четыреста метров от земли, опасно, но другого выхода нет. Вынырнув из киселя облаков, они надеются увидеть огни города, но внизу – бескрайнее черное пятно, и трудно даже понять: над землей они летят или над морем.
Сомневаясь, они наугад продолжают снижаться на скорости двухсот семидесяти километров в час. Неизвестность прекращает быть таковой в одно мгновение – при мощном, как при землетрясении, толчке. Тони видит, как из кармана рубашки выскакивают сигареты. Все происходит очень быстро, но в то же время он замечает каждую деталь: грохот, резкое торможение, скрежет ломающейся железной обшивки самолета. Завывание. Сумасшедшая вибрация опор. И самолет, что в полной темноте наконец останавливается.
Когда они вылезают из машины, выясняется, что у Прево только ушиблено колено. Поскрипывание под подошвами их ботинок свидетельствует о том, что они в пустыне. О том же говорят холод ночи и безмерное чувство одиночества. Их аппарат чиркнул по верху возвышенности в несколько сотен метров, и они совершили импровизированное приводнение на песок. Просто чудо, что живы остались.
Включив фонарики, осматривают самолет: разбитые крылья, отделившиеся части фюзеляжа, прохудившиеся бензобаки. Но хуже всего другое – разбиты резервные емкости с водой.
В наступившем рассвете они пытаются оценить свое положение. Они потерпели крушение в центре пустыни между Египтом и Ливией с площадью в тысячи квадратных километров. А из провизии у них – полулитровый термос с кофе, четверть литра белого вина и один апельсин. Чтобы их нашли, понадобятся дни или недели, либо их не найдут никогда. Они обследуют окрестности: песок и камни. И солнце, которое, поднявшись на небосклоне чуть выше, раскалит все вокруг. Ошеломленные, возвращаются к самолету и выпивают все скудные запасы жидкости, что у них были. И ложатся в тени самолета, ожидая наступления ночи.
А утром, отправляясь в путь, смазкой пишут на боку самолета то направление, куда намерены отправиться: на северо-запад. Прево еще оставляет прощальную записку жене: просит прощения, что так часто уезжал. Тони не хочет, чтобы механик видел его письмо, и заходит за самолет, чтобы написать последние слова Консуэло.
«Я любил тебя, насколько мог…»
И пускаются прочь. По пустыне идешь небыстро. Ноги тонут в песке, сила духа тает. За одной дюной – другая, потом еще одна, а за ней – еще сто тысяч. Тело высыхает. Человек, как никогда, начинает скучать по собственной слюне. Язык распухает, кажется, что он больше не помещается во рту. Губы трескаются, а глаза забиваются мертвыми мотыльками.
В Париже вечерние газеты сообщают об исчезновении летчика Антуана де Сент-Экзюпери и механика Жана Прево. Консуэло – в доме одного своего друга-художника, который просил ее позировать. Новость приходит по телефону, и она бросается к дверям. Он вынужден кричать ей вслед, что убегает она голой. В отель приезжает бледная как смерть, а в холле ее уже ждут несколько друзей, которые нервно расхаживают из угла в угол. Никаких известий нет, ничего нет. Только то, что он должен был приземлиться в Каире, но не приземлился.
Консуэло подходит к одному из кресел в холле и падает в него, теряя сознание. Друзья несут ее в номер, который превращается в зал ожидания: все ждут звонка по телефону. Они в Париже даже и помыслить не могут, что в трех тысячах километров оттуда Тони и Прево гоняются по пустыне за миражами.
Тони видится целый водопад звонко струящейся воды, и у него светлеет лицо. Но когда делает в его направлении несколько шагов, водопад в знойном мареве растворяется.
Когда солнце уже клонится к закату, Прево объявляет, что видит впереди, в паре километров, озеро.
– Нет там озера, – говорит ему Тони.
Механик злится. Почему Тони его не видит? Принимаются спорить, но недолго. Сил уже почти нет. Тони пожимает плечами и дает ему фонарик. Товарищ уходит на поиски своего озера. Проходит больше часа, уже спустилась ночь, а тот все не возвращается. Тони беспокоится, первые нити ночи заставляют его дрожать – то ли от холода, то ли от страха. Он пристально смотрит на ту точку на горизонте, куда ушел Прево, но там только темнота, с каждой минутой все гуще, все непрогляднее. Его бьет уже крупная дрожь, когда он различает несколько конусов света от фонарей, они движутся примерно в полукилометре от него.
Партия спасателей, Прево ведет их сюда!
Он размахивает во мгле руками.
– Сюда, сюда!
И сам изумляется тому, как хрипит его голос. Встает и из последних сил идет навстречу огонькам.
– Сент-Экс!
– Прево! Мы спасены!
Их языки как мочалки, и слова звучат как-то нечетко. Наконец он добирается до фонаря и рук своего механика.
– Спасены?
– А другие фонари – где они?
– Какие фонари?
– Но ведь, кроме тебя, было еще три фонаря.
– Больше никого нет.
Слюны у Тони больше нет. И голос отказывает. Он яростно мотает головой вверх – вниз, вверх – вниз, подстегиваемый ночным холодом. Он хочет сказать Прево, что, конечно же, другие огни есть, что они были здесь. Но когда оглядывается, видит только бескрайнюю черноту под небом, утыканным тысячей ледяных звезд.
Они молча возвращаются к своим парашютам, из ткани которых соорудили себе что-то вроде спальных мешков, и пытаются восстановить силы. Прево плачет от отчаяния, всхлипывая.
Тони пытается его утешить: возможно, на рассвете с парашютной ткани им удастся слизнуть несколько капель росы.
С тремя капельками воды на языке и первым проблеском зари они пускаются в путь. Жара усиливается с неимоверной скоростью. Утром они уже не обращают никакого внимания на возникающие на горизонте отары овец, города с башнями, длинные, в несколько дюжин, караваны верблюдов.
