймет. Точно никому и дела нет.
«Безобразие, — думал Передонов: — эти певчие всегда негодяи; у черномазого мальчишки звонкий, чистый дискант, — так уж он думает, что и в церкви можно шептать и улыбаться».
И хмурился Передонов.
Рядом с ним стал пришедший попозже инспектор народных училищ, Сергей Потапович Богданов, старик с коричневым глупым лицом, на котором постоянно было такое выражение, как будто он хотел объяснить кому-то что-то такое, чего еще и сам никак не мог понять. Никого так легко нельзя было удивить или испугать, как Богданова: чуть услышит что-нибудь новое или тревожное, и уже лоб его наморщивается от внутреннего болезненного усилия, и изо рта вылетают беспорядочные, смятенные восклицания.
Передонов наклонился к нему и сказал шопотом:
— У вас учительница одна в красной рубашке ходит.
Богданов испугался. Белая еретица его трусливо затряслась на подбородке.
— Что, что вы говорите? — сипло зашептал он, — кто, кто такая?
— Да вот горластая-то, толстуха-то эта, как ее, не знаю, — шептал Передонов.
— Горластая, горластая, — растерянно припоминал Богданов, — Это Скобочкина, да.
— Ну, да, — подтвердил Передонов.
— А как же, как же так! — восклицал шопотом Богданов, — Скобочкина в красной рубашке, а! Да вы сами видели?
— Видел, да она, говорят, и в школе так щеголяет. А то и хуже бывает: сарафан наденет, совсем как простая девка ходит.
— А, скажите! Надо, надо узнать. Так нельзя, нельзя. Уволить за это следует, уволить, — лепетал Богданов. — Она всегда такая была.
Обедня кончилась. Выходили из церкви. Передонов сказал Крамаренку:
— Ты, Черныш-огарыш, зачем в церкви улыбался? Вот погоди, ужо отцу скажу.
Передонов говорил иногда «ты» гимназистам не из дворян; дворянам же он всегда говорил «вы». Он узнавал в канцелярии, кто какого сословия, и его память цепко держалась за эти различия.
Крамаренко посмотрел на Передонова с удивлением и молча пробежал мимо. Он принадлежал к числу тех гимназистов, которые находили Передонова грубым, глупым и несправедливым и за то ненавидели и презирали его. Таких было большинство. Передонов думал, что это — те, кого директор подговаривает против него, если не сам, то через сыновей.
К Передонову подошел — уже за оградою — Володин с радостным хихиканьем, — лицо, как у именинника, блаженное, котелок на затылке, тросточка наперехват.
— Знаешь, что я тебе скажу, Ардальон Борисыч, — зашептал он радостно, — я уговорил Черепнина и он на-днях вымажет Марте дегтем ворота.
Передонов помолчал, соображая что-то, и вдруг угрюмо захохотал. Володин так же быстро перестал осклабляться, принял скромный вид, поправил котелок и, поглядывая на небо и помахивая тросточкою, сказал:
— Хорошая погодка, а к вечеру, пожалуй, дождик соберется. Ну, и пусть дождичек, мы с будушим инспектором дома посидим.
— Не очень-то мне дома сидеть можно, — сказал Передонов, — у меня нынче дела, надо в город ходить.
Володин сделал понимающее лицо, хотя, конечно, не знал, какие это нашлись вдруг у Передонова дела. А Передонов думал, что ему необходимо будет сделать несколько визитов. Вчерашняя случайная встреча с жандармским офицером навела его на мысль, которая показалась ему весьма дельною: обойти всех значительных в городе лиц и уверить их в своей благонадежности. Если это удастся, тогда, в случае чего, у Передонова найдутся заступники в городе, которые засвидетельствуют его правильный образ мыслей.
— Куда же вы, Ардальон Борисыч? — спросил Володин, видя, что Передонов сворачивает с того пути, по которому всегда возвращался, — разве вы не домой?
— Нет, я домой, — ответил Передонов, — только я нынче боюсь по той улице ходить.
— Почему же?
— Там дурману много растет и запах тяжелый; это на меня сильно действует, одурманивает. У меня нынче нервы слабы. Все неприятности.
Володин опять придал своему лицу понимающее и сочувственное выражение.
По дороге Передонов сорвал несколько шишек от чертополоха и сунул их в карман.
— Это для чего же вы собираете? — осклабясь, спросил Володин.
— Для кота, — хмуро ответил Передонов.
— Лепить в шкуру будете? — деловито осведомился Володин.
— Да.
Володин захихикал.
— Вы без меня не начинайте, — сказал он, — занятно.
Передонов пригласил его зайти сейчас, но Володин сказал, что у него есть дело: он вдруг почувствовал, что как-то неприлично все не иметь дела; слова Передонова о своих делах подстрекали его, и он сообразил, что хорошо бы теперь самостоятельно зайти к барышне Адаменко и сказать ей, что у него есть новые и очень изящные рисунки для рамочек, так не хочет ли она посмотреть. Кстати, думал Володин, Надежда Васильевна угостит его кофейком.
Так Володин и сделал. И еще придумал одну замысловатую штуку: предложил Надежде Васильевне заниматься с ее братом ручным трудом. Надежда Васильевна подумала, что Володин нуждается в заработке, и немедленно согласилась. Условились заниматься три раза в неделю по два часа, за тридцать рублей в месяц. Володин был в восторге: и денежки, и возможность частых встреч с Надеждою Васильевною.
Передонов вернулся домой мрачный, как всегда. Варвара, бледная от бессонной ночи, заворчала:
— Мог бы вчера сказать, что не придешь.
Передонов, дразня ее, рассказал, что ездил к Марте. Варвара молчала. У нее в руках было княгинино письмо. Хоть и поддельное, а все-таки…
За завтраком она сказала, ухмыляясь:
— Пока ты там возжался с Марфушкой, здесь я без тебя ответ получила от княгини.
— А ты разве ей писала? — спросил Передoнов.
