— Ты какъ сюда попала? — вдругъ заговорилъ пришедшій въ себя мужъ и какъ-то сразу перемѣнился. Лицо его стало до крайности нагло, отвратительно… Глаза загорѣлись злобнымъ чахоточнымъ блескомъ. Какъ тебя сюда чортъ занесъ? Чего надо?
— Чего надо? — заголосила баба жалобно и громко:- Люди добрые, — обратилась она къ притихшей и жадно смотрѣвшей на эту сцену толпѣ, какъ бы призывая ее въ свидѣтели и въ защиту: — спрашиваетъ: чего надо? — Ушелъ, бросилъ меня съ дѣтьми одну одинешеньку на чужой сторонушкѣ!… Вторую недѣлю ищу его… маюсь, не пимши, не ѣмши… Слезъ пролила, можетъ рѣки… А онъ — на-ка поди!… Дѣтей-то бы пожалѣлъ, варваръ, мошенникъ, притка тебя прострѣли!… Дохлый песъ… На, бери дѣтей-то… Корми! Пьяница… Злодѣй!..
— Лайся! лайся! — отвѣтилъ мужъ, — я те полаюсь!..
— Убить тебя мало, дохлаго гнилого пса!… Какъ же, люди добрые, посудите, Христа ради, сами… Жилъ на фабрикѣ… домой ничевошеньки, ни синя пороху не подавалъ. Дома перекусить нечего: останный мѣшокъ, коли еще! до Миколы съѣли… Свекоръ больной, на ладанъ дышетъ… бѣдность, нужда… Останную коровенку за оброкъ со двора свели… Говоритъ надысь свекоръ: «Ступай, говоритъ, молодушка, къ ему, разбойнику, бери дѣтей, а мы со старухой по міру пойдемъ… Что-жъ тебѣ здѣсь издыхать, что-ли, съ голоду»… Пошла я… болѣ ста верстъ шла пѣша… Зимнее время, а мое дѣло бабье… опять дѣти… Пришла въ Москву, нашла его… вижу: почитай голый, пропился весь, съ фабрики то прогнали, у земляковъ Христа ради проживаетъ… На, говорю, дѣтей-то, такой сякой!. А онъ, не будь глупъ, шапку въ охабку… Я, говоритъ, сбѣгаю, чаю заварю — чай, съ дороги то устала, прозябла… погрѣйся, да и былъ таковъ: втору недѣлю чай-то завариваетъ… Я туды, сюды — нѣтъ! какъ въ тучку канулъ… А извѣстно — мое дѣло бабье, что я смыслю? Опять пить-ѣсть надо… Искала я его по Москвѣ-то, искала… словно въ лѣсу дремучемъ… Спасибо, научилъ меня одинъ его знакомый, землякъ нашъ: «иди ты, говоритъ, баба, въ рабочій домъ, безпремѣнно онъ таматко, болѣ ему негдѣ быть»… — Ну, разбойникъ, — обратилась она опять къ нему, — что скажешь?.. бери ребятъ-то… корми!..
— На кой они мнѣ… Пошла къ чорту: заработаю — вышлю… Что ты срамить то меня пришла, дура баба!. деревня чортъ, необузданная!..
— А ты, братъ, потише! — вступился вдругъ въ разговоръ совсѣмъ еще молодой, высокій и стройный хитровецъ съ «отчаяннымъ» лицомъ и бойкими ухватками, — баба дѣло говоритъ. Какого ты чорта ее не кормишь? Женился тоже, сволочь паршивая! Дамъ вотъ въ рыло то!..
— Молчи, золотая рота! — огрызнулся на него мужъ.
— Золотая рота! — передразнилъ его малый. — Я золотая рота и буду… по крайности одинъ… чужого вѣка не заѣдаю… А ты что? Жену прокормить не можетъ, сволочь… Я бы укралъ да далъ… Повѣсить тебя!… Ишь ты, ловкачъ, кашку съѣлъ — горшокъ на шестокъ…
— Вѣрно! — раздались въ толпѣ голоса, — что вѣрно, то вѣрно… Не заѣдалъ бы чужого вѣку… не женился бы…
Слушая это, баба стояла и громко плакала…
А мужъ злобно глядѣлъ на нее. По лицу у него выступили красныя пятна.
