Но пускай себе ходят и одеваются, как хотят, богатые дамы.
В толпе, переходящей улицу от Гостиного двора, видим мы бедную девушку, в синей шляпке и синем салопе, с небольшим свертком. Сани, дрожки, кареты, коляски, курьерские тележки тащатся и летят своим порядком, брызгая грязью; но храбрейшие пешеходы отважно мелькают между лошадьми, не смущаясь потрясающими криками кучеров. Соскучась выжидать, девушка тоже пустилась вперед; за ней последовал высокий господин, с лицом зверски-мрачным, но полным и краснощеким, которому – дело ясное – судьба предназначала выражать ощущения, не столь свирепые.
Вдруг раздался, женский визг, слившийся с криком: "пади, пади!" Проворно перебежав улицу, девушка с любопытством оглянулась: высокий господин, как ошеломленный, стоял среди глубокой лужи и трагическим взором следил – очевидно, за ней; парные сани чуть не задели его, но кучер ловко свернул в сторону и только обдал его с ног до головы грязью… Девушка пошла своей дорогой. Мрачный господин перебежал улицу, вытерся, отряхнул грязные сапоги и пустился преследовать синюю шляпку, сбивая с ног встречных. Девушка, по-видимому, ничего не подозревала: она шла то скоро, то останавливалась перед окнами богатых магазинов, или, пораженная гордо выступавшей дамой, завистливо осматривала ее платье. Наконец, перейдя Аничкин мост, она проворно скрылась в воротах одного дома, в нижних окнах которого виднелись шляпки, чепчики и наколки. Мрачный господин долго любовался ими, прохаживаясь мимо, наконец занес ногу на крыльцо магазина, но вдруг раздумал – и пошел в трактир, напротив. И скоро в форточке явилась его мрачная, тщательно причесанная голова, с глазами, устремленными на окна магазина…
Мрачный господин часто провожал девушку; но она не замечала его: он всегда держался в почтительном отдалении.
Раз вечером, когда легкий мороз высушил тротуары и затянул, точно слюдой, лужи, та же девушка в той же самой шляпке вышла из ворот, с маленькой корзинкой. Высокий господин как из земли вырос и пошел за ней. Девушка очень спешила, опасаясь скорых сумерек. Мрачный господин долго держался, по своему обыкновению, в почтительном отдалении, наконец вдруг поравнялся с ней и пошел рядом. Он два раза раскрывал рот, но, видно, слова не шли с языка, и он ограничивался выразительным покашливанием. Привыкшая к таким любезностям уличных гуляк, девушка насмешливо улыбалась и прибавляла шагу…
– Вы куда-то спешите? – проговорил, наконец, мрачный господин нетвердым голосом.
Она молчала и шла дальше.
– Позвольте мне вас проводить, сударыня.
Не взглянув ему в лицо, девушка отвечала обиженным тоном:
– Вы, кажется, уж и без позволения провожаете…
– Я-с? помилуйте!..
Мрачный господин смешался. С минуту он шел молча, потом произнес с расстановкой, будто рассуждая с самим собой:
– Какая приятная погода – подмораживает! Утром было очень грязно… Я вас имел счастье видеть сегодня, сударыня.
– Ах, боже мой! – воскликнула девушка и, дернув плечом, отвернулась.
– Я вас давно знаю! – воскликнул мрачный господин отчаянным голосом. – Вчера вы изволили ходить в Гостиный двор, третьего дня – на Адмиралтейскую площадь, четвертого – в Гороховую. Видите, я все знаю, все!..
Вспыхнув краской удовольствия – за ней еще никто так усердно не ухаживал, – девушка уже не так резко спросила:
– Да почему вы меня знаете?
– Я почему вас знаю, сударыня… я?!..
– Да, вы, почему?
– Я изумлен, очарован, околдован, прикован, сударыня, вашей красотой, я…
– Вот глупости какие, – возразила девушка и сердито перешла улицу.
Точно особенной красоты в ней не было; но она была молода и свежа; добрые голубые глаза, приятная улыбка, веселое и беспечное выражение лица – все вместе придавало ей много привлекательности. Одета она была довольно бедно, но опрятно.
– Я вас не оставлю! – кричал, перебегая за ней дорогу, высокий господин. – Я должен с вами объясниться!
– Что вы так пристали ко мне? – сказала девушка с притворным гневом, которому противоречило ее лицо.
– Сударыня, выслушайте меня!
– Я и так вас много слушала.
– Где я могу вас видеть, чтобы с вами переговорить?
– Нигде!
– Вы далеко идете теперь?
– А вам на что?
– Ах, скажите!
– Не скажу! – поддразнивая, отвечала девушка.
– О, жестокосердная! – воскликнул мрачный господин трагическим тоном.
Девушка рассмеялась.
– Чему вы смеетесь?
– Оттого, что мне смешно.
– Верно, надо мной?
– Может быть.
