Наталья.
— Если ты считаешь, что прошло много времени со дня последней гулянки, на твоем дне рождения, то всего лишь неделя. К тому же я не один.
Его хищный взгляд и орлиный профиль разом охватил второй этаж и остановился на макси-дубленке, в которой сидела Наталья, по-прежнему не отрываясь от окна. Интересно, что она там увидела?!
— Козявка никак делает успехи и решил продемонстрировать их мне.
— Пойдем, Б., познакомлю, — я взял его за манжет белоснежного халата. За время шествия он успел выдернуть руку, вежливо попросить, чтобы «я не хапал своими грязными лапами хрустальную мечту его розового детства — белоснежный халат», и едва удержаться от отеческого подзатыльника, вероятно, в силу того, что мы были в двух шагах от дамы-незнакомки.
— Наталья, — сказал я, она быстро обернулась и мягко глянула на меня. — Это мой брат Б.
Б. бросил на нее один из своих коронных, обжигающих зеленым блеском взглядов. Реакции никакой не последовало. Она едва взглянула и обыкновенно проговорила:
— Наташа.
Первая женщина, которая никак не отреагировала на моего брата! Ну, товарищи. Знаете ли! Никогда уже он не отнесется к ней со всею пылкостью сердца и чуткостью своей прекрасной души.
— Б., — представился он и добавил: — Весьма приятно.
— Санечка, мне немножко жарко. Можно спуститься вниз?
У Б. несколько отвисла челюсть. Я замер. Удивительная женщина. Потом засуетился:
— Да, конечно, сейчас, одну секунду.
Наглый взгляд братца был наградой за первые очки не в его пользу.
— Не спеши, пожалуйста, я сама спущусь. Тем более брат тебя давно не видел.
А?! Значит, она слышала. Теперь у нас обоих с Б. отвисло по челюсти.
Она, мило улыбнувшись, ушла.
Тут же начались краткие прения:
— Откуда? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я.
— Надолго? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я.
— И как далеко зашло? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я.
— Идиот, — не выдержал он, — а что ты знаешь?
— Не знаю, — ответил я.
— Хорошо, подожди минут пять, я окончу прием и пойдем поедим.
Я бросился вниз. Сломя голову.
— Как тебе мой брат, Наталья?
— Типичный мой муж, такой же самовлюбленный эгоист.
Как она за две минуты поняла то, что я пытался осмыслить два года, день за днем, непонятно.
— Насколько я догадываюсь, он тебе не понравился?
— Нет, почему же. Симпатичный, приятный мужик, — (это слово звучало у нее не грубо), — что еще нужно бабам, — (это тоже — не грубо). Но мне такие не нравятся, достало с лихвой. Эдакий плейбой, сейчас это в моде, с обвораживающе-завораживающим взглядом. Только не по мне это.
Ей не хотелось говорить, а хотелось уйти. Я же обещал подождать его. У людей бывают разные дурацкие привычки. У меня — выполнять обещанное, хоть в лепешку расшибусь. Она ничего не сказала, и мы стали терпеливо прогуливаться по поликлиническому двору.
Брат мой никогда не отличался пунктуальностью, а тут выскочил уже через две минуты, степенно выйдя из дверей. Не могла его гордая натура смириться с первым сетом явно не в его пользу. Приходилось запасаться терпением и невыполнением.
Он, она и я вышли из двора и пошли к Савеловскому вокзалу. Были когда-то такие купцы Савеловы, им вокзал принадлежал, — да поразметало… Так он недалеко работал.
— Вы учитесь, Наташа? — спросил Б. Ее имя непривычно прозвучало из чужих уст.
— Да, без пяти минут специалист.
— И кто же, если не секрет? — вопрошал Б. дальше.
— Какой уж там секрет: преподаватель английского языка.
— Вам нравится это? — снова спросил он.
— Я и сама толком не знаю. Хотела быть пианисткой, из-за руки пришлось бросить училище. И поступать в университет.
Я ничего об этом не знал. Я вообще ничего о ней не знал. Да и откуда.
Она начала оттаивать. Разговор их оживился. Б. сел на своего любимого конька, рассказывал, что если он кем и станет, то только министром (заметьте, и не меньше) здравоохранения (спаси нас, Господи). Они шли прямо по заснеженному тротуару, не обращая на меня даже нуля внимания. Я пытался подрулить к ним то справа, то слева — бесполезно. Либо я путался у них в ногах, либо на меня наталкивался (и от меня отталкивался) встречный прохожий. Либо догоняющий, тоже… прохожий попросту отталкивал меня в сторону и что-то урчал, как тигр, над чужой полуобглоданной костью. В Москве таких персонажей тысячи и тысячи. Автора никак не найдут.
С утра я голодный, на улице холодина, Наталья уже улыбается Б., а он ее взял под локоть. От всего этого я, засев в глухом миноре, плелся позади.
Б. что-то рассказывал, кого-то имитировал, Наталья, грациозно сбивая снег с рукава, улыбалась. Им было весело и хорошо. Моя депрессия снова подкрадывалась незаметно. Внутри стало привычно пусто, что-то засосало под вздохом, возник этот проклятый неосознанный страх. Где этот флакон Павла, куда-то засунул, то ли в общежитии забыл.
Наконец в переходе обо мне вспомнили.
— А где же Санчик-чик-чирик? — снизошел Б. Я превратился уже в Санчика из Козявки. Он всегда меня так называет, когда в хорошем настроении.
— Я здесь, — пробормотал неохотно Санчик.
Прямо у Савеловского вокзала недавно отстроили парочку кирпичных многоэтажек. В одной из них, что стоит на углу, — кафе-стоячка. Ох, уж эти мне стоячие забегаловки! Но Б. так и надо. Когда жил со мной, как у Христа за пазухой питался. Я его кормил лучшим. Теперь — пускай ест столовковское дерьмо.
— Что будете, Наталья? — учтиво осведомляется он. Б. с видом миллионера подошел к буфету.
Наталья сразу отказалась от всего. Пошла и стала за стойку, в самом углу. Хотел я было отомстить Б. и наесться за его счет (последний рубль я отдал в «моторе», когда ехали к нему), но передумал: решил, зачем бедному «савейскому» терапевту портить единственную за день трапезу. Отказался тоже и пошел в угол — к ней. Б. стоял, непонятно улыбаясь, не то от счастья, что так дешево отделался, не то черт его знает почему. Наталья уголком глаз следила за моей недовольной физиономией, почти улыбаясь.
За круглой стойкой места было много, и мы расположились правильным равнобедренным треугольником. Каждый видел двух других. Слева — Наталья, справа — Б. Он жует, она — вроде сияет, глядя на меня, не пойму. На кого она глядит? Я верчу дубово-граненый общепитовский стакан. На дне болтается немного пива, налитого братом. Совсем отказаться было неудобно, он мог, пожалуй, обидеться. Я кручу стакан, Б. уплетает за обе щеки. Он никогда не давится… А жрать хочется — вот-вот слюна, как у собаки Павлова, пойдет. Б. уплетал, умудряясь, в перерывах