— Иди! — сказалъ онъ, — отколь пришла… У меня нѣтъ ничего… заработаю вотъ, вышлю — разорваться мнѣ, что-ли, ай родить тебѣ денегъ то!
— Куда-жъ я пойду?
— Домой иди, въ деревню.
— Да мошенникъ ты эдакой… Ай на тебѣ креста нѣтъ… Ты хочь дѣтей-то пожалѣй… Ангельскія-то душки за что муку несутъ? Куда я съ ними дѣнусь? Какъ пойду-то опять?
— Какъ пойдешь?.. ногами!… Мнѣ взять негдѣ… Сама видишь…
— Вотъ, сволочь-то! — крикнулъ опять малый съ отчаяннымъ лицомъ. — Эхъ, на мои бы зубы! Разорвалъ бы!… Попадись ты мнѣ на Хивѣ — душу вышибу!… Не люблю смерть такихъ… За правду глотку прорву!..
— А мнѣ гдѣ-жъ взять: я — баба.
— Поправлюсь, говорю, вышлю и батюшкѣ такъ скажи…
— Да, вышлешь ты… какъ же… Матушка ты моя, Царица Небесная! — отчаянно вдругъ заголосила она:- Что-же это таперича будетъ-то?.. Куда-жъ я дѣнусь-то?.. Какъ пойду этакую стужу съ дѣтьми малыми… О-о-о, головушка моя!… Говорила матушка, не ходи за него… нѣтъ, пошла!… Разбойникъ ты, разбойникъ! Кровопійца, идолъ! Ни стыда-то въ тебѣ, ни совѣсти!… безстыжія твои бѣльмы, поганыя… тьфу!..
— Лайся, лайся! На меня нонѣ ни одна собака не лаяла, ты вотъ первая…
— А ты вотъ что, — вступился опять малый, обращаясь къ бабѣ. — Я тебя научу… Гдѣ-жъ тебѣ идти… дорога дальняя… Паспортъ при тебѣ есть?
— Какой родной, паспортъ?.. нѣтути…
— Ну ладно, все одно… Иди ты прямо въ контору здѣшнюю, спроси тамъ управляющаго, набольшаго, — тамъ тебѣ скажутъ… Разскажи ему все, поклонись въ ноги, попроси хорошенько: такъ и такъ молъ… идти не могу, потому съ дѣтьми. Проси у него на машину денегъ… Скажи: мужъ, молъ, заживетъ здѣсь… заработаетъ… Все равно, скажи, коли ему отдать, — пропьетъ…такъ и скажи: дастъ!..
— О! — радостно воскликнула баба, — дастъ?!
— Дастъ!
— Не дастъ! — сказалъ кто-то.
— Дастъ! дастъ! Чай не сто рублей! — закричало нѣсколько голосовъ сразу. — Это ты, Мишъ, вѣрно, ловко придумалъ!… Иди, тетка! больше тебѣ дѣлать нечего… Дастъ… а его, гуся, отсюда не выпустятъ, пока не заработаетъ… ха, ха, ха!
Баба поправила на головѣ «шаль», взяла за руку дѣвочку и, сказавъ: «Спасибо вамъ, родненькіе!» — пошла въ дверь, не взглянувъ на мужа, стоявшаго съ краснымъ лицомъ и побѣлѣвшими трясущимися губами…
— Ребята!… наши!… Хива! — крикнулъ малый съ отчаяннымъ лицомъ, какъ только захлопнулась за ней дверь. — Ну-ка — «Сѣни мои сѣни», по бокамъ припѣвъ…
«Мужъ» какъ-то сразу очутился среди плотно обступившей его толпы молодцовъ съ Хивы… Раздался было крикъ: «караулъ»!..но сейчасъ-же смолкъ.
— Бей его, дьявола!
Я вышелъ на крыльцо… Баба шла въ гору за уголъ краснаго дома, плача и утирая рукавомъ глаза. Дѣвочка бѣжала за ней, цѣпляясь рученками за подолъ ея юбки, и тоже плакала…
— Такъ ему и надо! — подумалъ я и содрогнулся вдругъ отъ ужаса, вспомня свою жену и дѣтей. — Ты то самъ развѣ лучше его?.
