Одновременно с Положением 1804 г., его пунктом о выселении евреев из деревень западных губерний, перед государственными властями естественно стал вопрос: куда же переселять? Города и местечки уже были густо населены, и густота эта усугублялась жестокой конкуренцией в мелкой торговле при крайне слабом развитии производительного труда. Между тем - южнее Украины пустовала обширная, малонаселённая и плодородная Новороссия. Самый очевидный поворот государственного смысла и был: побудить выселяемую из деревень непроизводительную еврейскую массу - к земледелию в Новороссии. Десятью годами раньше Екатерина пыталась осуществить это побуждение тем, что ввела на евреев двойную подать, но открыла им полностью освободиться от неё переселением в Новороссию на сельское хозяйство. Однако эта двойная подать (о ней много упоминаний у еврейских историков) не была реальна уже потому, что не было учёта еврейского населения, знал его только кагал и скрывал от властей едва ли не половину численности. (К 1808 году она и перестала спрашиваться.) Та екатерининская льгота никого из евреев к переселению не побудила.
Ныне, специально и только для евреев, было выделено в Новороссии 30 тыс. десятин земли "на первый раз", то есть с возможными затем добавками, по потребности. Правительство предлагало для переселенцев крупные льготы: получение в Новороссии в потомственное владение (не в собственность) на семью по 40 десятин казённой земли (средний по России крестьянский земельный надел был - несколько десятин, редко за десять), денежные ссуды на переезд и устройство хозяйства (покупку скота, инвентаря и пр., ссуды возвращать только после 10 лет и ещё в течение 10 лет), также предварительную постройку рубленых изб для переселенцев (в этой местности не только у всех мужиков, но даже у некоторых помещиков были дома глинобитные) - и освобождение от податей на 10 лет, и это при сохранении личной свободы (в то крепостное время) и покровительстве властей42. (А рекрутской повинности по Положению 1804 евреи и так тогда не несли, денежная компенсация её входила в подать.)
Просвещённые еврейские деятели, тогда ещё очень немногочисленные (Ноткин, Левинзон), тоже поддерживали эту государственную инициативу - "это должно быть достигнуто мерами поощрения, а отнюдь не принуждения", - разумно понимая необходимость для своего народа переходить к производительному труду.
Вся 80-летняя - и мучительная - эпопея еврейского земледелия в России представлена в объёмном кропотливом труде еврея В. Н. Никитина, ребёнком взятого в кантонисты (там получившего и это имя), затем посвятившего немало лет изучению архивов обширнейшей - неопубликованной - официальной переписки по Петербургу и Новороссии. Всё это обильно представлено в его книге, наслоем множества документов и статистики, с многократной повторительностью, иногда противоречивостью донесений разнонастроенных инспекторов в далёкие друг от друга годы, с детальными таблицами, не всегда полными, это никем потом не приведено в стройность, - и составляет, для нашего тут весьма краткого обзора, материал чрезмерно богатый. Всё же попытаемся, плотно цитируя, извлечь из него картину объёмную и наглядную.
Цель правительства была, признаёт Никитин, кроме государственной задачи освоения обширных ненаселённых земель, - расселить евреев просторнее, чем они живут, привлечь их к производительному физическому труду и удалить от "вредных промыслов", при которых они "массами, волей-неволей отягощали и без того незавидный быт крепостных крестьян". "Правительство... предлагало им обратиться к земледелию", имея "в виду улучшение их же быта... Правительство... нисколько не завлекало евреев обещаниями, а напротив, всячески воздерживало от переправки более 300 семейств в год"43, переселение тормозили до постройки домов на местах, приглашали евреев слать пока в Новороссию ходоков для разведки.
Идея-то была отначала благая, но не соразмерявшая настроения евреев-переселенцев и малых организационных способностей российской администрации. Замысел был уже потому безнадёжен, что земледелие - это большое искусство, воспитываемое лишь в поколениях, а против желания, или при безучастности, людей на землю не посадить успешно.
Как было отведено для евреев в Новороссии 30 тыс. десятин, так потом десятилетиями неприкосновенно держалось только для них. (Публицист И. Г. Оршанский позже высказывал суждение, что еврейское земледелие могло бы быть успешным только передачей евреям казённых земель тут же, поблизости, в Белоруссии, где сельский быт был у них на виду44. Но этих земель там и не было, например в Гродненской губ. всего 200 десятин - и это при бедных неплодородных почвах "где всё население страдало от неурожая"45.)
