— Давай следующего, — приказал председатель.
На трибуну взошел рослый парень, с плеча у него свешивалась шахтерская кацавейка. Легким движением снял картуз, тряхнул кудрявыми белесыми волосами и, выпятив грудь, замер в молодцеватой позе, вызывающе поглядывая на всех синевато-серыми красивыми девичьими глазами.
— Чего красуешься, Степка? — сказал с упреком кто-то из толпы. — Перед народом стоишь. Не фасонься.
Мы тебя насквозь знаем. А ну, встань как следует быть!
Парень смутился, сдвинул ноги, виновато опустил руки.
— Вот это другой разговор, а то выпендрился, словно сохатый по весне.
Председатель сказал парню строго:
— Слышишь, Степан, правильно люди говорят. Озороватый ты, много про себя думаешь. А спасатель должен про себя забыть — ему чужая душа главное.
— Верно, неподходящий!
— Давай его в милиционеры, — здоровый, черт, любого жигана обломает.
Председатель, внимательно, словно впервые видел, разглядывая парпя, вполголоса, как бы рассуждая с самим собой, произнес тихо:
— А все ж ты, Степан, недавно себя хорошо выказал, хоть дело было отчаянное. — Обращаясь к толпе, объяснил: — Решили мы в старых выработках крепление и дверные оклады поснимать и в дело пустить. А кровля там, сами знаете, трещиноватая. Взойдешь, похрустывает.
Охотников не нашлось. А он вызвался. И не только чего следовало взял, но и лишнее прихватил. А как обрушилась кровля, его воздухом так шибануло — сажень десять по штреку проскочил. И собой еще две стойки сбил. Но крепежа набрал много.
— Правильно. Давай его в спасатели! Холостой к тому же. Ему себя жалеть нечего.
— А в милиционеры нельзя. Неловко ему будет хватать за картеж, коли сам догола проигрывался.
— Парень верный. Когда в забой плывун пополз, он собой затычку сделал, нахлебался песку с водой, до кишок застыл. А пока ребята не прибегли, не дрогнул. А то бы всем хана.
— А кто в лавке погром устроил?
— Факт дореволюционный! Он за что лавку разбил?
Торговец в муку китайцу крысу бросил, говорит: "Тебе все едино съешь". А Степан обиделся и давай крупшть.
— Так его ж за это стражники взяли.
— А бастовать нам пришлось, чтобы выпустили.
— Врешь, не за то, а за китайцев бастовали. За то, что им расценок снизили. Отшибло память-то!
Председатель, словно не слыша этих возгласов, сказал, положив руку на плечо парня:
— В тебе, Степан, конской силы много. Ты скажи людям, почему, когда стойки у ворота разошлись, ты канат на себя накинул и бадью удержал, хоть самого в шахту чуть не свалило; а когда вытянул бадью на-гора и увидел в ней Селезнева — раз его по роже. Разве так человсгл спасают?
Парень потупился, вздохнул и ничего не ответил. Из толпы закричали:
— Запрещено в бадье на ручном вороте людей качать, а Селезнев полез. Что ж, его по головке гладить?
— А если он опять кого спасет, а потом — в зубы?
Нет, не годящийся.
— Доверьтесь, ребята, — потупив красивые глаза, искренне попросил парень. — Уж очень охота в спасатели зачислиться. Подайте голос, я заслужу.
— Ну что ж, — заявил председатель митинга, — кто желает Степану довериться?
И сам первый поднял руку.
Подсчитав голоса, председатель накинул на плечи парня поверх кацавейки брезентовую куртку, подал ему медную лампу, накрыл шапку каской, надел на лицо маску респиратора.
Осторожно, нашаривая ногами ступени, парень спускался с трибуны, держа в вытянутой руке лампу так, словно освещал ею путь себе, хотя фитиль в лампе не был зажжен.
— Следующий! — крикнул председатель.
Вавила посоветовал Сапожкову:
— Вы бы в клуб пошли, отдохнули, тут делов еще много. Обстоятельно обсуждают — ие наспех. Парамонов — это он и председательствует — каждого проветривает. На голоса считает — арифметика!
Огромный дощатый барак с красным флагом на крыше назывался Партийным клубом. Одна половина его была целиком отведена под ясли. В другой библиотека-читальня, комната ревкома, комната штаба Красной гвардии, культотдел, страховая касса, различные комиссии совдепа и редакция рукописной газеты "Красный горняк".
В ревкомовской комнате на степах висели какие-то чертежи и между ними картина, на которой были изображены Ленин и Маркс в шахтерской одежде.