– Вам меня не жаль?
– Нисколько. Я вас совсем не знаю. Прощайте!
И девушка побежала в ворота многоэтажного дома.
– Вы скоро выйдете? – закричал ей вслед высокий господин.
Девушка приостановилась.
– Я здесь живу, – отвечала она.
– Неправда! вы живете за Аничкиным мостом, в доме купчихи Недоверзевой.
– А вы почем знаете? – с удивлением спросила девушка.
– Я?.. я знаю все, что до вас касается…
– Воображаю!
– Я знаю, что ваша мадам очень сердита… Как вас зовут?..
– Как? ну! скажите?
Мрачный господин немного подумал и отвечал сладким голосом:
– Прелестное созданье!
– А вот и не знаете! Прощайте!
Девушка с хохотом убежала. Проводив ее глазами, мрачный господин остался у ворот. Он вынул из кармана щеточку с зеркальцем и, полюбовавшись собой, пригладил свою голову, завитую мелкими колечками и сильно напомаженную; потом обдернул свой новый вычурный пальто цвета леопардовой шкуры, провел рукавом по шляпе, и без того лоснившейся, и надел ее набекрень… Но вдруг лицо его, сиявшее самодовольствием, омрачилось заботой. Он бегом пустился по улице, толкая прохожих.
Девушка скоро явилась, уже без картонки, и, не застав высокого господина на прежнем месте, нахмурилась, осмотрелась, кругом и тихо пошла домой. Через минуту она услышала за собой скорые шаги и тяжелое дыхание. Лицо ее прояснилось; она ускорила походку, потом вдруг обернулась и вскрикнула, будто с досадой и удивлением: "ах!"
Мрачный господин, задыхаясь, показал ей пеструю бонбоньерку.
– Позвольте мне вам…
– С чего вы это взяли? – обиженным тоном возразила девушка.
– Я с благородным намерением, сударыня! – отвечал он скороговоркой.
– Помилуйте, я вас совсем не знаю! – сказала девушка несколько мягче.
– Что же такое, сударыня? когда человек с благородным намерением дарит такую безделицу, то…
– Я боюсь: мадам увидит. Вы сами сказали, что она сердитая.
– Вам нечего бояться, сударыня! я не то, что другие. Я, можно сказать, готов для вас на все!
Девушка покраснела.
– Воображаю!
– Да, сударыня; я прошу вас, доставьте мне случай говорить с вами…
– Как вам не стыдно! что вы ко мне пристали! – воскликнула девушка, серьезно обиженная, и, перебежав улицу, скрылась в воротах дома купчихи Недоверзевой.
Скрестив руки и нахмурив брови, мрачно смотрел высокий господин на бежавшую.
Девушка вошла на темное крыльцо, отворила дверь и скоро достигла большой и мрачной комнаты, выходившей окнами на маленький двор, с огромной ямой и множеством навесов, обнесенный бесконечно высокой стеной с бесчисленными окнами. Несмотря на холод, многие окна были открыты, как летом; перед ними работали мастеровые всех родов, с песнями, страшным стуком и криками. Стены дома были испещрены вывесками, а на лестницах красовались голубые руки с протянутым указательным пальцем, не приносившим, впрочем, никакой пользы: приходивший со свету на темную лестницу ничего не видал и должен был стучаться в первую дверь, чтоб навести справку.
Поперек комнаты, куда вошла девушка, тянулся бесконечный некрашеный стол, загроможденный лоскутками и картонными болванами, беспощадно истыканными; ножницы поминутно стучали по столу. Пол комнаты был усеян обрезками, стены увешаны неоконченными платьями и салопами.
За больший столом сидело восемь девочек, предводительствуемых пожилой швеей, с рябым, некрасивым лицом. Перед другим, небольшим столиком, у окна, сидел мужчина лет пятидесяти, с пухлым и бледным лицом. Его огромные мутно-черные глаза, с выражением бесконечной глупости, были полузакрыты, как сонные, и только изредка раскрывались совершенно. Но и полуоткрытые и вытаращенные, они неподвижно были устремлены на одну девочку лет четырнадцати, которая помрачала всех остальных своим хорошеньким личиком и называлась (конечно, в насмешку) "красавицей". Одежда пухлого господина была оригинальна: желтые брюки, желтая курточка и розовый платочек, повязанный с таким совершенством, что уже не казалось странным видеть между его коленами картонного болвана, с глазами, оживленными не меньше его собственных. На болване торчал кружевной чепчик, и господин в желтых брюках с большою грациею украшал его лентами. Рядом с ним сидела женщина, толстая, с волосами почти белыми, с лицом сморщенным и серыми глазами, необыкновенно живыми. То была мадам Беш, содержательница магазина и супруга господина Беша, накалывающего банты. Она считала вслух, с чухонским произношением, петли, крючки и пуговицы, когда вошла девушка в синей шляпке. Мадам встретила ее крикливым вопросом:
