в жопу засунули, пока авторитетная тетка говном поливает. Каждый думает только про свою жопу, про свою жизнь, и никому не нужен приживала, нахлебник без средств к существованию, который только жалость вызывает. И мне надо подумать о своей жизни, а не лезть в чужие и не пытаться играть роли, которые нахер никому не нужны! – закричала она.
– Хорошо, хорошо. Подумаешь об этом завтра, как Скарлетт Охара. Давай, раздевайся. Ты сейчас очень эмоциональна. У тебя был тяжелый день. И завтра ты не будешь и половины всего этого ощущать. У тебя сейчас немного гипертрофированное ощущение собственной ничтожности. Утром это пройдет, так как ты поймешь, какая ты балбеска, что наговорила такую чепуху, – пыталась смягчить обстановку я.
Но Татьяна начала по-настоящему истерить и кричать на меня, чтобы я прекратила эту комедию, что ей осточертели наши жалостливые взгляды и поблажки. Что она не дура и понимает, что жить втроем в одной комнате – это испытывать свое терпение, что кормить и поить ее никто не обязан и ей не нужны эти подачки. Что лучше она сдохнет под мостом, чем будет находиться под одной крышей с людьми, которых она напрягает, притесняет и вызывает лишь сочувствие. Она вопила, уже трясясь от ярости, полная решимости броситься в темноту ночи. Единственное, что ей препятствовало – это закрытая на ключ дверь.
– Открой дверь! – кричала она.
– Не открою, пока не успокоишься, – совершенно спокойно сказала я, не обращая внимания на все ее неприятные слова, которые она нам высказала в сердцах.
– Дай ключи! – настаивала она.
– Не дам. Даже не пытайся настаивать больше. Снимай верхнюю одежду, выпей, покури, поплачь. Но ты никуда не пойдешь, – так же спокойно вторила я.
– Открой дверь!! – злилась Татьяна, бесполезно цедя сквозь зубы свое приказание.
– Какие мы злые! – будто дразня взбеленившегося безобидного ребенка, не смогла удержаться я и расхохоталась.
– Отдай ключи, а то я буду громко кричать и тарабанить в дверь! – пригрозила она.
– Не будешь, – улыбнулась я и на всякий случай встала у двери, чтобы создать дополнительную преграду для выполнения Татьяниной угрозы.
– Выпусти меня! Я хочу уйти отсюда! – начала плакать в истерике Татьяна, понимая свою беспомощность.
– Ну куда же ты пойдешь? Ты только что перечислила все варианты, где тебя НЕ ждут. Заметь, отсюда тебя никто не гонит. Даже насильно удерживают. Неужели не понятно, что нам не все равно? Давай-ка, ТЫ сама уже перестань ломать трагедию и комедию. Сейчас мы сделаем тебе офигительный коктейль из пустырника и валерьянки, а то что-то нервишки у тебя совсем расшалились, и ты ляжешь спать, – продолжала я гнуть свою линию.
– Да отстаньте вы все от меня! – зарычала Татьяна. —Достали, благодетели хреновы! Что вы ко мне прикопались? Бонусы в карму хотите заработать, призрев сиротку? До первого неудобного случая! А потом шуруй лесом, приживалка! – Татьяна была настолько потрясена цепью событий этого дня, что просто потеряла связь с реальностью и собирала в кучу все приходящие ей на ум обидные фразы, лишь бы как-то высказать свою внутреннюю боль и обиду. К тому же растекшееся по горячим венам вино обострило едкость фраз. Она кинулась на меня в попытке выхватить ключи из моей руки, крича:
– Пусти! Пусти! Хочу сдохнуть в этом проклятом городе, в этом ебучем морозе, облегчить вам всем жизнь!
Это было последней каплей. Я готова была вынести ее боль, вымещенную словесными упреками в мой адрес, но ее безумные мысли начали меня пугать.
– Так! Ну-ка закрой свой рот! – приказала я ей каким-то чужим не своим голосом.
Я засунула ключи в карман своих штанов, схватила Татьяну за грудки и поволокла в комнату как можно дальше. Не знаю, откуда у меня появилось столько сил, чтобы оторвать Татьяну от пола всю целиком. Я чувствовала себя каким-то терминатором, который железной рукой вцепился в свою жертву. Ошарашенная от такого действия соседка забилась в угол дивана и схватилась обеими руками за голову, не зная, чего ожидать дальше. Ноги Татьяны подкосились, и она рухнула на пол. Лежа на полу в грузной дубленке, она барахталась на спине как толстый, неповоротливый майский жук, пытаясь встать. Я уселась на нее сверху и стала молотить ее ладошками по лицу, что было сил, каждым ударом впечатывая сказанное слово:
– Какая! Же ты! дура! Мы! любим! Тебя! Любим! Понимаешь? Ты – наш друг! И мы переживаем! За! Тебя! Ты! Никуда! Не! Пойдешь! Не потому! Что нам! Тебя! Жалко! А потому! Что мы! Тебя! Любим! Ты – друг! Мы! Любим тебя! – каждый раз, когда я говорила слово «любим» удар был втрое сильнее.
Соседка спрыгнула с дивана и начала хватать меня за руки, пытаясь оттянуть от Татьяны.
– Перестань ее бить! Хватит! – кричала она. – Хватит! Хватит! – уже нечеловеческим голосом захрипела она.
Тогда и я пришла в себя. Татьяна рыдала. Мои руки были мокрыми от ее соплей, слюней и слез. Я влепила ей последнюю пощечину изо всех сил, собрав все свое небезразличие к этому человеку, достала связку ключей из кармана и бросила ей прямо в лицо со всей силы, надеясь поранить ее тяжелыми металлическими брелоками. Я хотела, чтобы ей было больно физически, рассчитывая на то, что ее душевные муки немного притупятся от этой боли. Совершенно спокойно и безразлично я буркнула:
– На! Делай, что хочешь!
Я встала с ее обмякшего тела, которое все еще билось в истерике, взяла пачку сигарет из кухни и закрылась в ванной. Забыв включить свет, в полной темноте я оперлась о стену и, чиркая спичкой о коробок, медленно опустилась на пол, скользя спиной по стене, совершенно не желая знать, что происходит за закрытой дверью.
Татьяна неуклюже попыталась подняться с пола. Соседка была в полном оцепенении и не решалась вымолвить ни слова. После произошедшей насильственной картины она понимала, что дальнейшие действия, теперь уже с ее стороны, были бы бесполезны. Татьяна, перевалившись в своей объемной зимней одежде на бок, молча встала, ощупала свое полыхающее лицо, и направилась к выходу.
Я сидела в темной ванной комнате и мне было почти все равно, уйдет она или нет. Я ощущала свою беспомощность и гнев на себя. Нельзя вытащить человека из петли, если он принял решение распрощаться с жизнью, как ни старайся и что ему ни говори. Все происходящее не было со стороны Татьяны криком о помощи. Именно помощи она как раз-таки и не хотела. Она хотела сделать что-то, что дало бы ей какое-то озарение, какую-то ясность в