Однако "евреи далеко не спешили в земледельцы". Желающих переселяться сперва оказалось лишь три дюжины семейств. Надежда евреев была, что, может быть, ещё отменится, не состоится их выселение из деревень Западного края, на которое в 1804 был отпущен трёхлетний срок, однако оно всё не начиналось. Но роковой предельный срок - 1 января 1808 - вот приближался, уже и под конвоем перегоняли из деревень в местечки, и с 1806 началось-таки движение евреев к переселению, тем более что распространились слухи о выгодности его. Теперь стали подавать заявления массами, "рвались... как в обетованную землю... точно их предки из земли халдейской в землю ханаанскую", и даже "тайно уходили туда группами, без позволения и даже без паспортов". (А то - уже полученный паспорт продавали лицам другой этапной партии, а себе - требовали новый как вместо утерянного.) Желающих "день ото дня числом преумножается", и все "настойчиво просят землю, жилья и пищи"46.
Напор был больше, чем основанная в Херсонской губернии Попечительная контора для евреев-переселенцев готова была принять: не успевали строить дома, рыть колодцы, устройству мешали и степные расстояния и недостаток мастеров, врачей и ветеринаров. Правительство "не скупилось ни на деньги, ни на разумные распоряжения, ни на симпатии к переселенцам", но губернатор Ришелье в 1807 просил ограничить темп вселения до 200-300 семей в год, и только тех принимать неограниченно, кто хочет переселяться за свой счёт. "В случае неурожая придётся кормить этот народ несколько лет сряду". (Беднейшие поселенцы получали ежедневные кормовые.) - Однако губернаторы Западного края стали произвольно отпускать просящихся вне партий - и был потерян точный учёт, сколько же переселенцев пошло. Это вызывало их бедствия в пути, нищету, болезни и смерти47. А некоторые - просто исчезали по пути.
Степные расстояния (где сто, а где и до трёхсот вёрст от колонии до конторы) и неготовность администрации к точному учёту и правильному распределению приводили к тому, что одни поселенцы получали больше, другие меньше; жаловались на неполучение кормовых и ссудных. Малочисленные смотрители колоний не успевали доглядывать. (Смотрителям выплачивалось жалкое содержание, они часто не имели своих лошадей и обходили земли пешком.) Были поселенцы, кто и после двух лет на новом месте не имели ни хозяйства, ни посевов, ни хлеба. Из таких бедующих - отпускали кто куда хочет. Поступали "просьбы евреев об исключении их из земледельческого звания", тогда увольняли из поселенцев в их прежнее состояние мещан, но "из уволенных и пятая доля не вернулась назад, а пустилась в праздношатательство". (А вместе с отчисленными пропадали и выданные им ссуды.) Некоторые поселенцы "то появлялись в колониях, то исчезали без спроса и бесследно", некоторые слонялись по ближайшим городам - "торговать по старой привычке"48.
Многие донесения конторы и инспекторов отражают, как новые поселенцы вели хозяйство. К поселенцам, "не знаю[щим], как что начать и кончать", наняты для обучения их - государственные крестьяне; так, распашку "производят большею частью наймом русских". Усвоена привычка: "исправлять недостатки наёмными рабочими". Засевают лишь незначительную часть отведенной земли и используют для посева не лучшие семена, а некоторые, хотя и получили особые семена на посев, вообще не пашут землю и не сеют, или впустую теряют семена при посеве и теряют при уборке. По неопытности ломают инструмент, а то и прямо продают земледельческие орудия. Не умеют пастушествовать. "Режут скот на пищу, а после жалуются на неимение скота", другие - продают полученный скот и на него покупают хлеб. Не заготовляют кизяков, и избы стали сыры от недостатка топлива; а домов, приходящих в упадок, не поправляют. Не сажают огородов. Соломой, заготовленной кормить скот, топят избы. По неумению жать, косить и молотить поселенцы не могут и наняться на работу в соседние селения, их не берут. От нечистого содержания жилищ - болезни. Они "отнюдь не ожидали, что их самих будут принуждать непременно заниматься сельскими работами", очевидно, они понимали - хлебопашество наёмными рабочими, а когда скот размножится торговать и по ярмаркам. Поселенцы и дальше "всё надеются на вспоможение казны". Жалуются, что "доведены до самого жалкого положения", - и это действительно так; что они - износились до лохмотьев, и это тоже так, - но, возражает инспекция: "не имели одежды по лености, ибо не держали овец, не сеяли льна [и] конопли", и женщины не пряли, не ткали. (Да, конечно, заключал своё донесение один из инспекторов, евреи не справлялись с хозяйством по "привычке к беззаботной жизни, малой старательности и неопытности к сельским работам". Однако считает справедливым прибавить: "к земледелию надобно подготовляться с юных лет; евреи, до 45 и 50 лет дожившие в изнеженной жизни, - не в силах скоро сделаться земледельцами"49.) Расходы казны на поселенцев требовались вдвое и втрое намеченных, всё время испрашивались добавки. Ришелье утверждал, что жалобы "происход[ят] от одних празднолюбивых, а не от добрых хозяев", хотя, отмечает другой доклад, "к вящему же их несчастию, они, с самого их поселения, "ни одного года не были ободрены порядочным урожаем""50.
