сутки. Если без сильного волнения, то «Граф Де-ла-Волькс» станет плотом.
– Что в метеосводке о погоде в открытом море?
– Море спокойное. Завтра ветер усилится, начнется волнение.
– Кто их ищет?
– В поисковой операции задействовано три самолета «Потэ», и из Дакара вышло судно с восемнадцатью членами экипажа на борту.
Тони, пользуясь своим высоким ростом, задает вопрос поверх головы министра:
– Анри Гийоме участвует в спасательной операции?
– Вылетел первым.
Тони кивает. Раз уж сам он не может там быть, какое-никакое облегчение, что их ищет Гийоме. Тысячи квадратных километров поверхности океана. Это как вычерпать песок с пляжа десертной ложкой, но Гийоме будет искать под каждой волной.
То, что связь прервалась столь внезапно, – признак плохой. Строить предположения о том, по какой причине радио внезапно умолкло, столь же бессмысленно, сколь и неизбежно при долгом ожидании. Пожар, взрыв на борту. Кто знает.
Когда министр покидает контрольный зал управления полетами, вся свита из разного рода чиновников, как стадо за пастухом, тянется вслед за ним. Тони берет себе пустой стул и садится рядом с техником по связи. Два часа подряд – метеосводки, сообщения об изменениях графика вылетов, об осуществленных вылетах и приземлениях, но абсолютно ничего о «Графе Де-ла-Волькс».
– Спасательная операция не возобновится до завтра, почему бы вам не пойти домой отдохнуть? – вежливо интересуется координатор.
– Потому что меня изматывает не усталость, а неизвестность.
– Но вам наверняка будет спокойнее дома, с вашей супругой.
– Вы просто мою супругу не знаете.
Пытается улыбнуться, хотя бледным губам удается изобразить лишь слабое подобие улыбки. Он участвовал во многих спасательных операциях и хорошо знает, что техники правы. Ничего до завтра происходить не будет, а здесь он скорее мешает, чем помогает.
Домой он возвращается, еле передвигая ноги. И чуть ли не поминутно смотрит в небо. Звезд нет. Там, наверху, нет ни проблеска света.
Нет просвета и на следующий день. И на следующий нет. Никакого просвета.
Тони спит на диване в гостиной, возле телефона. Каждый день он звонит в оперативный центр, но получает один и тот же ответ. Ничего. Надежды найти их живыми тают. Проходит еще два дня – ничего. Худшие прогнозы теперь становятся единственными. На пятый день раздается телефонный звонок, звонят из отдела по связам с общественностью: он уже несколько дней не появляется на рабочем месте, не объясняя своего отсутствия.
– Не ждите меня.
– Не ждать вас сегодня?
– Не ждите меня больше никогда.
На седьмой день звонит телефон. Он хватает трубку со смесью страха и надежды, но звонят не из «Эр Франс». Говорит директор «Л’Ентранзижан». Просит его написать заметку в память о Жане Мермозе.
Сначала он не понимает, как будто с ним говорят на другом языке. Директор мягко настаивает: ведь вы его знаете, вы лучше других сможете рассказать Франции обо всех достоинствах Мермоза.
– Мне неинтересны его достоинства! – кричит он в ответ. – Мермоз полон недостатков. Когда договариваешься с ним о встрече, он всегда опаздывает и никогда не извиняется. Он упрям, дьявольски упрям, и он нетерпимый!
Директор на другом конце линии умолкает и произносит только:
– Я вас не понимаю…
– Я ни в коем случае не могу рассматривать его со стороны холодного совершенства мертвых!
И, возмущенный, вешает трубку. Как могут эти придурки думать, что Мермоз мертв?
И продолжает дежурить у телефона. Спит на диване, обедает и ужинает за журнальным столиком готовыми блюдами, что приносят из бретонского ресторанчика на углу: соленые блинчики, мидии, картошка фри. Просмотренные газеты на полу выросли в целую гору старых новостей. Иногда Консуэло сидит рядышком. Иногда укладывается к нему на диван и нежно ласкает. А иногда красится такой темной помадой, что губы кажутся черными, и отправляется в театр или на ужин, который длится неимоверно долго, и никаких объяснений она не дает.
После первой недели проходит вторая. Груда газет растет ввысь. Ест он уже только стейки и тортилью; блинчики надоели. Новостей нет.
Мермоз пропал седьмого декабря. Это Рождество он не замечает. Отказывается выходить в новогоднюю ночь, и Консуэло, огорчившись, выходит из дома одна, надев весьма откровенное платье с обнаженной спиной. Новый, 1937 год Тони встречает в халате на диване. Ожидает какого-то чуда на Рождество, чудесного появления Мермоза с наступлением Нового года. Но проходит первое число, потом второе. Ничего.
Однажды вечером в первых числах января Консуэло приглашает домой своих друзей, чтобы продемонстрировать им керамику, расписанную ею в том геометрическом стиле, который, по ее словам, является ацтекским. Но едва лишь они, смеясь и толкаясь, вваливаются в квартиру, Тони выставляет их за порог. Ему нужно одиночество, нужна тишина – на случай, если зазвонит телефон.
Проходит месяц. Он зарос так, что похож на потерпевшего кораблекрушение. Телефон не звонит.
Утро, звонок в дверь. Тони нехотя поднимается и идет открывать. Он не готов к гостям: давно не мылся, из-за стресса без конца ест и набрал уже несколько лишних килограммов. Открывает дверь, а за ней – серьезное лицо Гийоме.
Они смотрят друг другу в глаза. Анри из стороны в сторону качает головой.
– Спасательная операция прекращена.
Мермоз не вернулся. И не вернется уже никогда.
У Тони дрожит нижняя губа и из глаз выбегают горячие, словно рожденные в недрах Земли, слезы. Он обнимает Анри, и они вдвоем наконец-то могут оплакать
