виднелись следы от наклеек, которыми я когда-то помечала отдельные ящики.
— Больше всех остальных вещей, — заговорила я после долгой паузы, — мама дорожила сувениром, который остался от бабушки. Его она прятала вот здесь, во втором ряду. Это был зеленый прозрачный камешек, маленький и очень твердый, похожий на выпавший молочный зуб. Наверное, я и запомнила это потому, что у меня как раз выпадали первые зубы, не знаю…
— Красивый камешек? — спросил R.
— Наверное, да… Потому что мама часто доставала его и смотрела, как он переливается в лунном свете. Но в моей душе тот камень не вызывает вообще никаких эмоций. Ни умиляться ему, ни обладать им лично мне совершенно не хочется. Все, что я помню, — это каким холодным он был, когда она однажды положила его мне на ладонь. И даже теперь, когда я стою перед этим комодом, моя память похожа на гусеницу шелкопряда, которая спит как убитая в своем коконе…
— Ничего не поделаешь! Именно так себя чувствуют все, кто встречается с тем, чего больше нет… — сказал R, поправляя очки на носу. И вдруг добавил: — А назывался тот камень, случайно, не изумруд?
— И… зум… руд?? — бормотала я снова и снова. И каждый раз чувствовала, что где-то в самых потайных закоулках моей души это слово отдается едва различимым эхом. — А ведь точно… И-зум-руд… Да, именно так! Но… откуда вы это узнали?
Несколько секунд он молчал. А потом вместо ответа принялся снова открывать ящички комода. Ржавые ручки на дверцах сдавленно лязгали. Так продолжалось, покуда он не выдвинул крайний ящичек слева в четвертом ряду. Тут его руки замерли, и он повернулся ко мне.
— А здесь, кажется, хранились духи? — спросил он.
«Да откуда вы…» — едва не воскликнула я, но прикусила язык.
— Запах еще остался, — пояснил он и, положив мне руку на спину, легонько подтолкнул, чтобы я наклонилась поближе. — Чувствуешь?
Я принюхивалась, набирая полную грудь воздуха, вспоминая этот аромат на маме и то, как она собиралась нанести его на меня. Но все равно внутри меня не шевелилось ничего, кроме сырого, затхлого воздуха. Даже рука R на моей спине ощущалась живее, чем память об этом аромате.
— Простите, — вздохнула я и покачала головой.
— Ты ни в чем не виновата, — сказал он. — Слишком уж это непросто — вспоминать то, что уже исчезло.
Он задвинул ароматный ящичек на место и несколько раз поморгал.
— Но я помню все, — добавил он. — И красоту изумруда, и запах духов. Из моего сердца ничто не исчезает никогда.
Чем глубже зима, тем плотнее кутается остров в свое одеяло из тяжкого, спертого воздуха. Солнце совсем потускнело, и ближе к вечеру, как по чьей-то команде, поднимается шквальный ветер. Люди шагают по улицам быстро, ссутулившись, сунув руки поглубже в карманы.
На улицах все чаще мелькают темно-зеленые фургоны с брезентом на кузовах. Иногда его убирают, и пустые машины резво проносятся мимо под вой сирен. Иногда они тащатся, натужно подрагивая, и медленно исчезают из виду. Время от времени в щели между брезентом и кузовом смутно мелькает то чей-то ботинок, то уголок портфеля, то край пальто.
«Зачистку памяти» теперь производили все жестче. Чтобы кого-то забрать, уже не присылали повесток заранее, как в те времена, когда увезли мою маму. Сейчас всех застают врасплох. Сейчас у них в руках увесистые тараны, которыми можно выбить любую дверь. Полиция неожиданно вламывается в дома и обыскивает все места, где может кто-нибудь прятаться. Рыщет в чуланах, заглядывает под кровати, шарит за шкафами с одеждой. Выворачивает наизнанку любые пустоты, в которых может поместиться человек. Всех, кого находят, — вместе с теми, кто их укрывает, — вытаскивают на улицу и загружают в фургоны.
С тех пор как сгинули розы, новых исчезновений еще не случалось. Зато все чаще разносились слухи о том, что чей-нибудь знакомый из соседнего городка, или одноклассник, или дальний родственник хозяина рыбной лавки пропал без вести. То ли его забрали, то ли ему повезло и он удачно спрятался в чьем-то доме, то ли сначала спрятался, а потом его нашли и забрали.
Никто ничего больше не знал — и даже не пытался разузнать. Ведь что бы там ни случилось, было ясно одно: стряслась беда, которую можно накликать и на себя, даже просто болтая о ней на улице. И если вдруг поутру люди обнаруживали, что соседний дом опустел, они проходили мимо, украдкой оглядываясь на его окна и молясь в душе о том, чтобы все обошлось. Люди на острове привыкли к потерям.
* * *
— Хочу вам кое-что рассказать. Но если не хотите это услышать, говорите сейчас. Вы согласны?
Рука старика застыла над недорезанным яблочным пирогом. Он удивленно хмыкнул:
— Странный вопрос… Как я могу обещать, не зная, о чем речь?
— А вот так. Когда всё услышите, отказываться будет поздно. Обратной дороги нет. То, что я хочу рассказать, — тайна, которую крайне важно сберечь. И сейчас нужно выяснить, можем ли мы с вами хранить ее вместе. Не хотите — не страшно, никаких проблем. Тогда я просто запечатаю эту тайну в сердце и никогда в жизни не расскажу никому. Вот и все. Так что забудьте о смущении, гордости или долге и просто скажите: хотите вы это услышать или все-таки нет?
Старик отложил в сторону нож, сцепил пальцы на коленях. Чайник на печке вот-вот закипит. Лучи солнца из иллюминатора каюты первого класса заливают яблочный пирог. И сливочное масло на его корочке тает, поигрывая золотистыми бликами.
— Ну что ж… Послушаю! — ответил старик, всем телом разворачиваясь ко мне.
— Но знание — это опасно. И чревато большими неприятностями.
— Нетрудно догадаться.
— А может и стоить жизни!
— Ну, моей-то жизни все равно уже почти не осталось.
— Так-то оно так, но…
— За меня не волнуйся. Давай, рассказывай, — кивнул он, обхватив колени поудобней.
— Я хочу кое-кого спасти… А точнее — спрятать, — сказала я и посмотрела на старика. На лице его не дрогнуло ни мускула. Он просто сидел и молча ждал продолжения.
— Я прекрасно знаю, какого ужаса ожидать, если меня раскроют. Но если ничего не сделать, я опять потеряю очень близкого мне человека. Так же, как потеряла маму… Но одна я с этим не справлюсь. Мне нужна помощь — того, кому я могу доверять.
От сильного ветра паром натужно закряхтел. Десертные тарелочки, составленные одна на другую, звякнули на всю каюту.
— Могу я кое о чем спросить?
— Конечно.
— Человек, кого ты хочешь