Дежурной по ревкому оказалась жена Парамонова, пожилая рябая женщина в короткой цветастой юбке поверх брезентовых шахтерских штанов, заправленных в яловые сапоги. Несмотря на то что Вавила и Поднебеско отрекомендовали приезжих, Парамонова потребовала документы и, подойдя к окну, внимательно рассмотрела мандаты; только после этого она приветливо улыбнулась Сапожкову:
— Товарищ комиссар по здоровью, в самую тютельку прибыли. У нас женщины очень бунтуют о больнице и за другое всякое, а доктор наш совсем разболелся и ничего не может. Вот вы его тоже полечите.
Обратившись к Асмолову, протягивая ладонь дощечкой, сказала почтительно:
— А уж про вас-то и слов таких для удовольствия нет. Наши-то инженеры побросали всё, обиделись за хозяев, сидят по домам, шушукаются да в карты играют. Время хотят скоротать. Надеются на пришествие старого режима. Вот и саботируют.
Погладив Тиму по голове, сказала одобрительно:
— А что с парнишечкой к нам прибыли, товарищ Сапожков, тоже хорошо. А то из губернии комиссар приезжал, так и коней не выпряг. Побыл на шахте полдня и в другие рудники ускакал. "У вас, говорит, здесь революционный порядок, мне здесь делать нечего". — Заявила сердито: — А вы поглядите, чего меньшевики в "Сибирском горнорабочем" напакостили. — И, взяв со стола журнал, прочла, тщательно выговаривая слова: — "Чем меньше слепого идолопоклонства перед Смольным и чем больше здоровой критики обнаружит рабочий класс, тем лучше". — Пояснила: — Это они науськивают. Хотят душу раздвоить…
— Ты что же не даешь передохнуть товарищам, а сразу углей за пазуху, прервал жену подошедший в этот момент Парамонов. Он поздоровался с Асмоловым и Сапожковым, а Поднебеско и Вавиле сказал: — Спасибо, аккуратно доставили, — и, кивнув головой, отпустил их.
Хотя узкие светлые глазки Парамонова сияли удовольствием при виде приезжих, он выразил его только тем, что произнес со вздохом:
— В самый аккурат, значит, прибыли, — и тут же сказал строго: — Я на вас без передышки с дороги всеми нашими делами навалюсь. — Разложив на столе чертежи и разглаживая листы ладонями, говорил сердито: Перво-наперво так. Рудник наш разоренный. Оборудование сносилось. Машины железные обноски. Насосы еле чавкают. Котлы заплатанные, хозяева в годы войны хищничали, вели только камерные системы разработок. Две трети угля пропадало. Подготовительные работы не вели, разведку тоже. Выгребали, что поближе. При Керенском рудник выработанным зачислили. Всех шахтеров уволпли. Но мы маленько вперед забежали. Забрали себе рудник. Ну и стали уголек рубать сами по себе. Это все так, самоделка. Теперь у нас Совет, управление копями избрали, а при совдепе — техническая комиссия. Решили перейти на систему сплошной очистки — выработки по всему пласту, с закладкой выработанного пространства породой. Для подземных назначили шестичасовой день. И давали на-гора больше, чем при хозяевах. Но пришлось прибавить два часа, когда контра начала мятеж против Советской власти устраивать. Мы на них из горняков ревбатальоны посылали. Разработали производственную техническую и финансовую приходо-расходную смету, послали в ВСНХ. От железной дороги кредит получили. Расплатились с рабочими, кое-что из самого главного оборудования купили. Теперь задача — устроить добычу. Покрыть должок и новые подготовительные работы начать к пластам, которые разведкой нащупали.
Потирая широкие, словно лопаты, ладони, сказал деловито:
— Только вот что получается. Уголек этот почти наружу огромным полем залег. Пластом твердой породы прикрыт, лежит себе, словно под каменным одеялом; а как брать его ловчее — заминка.
Сапожков оглянулся на Асмолова.
Асмолов спросил:
— Вы, кажется, запалку шурфов порохом производите, по-дедовски?
— Совершенно верно, — согласился Парамонов. — Как получили уведомление от товарища Рыжикова о вашем будущем приезде, велел я всю взрывчатку в камеры под замок запереть и по старинке запальные работы на одном порохе только производить. Когда снаряжали ребят иркутянам в помощь — восстание юнкеров под командованием эсера Краковецкого надо было расшибить, — так я наказывал: добыть, сколько смогут, взрывчатки бризантного действия, как вам требуется. Они еще, когда выкидали из эшелонов офицеров да казаков, едущих в Забайкалье, пудиков двадцать взрывчатки насобирали и прислали с дороги.
— Спасибо, — краснея скулами, сказал Асмолов. И тут же строго предупредил: — Но это пока только эксперимент…
