в истерику и сказал, что ломать ноги Иисусу — богохульство, что теперь они не смогут вернуть его церкви, когда убедят Пьера Антона в том, что Иисус имеет смысл, и еще Благочестивый Кай отныне никогда не сможет показаться в церкви. Тогда Ян-Йохан заорал, чтобы Благочестивый Кай заткнулся, потому что не сам ли Иисус говорил, что всех грешников ждет прощение, если они будут верить в него? И это на самом деле заставило Благочестивого Кая заткнуться и даже слегка улыбнуться, а потом им удалось открыть замок — они просто сначала набрали неправильные цифры.
Однако возникла новая проблема.
Когда они затащили «Иисуса на Кресте» из розового дерева на лесопилку, Золушка Сёренсена вдруг слетела с катушек.
Слетела. Рассвирепела. Крысина, животина, дурная псина!
Золушка заходилась лаем и старалась укусить, как только ребята делали попытку донести Иисуса до кучи смысла. В итоге всем пришлось разойтись по домам, оставив Иисуса лежать на полу в заплесневелых опилках.
И это оказалось настоящей проблемой — то, что Иисус и крест из розового дерева остались в опилках.
Не только Благочестивый Кай, но и другие считали, что так нельзя. Зато Золушке было наплевать: она с диким упорством отказывалась подпускать Иисуса к куче смысла. Что бы мы ни делали.
Манили. Кормили. Крысина, животина, дурная псина!
Никакие уговоры и лакомства на нее не действовали, вернее, она не попадалась на эту удочку, а ни у кого из нас не хватало смелости встретиться с ее щелкающими челюстями. По прошествии нескольких часов мы опустили руки и решили расходиться по домам. Приближалось время ужина. И тут мне вспомнился вечер, когда мы принесли гробик с малышом Эмилем.
— Она, наверное, думает, что это Иисус забрал у нее Сёренсена, — сказала я.
— Ну ведь так и есть, — рассмеялся Оле.
— Да я серьезно.
— Абсолютно серьезно, — веселился Оле.
Я обиделась.
Но тут вмешалась Элиса, сказав, что я права и что нам никогда не затащить Иисуса и крест из розового дерева на кучу смысла, пока ее охраняет Золушка.
Мы как следует задумались, так как от «Иисуса на Кресте» не будет никакого толку, если он не окажется в куче смысла.
— Давайте просто разрубим его на части, — предложил Большой Ханс.
— Нет! — воскликнул Благочестивый Кай.
И хотя в этом отношении на Благочестивого Кая всем было наплевать, нам идея тоже не очень понравилась. Словно, если мы разрубим Иисуса на части, весь смысл улетучится.
— Тогда давайте покрасим Иисуса в черный, и Золушка его не узнает, — предложил Себастьян.
— Нет, это будет не то же самое, — возразил Ян-Йохан, и мы все согласились: черный Иисус — это не совсем то же самое.
— А если вы положите Иисуса на кучу смысла, пока я буду гулять с Золушкой? — предложила Элиса, и никто не стал возражать.
В тот же вечер после ужина мы вернулись на лесопилку.
Элиса пристегнула поводок, и как только они с Золушкой ушли, Ян-Йохан с Большим Хансом ухватились за Иисуса и поволокли его к куче смысла. Иисус был слишком тяжелым, чтобы тащить его наверх, поэтому мальчишки прислонили статую к куче. Даннеброг реял на ее вершине, боксерская перчатка соскользнула и пропала из виду, змея в формалине начала угрожающе раскачиваться, Малютка Оскар завизжал.
«Иисус на Кресте» из розового дерева стал частью кучи смысла!
Из уважения к чувствам Золушки Иисуса поместили подальше от гробика малыша Эмиля, насколько это было возможно, — на противоположной стороне кучи. В конце концов, по-моему, было совсем не важно, где он стоял, если учесть, что потом натворила Золушка.
Элиса трижды коротко постучала в дверь лесопилки, потом трижды долго.
Мы все отошли от кучи смысла на приличное расстояние. Ян-Йохан открыл дверь, и Элиса вместе с плетущейся позади Золушкой вошли внутрь. Собака тяжело дышала и пыхтела, словно выкипевший чайник, и выглядела так, будто готова была рухнуть в любую минуту. Но как только с нее сняли поводок, она подняла голову, понюхала воздух, словно щенок, а затем, подняв хвост, легко и элегантно потрусила к куче смысла, где на мгновение остановилась, обнюхала «Иисуса на Кресте» из розового дерева и, подняв лапу, выпустила струю прямо ему в живот.
Писи-миси. Нет, нет, нет!
Герда хихикнула. Остальные не издали ни звука.
Непредсказуемый поступок Золушки грозил ужасными последствиями. Мы никогда не сможем вернуть описанную статую Иисуса церкви.
Тем не менее одного за другим нас начал разбирать смех. Эта святыня с желтой жидкостью Золушки, стекавшей по обрубкам ног и капающей на опилки, выглядела комично.
Да и какого черта: со сломанными ногами Иисус и так не был в лучшей форме.
Мы всё смеялись и смеялись, настроение заметно улучшилось, и в конце концов Софи принесла магнитофон и включила музыку. Мы пели, визжали и веселились на всю катушку, пока вдруг не поняли, что уже больше девяти часов вечера.
Магнитофон тут же выключили, и все разбежались по домам в разные стороны. Только представьте, если бы кто-нибудь из взрослых пошел нас искать и услышал шум из заброшенной лесопилки!
Мы не ожидали ничего особенного от Благочестивого Кая, но на этот раз он всех удивил. Благочестивый Кай захотел голову Золушки.
Это было как-то странно.
Особенно потому, что Золушка никому не принадлежала.
Хотя, возможно, она много значила для Элисы, но та уже отдала гроб младшего брата. Оставались только Красотка Роза и Ян-Йохан, и непонятно, почему для кого-то из них голова Золушки была важнее, чем для кого-то из нас.
Благочестивый Кай не отступал.
— Да хватит уже, Кай, — сказал Оле.
— Голову Золушки, — требовал он.
— Давай серьезно, Кай, — попросила Элиса.
— Голову Золушки, — требовал он.
— Давай что-нибудь реальное, — сказала Майкен.
— Голову Золушки, — требовал Благочестивый Кай и так и стоял на своем, что бы мы ни говорили.
На самом деле мы знали почему.
С тех пор как Иисуса притащили к куче смысла, а прошло уже пять дней, Золушка использовала розовое дерево в качестве личного туалета — как для больших дел, так и для малых. «Иисус на Кресте» из розового дерева уже утратил бóльшую часть своей святости, сломав ноги, а благодаря упорным стараниям Золушки скоро станет совсем безнадежен. Но тем не менее!
В конце концов мы сказали Благочестивому Каю выбрать что-то, особо значимое либо для Красотки Розы, либо для Ян-Йохана.
— Ладно, — согласился он. — Тогда перерезать горло Золушке должна Красотка Роза.
Тут-то он нас и подловил. Красотка Роза не выносила вида крови, таким образом голова Золушки приобретала особое значение именно для нее. Больше говорить было не о чем.
В
