что Райан подсознательно знал, что он до сих пор испытывает к нему трепет, нежные чувства, и реально нафантазировал себе на этой выставке невесть что. Это было с его стороны непростительно, он вообще не позволял себе никогда публично устраивать истерики, и хотя эту почти никто не видел, он показал Райану слишком много своих страхов и неуверенности, что снова сделало его слабым подчинённым перед несокрушимым Райаном Смитом. Он пытался как можно нейтральнее сгладить ситуацию, при этом не извиняясь после каждого слова, хотя раболепное чувство вины грызло его своими заточенными зубами, но ведь он имел право вовсе не оправдываться. – Я извиняюсь, нервы что-то расшалились, устал немного, рабочая неделя была сумасшедшей. Эти скульптуры наполнены такими противоречивыми чувствами. На самом деле, ты прав. Если произведение искусства способно одновременно вызвать столько разнообразных и противоречивых эмоций, значит, оно – шедеврально. Давно меня самого так сильно не цепляло что-то новое на открытиях галерей.
Райан долго смотрел на него и явно ждал ещё оправданий, но Джулиан уговорил себя прекратить чувствовать себя слабым перед Райаном, прекратить со всем соглашаться, они не были на работе, он имел право иметь своё мнение в области искусства. Но он уже видел по лицу Райана, что избрал неверную тактику. По сути, он только что отказался от своих слов, что эти скульптуры ужасны и лучше их вообще никогда никому не показывать, в очередной раз доказав, что он в подчинении Райана. И, кажется, это также намекало и на то, что Райан это воспринял и как подтверждение своих обвинений, что он надеялся на что-то большее.
Понаблюдав немного за неуверенностью Джулиана, который усилием воли заставил себя замолкнуть, Райан улыбнулся ему по-дружески и сказал, что в понедельник в офисе они обсудят детали их сотрудничества с Ланже. Хм, Райан говорил о сотрудничестве, не значило ли это, что готовился какой-то совместный арт проект с брендом, в котором он работал? В любом случае, до понедельника он окончательно настроит себя на отказе. Он готов был к увольнению, позору или любой другой мести от Райана, но он никогда в жизни не станет частью проектов Жана Ланже!
Когда он вышел из музея, он услышал бибикание машины, боже мой, Майкл приехал! Он на всех парах порхнул в машину и набросился тому на шею и просто разрыдался в голос. Майкл поначалу его просто утешал, он знал, что пока Джулиан не выплачется (хотя делал он это нечасто, и обычно только тогда, когда был нервно истощён), бессмысленно что-либо спрашивать или говорить, кроме как банальных слов ободрения.
Когда они уже были дома в их модном, но не слишком уютном лофте в Сохо, это была такая радость. Он успокаивался от одного только вида Майкла, который колдовал на данный момент над китайской чайной церемонией по всем правилам. Он недавно летал на танцевальный фестиваль в Китай, и вернулся оттуда не только с простыми сувенирами, но и с этим вот прекрасным комплектом для заваривания чая. Поначалу он каждый вечер бережно следовал инструкциям, чтобы испить позже настоящий чай с восточной душой. Правда, их занятость, постоянные дела и несовпадение графиков быстро остудили его пыл, так что ориентализация на этом медленно пошла на спад. Джулиан даже был рад, это стоило слишком много времени и сосредоточенности (Майкл запрещал даже в это время разговаривать), да и вкус чая ничем не отличался от его любимых, что он покупал в одном маленьком нью-йоркском чайном магазинчике. Но сейчас это было настоящим волшебством, эти простые бытовые радости вернули ему силы, оставив все страхи в его прошлой жизни, которая теперь никак не влияла на него сейчас.
Когда они уже лежали вместе на диване, закутавшись в тёплый клетчатый плед, Джулиан рассказал своему возлюбленному про выставку. Правда, когда он пытался описать, что спровоцировало его истерику и слёзы в машине, слова разбегались, мысли блуждали, а мозг просил отключить навсегда эти воспоминания.
– Тебе казалось, что они живые, да? – начал уже помогать ему Майкл, даже вскочив с дивана, чтобы показать своими грациозными движениями танцора банальный сюжет фильмов ужасов, когда скульптуры или куклы оживали и сеяли смерть и разрушение. Если бы всё было бы так просто и традиционно, думал Джулиан, не в силах сдержать смех от выступлений Майкла, но жизнь в последнее время не баловала его стандартной простотой.
– Эти скульптуры – как будто зеркала наших страхов, – пытался он объяснить, засовывая слегка запыхавшегося Майкла после импровизированных танцев под тёплое одеяло. – Я видел их в Париже лет пять назад, я тогда был в крайне подавленном состоянии, эти скульптуры меня напугали, вызвав какие-то первобытные страхи, которые я никак не мог объяснить. Думаю, сегодня я просто вспомнил это состояние, эмоции нахлынули на меня, и я вновь увидел это искажение и ужас в скульптурах, хотя никто кроме меня, кажется, не замечал их гротескной стороны. Но я никогда в жизни больше не посещу выставки Жана Ланже!
Кажется, это логичное объяснение не вызывало никаких подозрений, а также не требовало дальнейших расспросов, и хотя Майклу было интересно, что за подавленное состояние у него было тогда в Париже, он слишком устал, чтобы вновь позволять себе погружаться в эти воспоминания. Впереди ждали выходные, за которые ему стоило придумать тактику поведения, чтобы отказать в любом сотрудничестве с Жаном Ланже.
Выставка оставила неизгладимые впечатления не только на Джулиана, Райан проникся этим искусством до такой степени, что буквально потерял покой, вспоминая совершенство этих скульптур. Они были безупречны во всём, он не замечал приземлённым взором того анти-идеализма, ту обратную сторону жизни, что олицетворяли работы Жана Ланже, но в подсознании их целостность и делала их не только идеальными в его глазах, но и гармоничными. Ведь невозможно понять, что такое ночь, если дня бы не существовало. Так и здесь, гармония ощущалась именно в том, что они сочетали две крайности, две полярности, это были завершённые работы, и именно это слияние объясняло их гениальность. Райан не сомневался, что скульптуры Ланже скоро станут на арт-рынке культовыми, его чуйка в этой сфере была практически собачьей, так что разговоры о сотрудничестве с Ланже диктовал ему и его внутренний бизнесмен, а не только ценитель настоящего искусства. Но неописуемое волнение было нехарактерным для него после подобных мероприятий, он чувствовал, что встал на одностороннюю дорогу, которая способна вести только вперёд, и как бы он ни хотел вернуться назад, поток обстоятельств и пороков двигал его лишь вперёд, вперёд, к
