«Я и сестра моя Ирина, – пишет Гаврила Тверитинин, – в 1701 году были у Троицы-Сергиева монастыря, тогда от великого государя царя Петра Алексеевича был указ везде в городских монастырях и в Москве и у всех приходских церквей брать колокола и от всего звону четвертую долю меди веса на пушечный двор на литье пушек, и в том Сергиевом монастыре также, а в монастыре колоколов 26 было. Архимандрит и братия его великого государя указу противиться не смели и колокола с колокольни сымать повелели. Вечером некоторые указали снять один старинный колокол, весу в нем того не знали, а гласом был глух и не ярок, но за поздностью оного не сняли. Монастырь ночью кругом запирался и всегда, также и тою ночью, был заперт, наутро же архимандриту звонарь донес, что того колокола на колокольне нет, и братия не ведала, как и где он делся. Архимандрит же, услыхав об этом, повелел везде искать по кельям у братии и в погребах, и когда нигде не могли обрести (занеже ему чудотворцу отдать сего не изволися), тогда архимандрит Ларион повелел другой снять, также весу в нем не ведая и тот снять повелел и разбить и медь свезти в Москву. Когда колокол сняли, человек, чтоб разбить оный, ударил по колоколу молотом, но колокол от того удара не расшибся, но начал глас от него трои сутки день и ночь непрестанно». Вследствие этого «архимандрит и того колокола не велел везти к Москве, а повелел сымать два другие колокола нонешнего мастерства, но сих колоколов не могли снять никоими делами». В то время, когда «архимандрит и братия, боясь указа государева, с ужасом смотрели на сии колокола, колокола же сии два братьеника вдруг сами собой с колокольни соскочили, пали и стены обломили». Безвестный колокол в это время также отыскался за монастырем в пруде: «Во время тое на монастырь в погреб лед возили и уши оттого колокола видели, а потом его от воды того пруда взяли». Обо всем этом донесли Петру, который, по уверению Гаврилы Тверитини-на, хотя «в монастырь приходил, плакал и прощения просил у чудотворца Сергия о своем соизволении, однако колокола два братьеника повелел везти в Москву, где оне в литье пушечного дела не пошли и не испорчены, потому что медь была жестка, в дело негожа, и доныне те колокола стоят на пушечном дворе целы, как и были».
Число колоколов в Москве в настоящее время далеко превышает количество трех тысяч, а сколько их всех в России – трудно исчислить. Даже отдаленная Сибирь может похвастаться изрядным количеством их. Самый большой колокол там в Тобольском соборе, весит он 1 011 пудов и 22 фунта и лит, как значится по надписи на нем, в 1738 году на Тагильском заводе тщанием митрополита тобольского Антония и иждивением дворянина Акинфа Никитича Демидова; звук его прекрасный и вид красивый. Кроме Тагила, в Сибири лили колокола еще в Тюмени и Енисейске, но большей частью грубой отделки, небольшие и не особенно благозвучные. Сибирские колокола – преимущественно привозные и некоторые из них привезены из-за границы. Так, в Тобольске, в Богородицкой церкви, имеется один выписной из Голландии, надпись на нем гласит «те fecit Jan Albert de Grave Amstelodamu Anno Domim 1719» (лит я в Амстердаме Иваном де Граве в лето от Рождества Христова 1719-е).
Из привезенных в Сибирь колоколов в историческом отношении замечателен Углицний корноухий, в который били в Угличе в набат по случаю умерщвления царевича Димитрия. Борис Годунов сослал изобличителей одушевленных в Пелым, а неодушевленного с отсечением уха в Тобольск в 1595 году. Этот неумирающий ссыльный висел сперва на Спасской колокольне, потом перемещен был на соборную и наконец в 1837 году, по распоряжению архиепископа Антония, снят оттуда и повешен подле архиерейского дома при крестовой церкви под небольшим деревянным навесом. Целью последнего перемещения было то, чтоб показать, если потребуется, эту историческую достопримечательность посетившему в 1837 году Тобольск наследнику престола. В настоящее время углицкий колокол сзывает к богослужению; но до этого времени, когда он висел на соборной колокольне, в него отбивали часы и при пожарных случаях били в набат. Вес в нем 19 пудов 20 фунтов, он корноухий, т. е. с отсеченным ухом; это сделано было, как выше нами сказано, по приказанию Бориса Годунова. Звук у него резкий и громкий; надпись на нем по краям вырезана, а не вылита, она гласит: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия, в 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь в ссылку в град Тобольск к церкви Всемилостивого Спаса, что на Торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитный». Как склад надписи, так и форма букв новейшего времени.
