Но, если Аглая Викторовна, въ кроткой нетребовательности своей, удовлетворялась успѣхами, которые съ грѣхомъ пополамъ оказывалъ взрослый ученикъ ея, то другіе наставники — нетерпѣливые мужчины — далеко не были такъ снисходительны. Нынѣшній споръ между Матвѣемъ и его товарищами именно и возгорался изъ за того, что Немировскій, дававшій Скорлупкину уроки алгебры и геометріи, пришелъ отъ нихъ отказываться:
— Не могу, усталъ. Даромъ время тратимъ. Совершенно дубовая башка.
Матвѣй возмутился и запротестовалъ, но остальные поддержали Немировскаго.
— Когда кто-нибудь не въ состояніи вообразить себѣ четвертаго измѣренія, — насмѣшливо говорилъ красивый Грубинъ, — то я его только поздравляю. Но если ему не удается усвоить первыхъ трехъ, дѣло его швахъ.
Матвѣй, взметывая золотые кудри свои — ореолъ молодого апостола — и сверкая темными очами, упрямо кивалъ головою, какъ норовистая лошадь, и твердилъ:
— Я далъ слово, что сдѣлаю Григорія человѣкомъ, и онъ будетъ человѣкомъ.
— Въ ресторанѣ, можетъ быть, — сострилъ Немировскій, — въ жизни — сомнѣваюсь.
Матвѣй посмотрѣлъ на него, плохо понимая каламбуръ: онъ былъ совершенно невоспріимчивъ къ подобнымъ рѣчамъ. Потомъ сморщился и сказалъ съ короткою укоризною:
— Плоско.
Немировскій сконфузился, но желалъ удержать позицію и потому еще нажалъ педаль на грубость:
— Нельзя взвьючивать на осла бремена неудобоносимыя.
— Ругательство — не доказательство, — грустно возразилъ Матвѣй.
Тогда вмѣшался Клаудіусъ, параллелограмму подобный, со спокойными, размѣренными продолговатыми жестами, голосомъ, похожимъ на бархатный ходъ маятника въ хорошихъ стѣнныхъ часахъ:
— Теоретически я высоко цѣню просвѣтительные опыты въ низшихъ классахъ общества, но, какъ педагогъ, научился остерегаться ихъ практики.
— Остановись, педагогъ, — воскликнулъ Матвѣй, всплеснувъ худыми бѣлыми руками, — еще шагъ, и ты, какъ Мещерскій, договоришься до «кухаркина сына».
Но Клаудіусъ не остановился, a покатилъ плавную рѣчь свою дальше, точно по рельсамъ вагонъ электрическаго трамвая.
— При малѣйшей ошибкѣ въ выборѣ, мы не возвышаемъ, но губимъ субъекта.
— A обществу даримъ новаго неудачника, неврастеника, пьяницу, — подхватилъ Грубинъ.
— Либо сажаемъ на шею народную новаго кулака, — язвительно добавилъ Немировскій.
Но Матвѣй зажалъ ладонями уши и говорилъ:
— Ненавижу я интеллигентскую надменность вашу. Барѣ вы. Важнюшки. Гдѣ вамъ подойти вровень къ простому человѣку!
Грубинъ пожалъ плечами.
— Какъ тебѣ угодно, Мотя, но — что тупо, того острымъ не назовешь.
— Хорошо тебѣ съ прирожденною то способностью! — возразилъ Матвѣй.
— Не доставало еще, чтобы мы увязли въ прирожденности идей! — захохоталъ Немировскій, a Клаудіусъ, молча, улыбнулся съ превосходствомъ. Но Матвѣй стоялъ посреди комнаты и, потрясая руками, говорилъ:
— Вы дѣти культурныхъ отцовъ. Ваши мозги подготовлены къ книжной и школьной муштрѣ въ наслѣдственности образовательныхъ поколѣній. За васъ ваши батьки и дѣды сто лѣтъ читали, учились, писали. А, когда какой-нибудь Григорій Скорлупкинъ ползетъ изъ тьмы къ свѣту, онъ — одинъ, самъ за себя работаетъ, никакихъ тѣней помогающей наслѣдственности за нимъ не стоить, его мозгъ дѣвственный, мысль прыгаетъ, какъ соха на цѣлинѣ: здѣсь — хвать о камень, тамъ — о корень.
— Позволь, Матвѣй! — остановилъ Грубинъ. — Двоюродный брать Скорлупкина, Илья, — такой же темный мѣщанинъ. Однако, съ нимъ — говорить ли, читать ли — наслажденіе.
— То есть, тебѣ нравится, что вы распропагандировали его на политику! — возразилъ Матвѣй.
— Положимъ, не мы, a твой брать Викторъ, — поправилъ точный Клаудіусъ.
Матвѣй же, грустно усмѣхаясь, продолжалъ критиковать:
— Ленина съ Плехановымъ разбираетъ по костямъ, Чернова съ Дѣлевскимъ критикуетъ, какъ артистъ, a «весело» черезъ два ять пишетъ.
— Велика бѣда! — равнодушно замѣтилъ Грубинъ. — За то — товарищъ.
— Для меня это человѣка не опредѣляетъ, — возразилъ Матвѣй. — Я самъ соціалистъ лишь на половину…
— На которую, святъ-мужъ? — ехидно отмѣтилъ Немировскій. — Съ головы до живота или отъ пупка до пятокъ?
Но Матвѣй, не чувствительный къ насмѣшкамъ и трудно и поздно ихъ понимавшій, стоялъ на своемъ:
— Я не считаю себя вправѣ тянуть въ соціализмъ человѣка, который не имѣетъ выбора доктринъ.