Вечеромъ, послѣ ужина, состоявшаго изъ однихъ пустыхъ и мутныхъ щей, идя изъ столовой въ спальню, я чувствовалъ какую-то страшную слабость во всемъ тѣлѣ и боль въ боку… Появился кашель и ознобъ…
— Неужто воспаленіе? — съ ужасомъ думалъ я, — этого только еще не доставало… Что тогда дѣлать?..
Придя въ спальню, я засталъ своего вчерашняго знакомаго уже лежащимъ на койкѣ.
— Ну что, — встрѣтилъ онъ меня, — хорошо въ столовой?.. понравилось?..
— А вы не были?..
— Нѣтъ… Я вѣдь на правахъ больного… у меня отъ доктора записка, — что я могу проводить время здѣсь, въ спальнѣ, а не тамъ… Тамъ съ ума сойдешь безъ дѣла… Да что съ вами? вдругъ, какъ то перемѣнивъ тонъ, спросилъ онъ, глядя на меня. — На васъ лица нѣтъ!…
— Нездоровится.
— Чего нездоровится, да вы совсѣмъ больны!… Ишь васъ колотитъ. Нервы еще эти проклятые! Я ужъ знаю… Хотите, — заварю чаю?
Я хотѣлъ было поблагодарить его, но не могъ. Къ горлу вдругъ подкатился точно шаръ какой-то, и начали душить слезы…
— Ай, ай, ай! ай, ай, ай! — заволновался онъ, — вотъ это не хорошо!… Экъ вѣдь, батенька, какъ мы пьянствомъ то себѣ нервы коверкаемъ хуже бабъ дѣлаемся… Полноте! бросьте! стыдно!… Я вотъ сейчасъ чаю заварю… Попьемъ, потолкуемъ и ладно… Ложитесь пока!… Стаскивайте съ себя эту хламиду-то чортову… а я сейчасъ… О, Боже, Боже!..
Онъ досталъ изъ-подъ изголовья палочку цикорія или, по здѣшнему, «цики», отломилъ кусочекъ, кинулъ въ чайникъ, сунулъ ноги въ чюни и торопливо пошелъ заваривать этотъ «чай» въ столовую…
Я ткнулся ничкомъ на койку, изо всѣхъ силъ стараясь сдержать проклятыя слезы и боясь, чтобы кто-нибудь не поднялъ меня на смѣхъ…
Онъ скоро возвратился, и мы сѣли на подоконникъ пить «чай»…
— Вы вотъ что, — сказалъ онъ, — ступайте завтра въ девять часовъ утра въ больницу къ доктору… Докторъ здѣсь для нашего брата, рабочихъ, душа человѣкъ… Онъ васъ положитъ въ больницу… Тамъ вы обмоетесь, отдохнете, въ себя придете, обдумаете свое положеніе, нервы улягутся… Вѣдь это все отъ пьянства, да отъ этой одуряющей обстановки дѣлается… Здѣсь, батюшка, не такіе, какъ вы, а прямо съ виду богатыри, самъ я очевидецъ, плакали, какъ дѣти… Полежите тамъ недѣльку, другую, опомнитесь… Мой совѣтъ: письмо домой послать. Не бросятъ же васъ такъ, безъ вниманія. Уѣзжайте или уходите домой… Здѣсь вамъ оставаться нѣтъ никакого смысла… Во-первыхъ, работъ мало, а во-вторыхъ — скоро ли вы по двугривенному то наколотите денегъ? Вѣдь это если работать мѣсяцъ, каждый день, чего никогда не бываетъ, и тогда только — шесть рублей… Что вы на нихъ сдѣлаете?.. Домой надо, домой, домой…
— Неловко очень домой-то… стыдно…
— Стыдно… Чего стыдно? Что вы обокрали кого-нибудь, убили?.. Ложный стыдъ!. Стыдно было дѣлать такъ, а «повинную голову и мечъ не сѣчетъ»… Стыдно!. Чудакъ вы!… Да дай Богъ, чтобы побольше блудныхъ сыновъ возвращалось…
