кого другого в этой толпе.
Они совсем из особого теста, и очень ли кинутся
они лезть в мою сшибку с Коржовым?
Кто-то, наверное, нечаянно задел меня, ненароком втолкнул в людской поток, туго льющийся в широкие двери. Меня внесло, втёрло в вестибюль.
В вестибюле поток рвался на три ручья, здесь было просторней, свободней.
Примятый к стенке, я обстоятельно огляделся и сделал для себя открытие, что валит народ в общем к книгам в магазин, в боковые двери, а в эту дверь, в дверь прямо и наверх, никто и не толкается.
Неизъяснимой растерянностью опахнуло меня. Вот так да-а… Сюда так-таки никто? Я один?.. Иди кто, я б увязался за компанию. А так… В груди взвенивает, тянет, сосёт и я на всякий случай выкруживаю назад на улицу.
Поторчав на гомонливом тротуаре, я уже уверенней вхожу снова в вестибюль и начинаю следить за своей дверью. Вот кто-то прожёг в неё. Я было дёрнулся за ним, но он скоро пропал в повороте лестницы, и я, увидев, что впереди уже никого нет, остановился.
Промигнуло человека три мимо, лишь потом я насмелился и вприбег подрал себе наверх, боясь оглянуться: иначе не будет пути.
На одном вдохе взлетел я на пятый этаж.
Редакция занимала половину этажа. Дверь с лестничного марша в правую руку.
С минуту помялся я перед нею.
Приоткрыл…
Пусто.
Разгонистый, долгий коридор. Двери на обе руки.
Куда идти?
Я немного подумал и тихонько постучал, верней, поскрёбся ногтем в первую справа дверь.
— Входите, пожалуйста, — позвал мягкий голос.
Я вошёл.
Старушка в сером тёплом платке на плечах портновскими ножницами надрезала по краю конверты.
Перед ней на размашистом столе бугрились два вороха писем. В одном нераспечатанные, в другом уже вскрытые. К вскрытым письмам подколоты редакционные бланки в ладонку величиной. На бланках что-то написано от руки. Крупно, глазасто.
Добрыми, участливыми глазами старушка показала на стул сбоку стола.
— Присаживайтесь. Рассказывайте, с чем пришли, — и отложила ножницы, устало выпрямила спину.
Только я разбежался, старушка ласково положила мне руку на плечо и, извинившись, сказала:
— Я отведу вас… Этим у нас занимается Саша Штанько…
Она взяла меня за локоть, второпи повела по коридору.
Была она одно внимание, отчего показалась мне почему-то больничной нянечкой, а я вдруг почувствовал себя больным, которому без её помощи ни за что не дойти до своей палаты.
Дверь в крайнюю комнату, куда мы шли, была нарастопашку.
Уже с порога старушка в спехе посыпала словами, обращаясь к парню в очках:
— Саша, по твоей части. У товарища беда. Займись сейчас.
— Конечно, конечно, Анастасия Ивановна! — готовно ответил парень, кладя ручку на недописанный лист. Его край пробовал и не мог поднять плотно тёкший в приоткрытое окно свежий ветерок.
Слово беда, произнесённое старушкой, впервые ясно обозначило лично для меня всё то, что случилось со мной.
Мне стало как-то жалко самого себя.
Я заговорил срывисто, невпопад, и чем дольше я говорил, тем всё чётче видел себя маленьким, совсем ребёнком, всеми обиженного, всеми отвергнутого, загнанного в угол.
Я глянул в пустой угол и совсем ясно увидел мальчика на коленях. Конопатый мальчик, я в детстве, зажав лицо руками, плакал навзрыд.
Я вскрикнул и тоже заплакал.
— Слезы… не оружие… — потерянно прогудел парень, краснея и подсаживая повыше на нос очки. — Успокойтесь… Всё вырулим… Всё выведем на лад…
Я ничего не мог с собой поделать. Слёзы сами собой бежали и бежали.
Наконец я притих, стыдно отвёл лицо в сторону.
— А теперь ногу в стремя! — ободрительно кинул Александр, разом подталкивая к себе телефон, а ко мне стопку бумаги. — Распишúте, как всё было, а я пока выдам параллельно звоночек этому Коржову.
Несчастный Коржов!
Каких только уничижительных чинов и званий не удостоился он от моего воинственного спасителя. И чинуша. И волокитчик. И бюрократ. И бездушный…
Я смотрел на Александра и смелел его смелостью. Рыцарь без страха и попрёка! Почти мне сверстник, может, года на три всего обогнал, ну чуть похарчистей раздвинулся в плечах, а ты смотри, ничего и никого, ни одной холеры не боится!
«Вот только такие орёлики имеют право работать в редакции и — работают! — воспарил я мыслию. — Они не толпа! Не-ет!»
И действительно, я лишь двоих видел в редакции, Александра и старушку из отдела писем, и оба в очках. У нас вон на весь совхоз один директор носил очки, больше никто, и не потому, наверно, что не надобны, а потому, что не доросли до очков. У совхозных стариков жило такое понятие, что очки — это агрома-адная культурища, особое место в миру, где-то наверху…
Ну, старушка — ладно. Зато Александр, Александр! Почти совсем мне ровня, а в очках!
Похоже, я слишком восторженно пялился ему в рот, отчего он, положив трубку, кисло глянул на меня.
Однако гордовато похвастался:
— До вздрога выстирал этого темнилу Коржика на все бока. Под конец стал как шёлковый. Засуетился, как змея на кочке… Говорит, пускай приходит сегодня же. Думаю, всё выскочит на путь. Давайте достругивайте и живо-два к этому Коржику!
Я почувствовал себя на десятом небе.
Кое-как дострочил, торопливо сунул Александру свой лист.
Я думал, Александр удвинет его в сторону.
А он прочитал тут же. Уважительно подпустил:
— А знаете, у вас есть перо. Так что пишите нам. Это на будущее. И… Конечно, это не моё дело… Скажите, что вас гонит в сантехники?
— Призвание! — дурашливо хохотнул я.
— Тукс-тукс… Если что, где вас искать?
Александр глянул в конец моей писанины, велел указать адрес.
Я весело чиркнул первое, что легло на ум.
Александр в замешательстве поправил очки:
— Это адрес госбанка.
Слышу, стыд плеснул мне краской в лицо. Не ври!
И я покаянно вывалил всю правду про свои вокзальные апартаменты.
— Вот что, — мягко сказал Александр. — Если у Коржова паче чаяния — мимо, звони… Здесь не застанешь — домой. Телефоны сюда и домой, адрес домашний я тебе сейчас запишу… Я предупрежу своих… Переспать, поесть найдётся на первых порах, а там, как говорил слепой, побачим.
Прощались мы мало не друзьями. Александр сказал, чтоб я называл его просто Сашей, чтоб не выкал и взял с меня честное слово, что я в любом случае не пропаду с его горизонта.
Я до ночи продежурил я под коржовской дверью, но самого Коржова так и не увидел.
Противоречивые догадки мяли меня. Неужели Корж сказал приходить, а сам улизнул? А может, они с просто Сашей просто уговорились подурачить