Клаудіусъ засмѣялся торжественнымъ гулкимъ смѣхомъ, точно теперь величественные часы, въ немъ заключенные, стали полнозвучно бить:
— Да ужъ не вернуться ли намъ ко временамъ культурной пропаганды?
— Вербовка въ партію — не просвѣщеніе! — сказалъ Матвѣй.
— Равно какъ и фабрикація полуграмотныхъ буржуа, — возразилъ Грубинъ.
A y окна зеленолицый гимназистъ Ватрушкинъ уныло гудѣлъ:
— Ты пришла съ лицомъ веселымъ.
Розы — щеки, бровь — стрѣла.
И подъ небомъ-нѣбомъ голымъ
Въ пасти улицы пошла.
Продалась кому хотѣла.
И вернулась. На щекахъ
Пудра пятнами бѣлѣла,
Волосъ липнулъ на вискахъ.
И опять подъ желтымъ взоромъ
Въ тѣнь угла отведена,
Торопливымъ договоромъ
Цѣловать осуждена… 1
amp;nbsp; 1 Per Aspera, г. С. Городецкаго
— Задерните меня! — вдругъ испуганнымъ шепотомъ приказала Зоя, сильно пошевелившись на окнѣ, студенту Васюкову.
— Чего?
«Санинъ» выпучилъ глаза, не понимая, a Зоя торопливо командовала:
— Задерните меня… Боже, какой недогадливый… занавѣскою задерните… Я слышу: въ залѣ ходитъ Симеонъ… — пояснила она, исчезая за синимъ трипомъ.
Матерія еще не перестала колыхаться, когда на порогѣ комнаты, дѣйствительно, показался Симеонъ. Онъ былъ въ пальто и шляпѣ-котелкѣ, съ тростью въ рукахъ, и — неожиданно — въ духѣ. Причиною тому была, какъ ни странно, грубая сцена, происшедшая между нимъ и Викторомъ. Оставшись одинъ, Симеонъ внимательно перечиталъ расписку Виктора и трижды вникалъ въ послѣднія ея строки, что «все причитавшееся мнѣ изъ наслѣдства дяди моего Ивана Львовича Лаврухина получилъ сполна и никакихъ дальнѣйшихъ претензій къ брату моему, Симеону Викторовичу Сарай-Бермятову, по поводу сказаннаго наслѣдства имѣть не буду». И чѣмъ больше онъ вчитывался, тѣмъ яснѣе просвѣтлялся лицомъ, ибо эта категорическая расписка неожиданно оставила въ его карманѣ — чего Викторъ, конечно, и не подозрѣвалъ, — не малый капиталецъ…
— «Все»… — думалъ Симеонъ, саркастически оскаливая зубные серпы свои. — То-то «все»… Юристы тоже! И чему только ихъ въ университетѣ учатъ?… Напиши онъ даже «всю сумму», «всѣ деньги», и вотъ уже — другая музыка… Все!.. съ этимъ «все» ты y меня, другъ милый, на недвижимости то облизнешься!.. Поздравляю васъ, Симеонъ Викторовичъ, съ подаркомъ. Теперь я этому мальчишкѣ покажу, какъ брать за шиворотъ старшаго брата, права свои, видите ли, осуществлять чуть не съ револьверомъ въ рукахъ. Изъ недвижимости, что хочу, то и вышвырну негодяю — и все будетъ съ моей стороны еще милостью, благодѣяніемъ, потому что — могу и ничего не дать: расписка-то вотъ она, право-то за меня… Ахъ, мальчишка! мальчишка!
Эти соображенія настолько развеселили Симеона, что онъ даже не особенно разгнѣвался, узнавъ, что Епистимія, вопреки его приказанію ждать новой бесѣды, убоялась идти къ нему и убѣжала домой.
— Ну, и чортъ съ ней! — рѣшилъ онъ. — Въ концѣ концовъ, можетъ быть, къ лучшему. Я слишкомъ много нервничалъ сегодня. Съ возбужденными нервами вести новый отвѣтственный разговоръ — того гляди, попадешь въ ловушку… Епистимія — не Викторъ… Холодная бестія, вьющаяся змѣя… Съ нею держи ухо востро: эта безграмотная троихъ юристовъ вокругъ пальца окрутитъ…
Вмѣсто того, онъ рѣшилъ поѣхать къ Эмиліи Ѳедоровнѣ Вельсъ, разсчитывая въ салонѣ этой дамы, какъ въ центральномъ бассейнѣ всѣхъ городскихъ вѣстей и слуховъ, «понюхать воздухъ», — авось, ненарокомъ, и нанюхаетъ онъ волчьимъ чутьемъ своимъ какой-нибудь слѣдокъ къ источнику обезпокоившихъ его клубской болтовни и анонимокъ…
Проходя заломъ и слыша горячій споръ молодежи, Симеонъ пріостановился, послушалъ и, презрительно улыбнувшись, хотѣлъ пройти мимо, но Клаудіусъ замѣтилъ его въ дверь и издали раскланялся. Симеону пришлось войти къ Матвѣю, чтобы пожать руки Клаудіусу и Немировскому, которыхъ онъ еще не видалъ…
— О чемъ шумите вы, народные витіи? — спросилъ онъ, прислоняясь къ притолкѣ и посасывая набалдашникъ палки своей — художественную японскую рѣзьбу по слоновой кости, изображавшую женщину съ головою лисицы: японскую ламію.
Клаудіусъ объяснилъ:
— Матвѣй громитъ насъ за то, что мы отказываемся непроизводительно тратить трудъ и время на занятія съ его протеже Скорлупкинымъ.