В «Ярославских губернских ведомостях», в сороковых годах, было напечатано, что существует слух, будто этот колокол не настоящий углицкий, что углицкий по какому-то случаю разбился и его перелили, но ухо отсекли у вновь отлитого потому, что так было у его первообраза. Но из этого слуха никакого точного вывода нельзя сделать. В бытность мою в 1882 году в городе Тобольске мне привелось лично видеть этот колокол; поверхность его, очевидно, очень старая, и от древности самая медь серого цвета, надпись же, несомненно, новейшая. При самом тщательном осмотре не найдется ни малейшего даже намека на то, что этот колокол не настоящий углицкий, а только перелитый из него, да и многовековая уверенность жителей не допускает ни малейшего сомнения в его подлинности. Притом и летописи, и предания тобольские говорят, что это действительно тот самый колокол, которым в 1591 году в роковой день 15 мая, в час послеобеденного сна, соборный сторож Максим Кузнецов и вдовый священник Федот, прозванием Огурец, встревожили мирный Углич, и что передаваемый «Ярославскими ведомостями» слух о разбитии и переливке его не заслуживает никакого вероятия и не может нисколько поколебать подлинности этого колокола.
В декабре 1849 года в Угличе возникла мысль о возвращении сюда ссыльного колокола, местные жители в числе сорока человек обратились к министру внутренних дел графу Перовскому с просьбою об исходатайствовании им высочайшего разрешения для возвращения из Тобольска на их счет колокола. По докладу министром означенной просьбы императору, поведено: «Удостоверясь предварительно в справедливости существования колокола в городе Тобольске и по отношении с обер-прокурором просьбу сию удовлетворить». Министр вошел в сношение с обер-прокурором, и по предложению последнего Синод обратился с вопросом о колоколе к тобольскому архиепископу Георгию. Из ответного на этот вопрос сношения преосвященного Георгия оказалось, что в Тобольске при крестовой Святодуховской церкви тамошнего архиерейского дома действительно находится корноухий колокол, слывший ссыльным, и что в сочиненной в Тобольске книге, под названием «Краткое показание о сибирских воеводах», есть известие о присылке, в 1593 году, в Тобольск в ссылку корноухого колокола, в который били в Угличе в набат при убиении благоверного Димитрия-царевича. Затем Синод сделал предписание Ярославской духовной консистории «собрать самовернейшие сведения – не известно ли епархиальному начальству, или же духовенству города Углича, чего-либо положительного о том колоколе, о возвращении которого из Тобольска просят углицкие граждане». Вследствие этого и консистория, с утверждения тогдашнего архиепископа Ярославского и Ростовского Евгения, указом от 25 июля 1850 года, сделала сообразное тому предписание углицкому духовному правлению. В этом предписании велено было обратить внимание и на архив правления; но так как хранящиеся в нем бумаги восходят не далее 1740 года, то, разумеется, он и не мог послужить никаким документом по вопросу о колоколе. Не оказалось также и по разысканию углицкого духовенства ничего относящегося к этому вопросу и при тамошних церквах. Но за всем тем некоторые лица из означенного духовенства выставили на вид местное предание, свидетельствующее о ссылке углицкого набатного колокола в Тобольск, и известия об этом же обстоятельстве, находящиеся в «Древней российской вифлиофике» Новикова, в «Истории государства Российского» Карамзина и в «Памятниках московской древности» Снегирева. Преосвященный Евгений, донося об этом Синоду, прибавил, что епархиальному начальству «ничего положительного об означенном колоколе неизвестно».
Синод, рассмотрев приведенные углицким духовенством сведения о колоколе, нашел их точно так же, как и сообщенные архиереем Георгием, неудовлетворительными, и в определении своем, подписанном 11 мая 1851 года, объявил, «что сими сведениями не подтверждается мысль, что сей колокол есть тот самый, которым возвещено было в Угличе убиение царевича Димитрия, и что, вероятно, мысль сия уже поколеблена в понятиях самих углицких жителей известием, напечатанном в „Ярославских губернских ведомостях“ 1850 года, № 5». Этим и окончилось дело о возвращении колокола. В1888 году в Угличе опять возникло в среде граждан дело о колоколе, и в Петербург приезжал выборный от Городской думы господин Соловьев хлопотать о возврате его из города Тобольска, и, как слышно, в 1892 году колокол будет уже в Угличе.
