кто-нибудь из передовых механизаторов или ирригаторов предложит выдвинуть книгу на премию. Ничего предосудительного — труду ученого воздается должное.
Правда, в последнее время вмешалось одно небольшое, но все же неприятное обстоятельство. На днях директор института проводил совещание и между прочим сказал, будто в верхах с большим вниманием отнеслись к докладной записке Нормурада Шамурадова. Вахид Мирабидов знал, что его давний, мягко говоря, оппонент утверждал противоположные идеи. Но не так уж это и страшно. Как бы там в верхах ни отнеслись к старому спорщику, все равно записку спустят вниз, к ним в институт. И в этом случае предложение целинников будет весьма и весьма кстати. Выйдет, что книгу поддержали практики, те, кто непосредственно заинтересован в осуществлении ее идей. Попробуй не посчитайся с таким аргументом!
Словом, как только Вахид Мирабидов вышел из машины и поздоровался с дочкой, он. тут же распорядился пригласить в гости Атакузы.
Зятя не было дома — уехал в обком. Махбубе удалось лишь к вечеру, часам к семи, дозвониться до мужа. Он только что вернулся из области и у себя в кабинете просматривал бумаги, накопившиеся за время отлучки.
— Ой, где вы пропадаете, товарищ Шукуров? С самого утра ищу — не могу сыскать вас!
Радостно возбужденный голос жены удивил Шукурова.
— Что такое у вас?
— Ничего особенного. Просто гости собрались. Отец с матерью приехали из Ташкента. И Атакузы-ака уже здесь. Приезжайте поскорее. Надеюсь, сегодня вечером у вас нет никаких там собраний-совещаний?
— Хорошо, хорошо, сейчас подъеду.
Шукуров стоя досмотрел бумаги. Он и сам сегодня чувствовал радостный подъем. Побывал с утра в облисполкоме, обкоме, был на приеме у Первого. А главное — разговор с Первым получился на редкость искренним, откровенным. Немолодой уже, роста небольшого, полноватый, лысый человек. Напомнил Шукурову его учителя — старого усталого ученого. Как он внимательно, спокойно слушал, задумчиво поглаживая седые брови. Шукуров начал горячась, но постепенно взял себя в руки и толково, а главное, начистоту выложил все, что накопилось за несколько месяцев работы. Все свои планы, трудности, сомнения — все открыл этому похожему на старого учителя человеку. Довольно резко сказал о неувязках в работе плановых и хозяйственных органов области.
Первый задумчиво кивал, делал пометки в настольном календаре, а когда очередь дошла до просьб, вдруг лукаво сверкнул глазами:
— А вы думаете, только у первого секретаря райкома такие трудности? Считаете, первому секретарю обкома легко? Вам надо, скажем, пять тысяч тонн удобрений или там цемента, а мне требуются все пятьдесят, дорогой мой! — он засмеялся. И все же позвонил по ВЧ в Ташкент, сначала в Госплан, а потом еще двум министрам. С министрами разговаривал по-приятельски.
— Мы с тобой старые стали, ленивые, инициативы уже нет. Пора на пенсию, — так начал с одним из них. — А вот пришел ко мне новый секретарь в район — горячий парень! Грандиозные строит планы. И представь себе, не просит, а требует: район, мол, какой — целинный! Не может получить человек положенное по закону. Как так? Вот и проверь своих! Да, да, проверь и подкинь что-нибудь. Что-что? Ну какой ты министр без резерва? Не прибедняйся. — Положил трубку и подмигнул Шукурову: — Это я своему фронтовому дружку по-свойски.
Сказал, надзор за делом поручит Бекмураду Халмурадовичу. Шукуров очень досадовал, что Халмурадов оказался в отъезде. Хотелось поговорить с ним в присутствии Первого, надо бы разобраться в некоторых делах. Уже прощаясь, Первый вдруг спросил:
— А как там Атакузы Умаров?..
И снова внимательно, не торопя, не прерывая, выслушал все «за» и «против».
— А не слишком ли вы либеральничаете с ним?
Шукуров невольно улыбнулся:
— Может быть. Но ведь и сам обком…
— Что обком?
— В промышленном отделе мне, например, сказали, что обком дал указание ускорить газификацию именно его поселка. А помнится, вы просили, чтобы я не обижал Аксакала…
— Хорошо, я разберусь. Бекмурад Халмурадович говорил мне — Атакузы Умаров построил прекрасные ясли, детсад. Неплохо ведь. Очень даже хорошо. И постановление ЦК было по этому поводу. А многие наши председатели, и притом не из бедных, все еще не хотят утруждать себя. Так что передайте вашему Умарову спасибо от моего имени тоже. Пригласите к нему в колхоз других раисов — пусть перенимают опыт. Но тем не менее, каким бы передовым ни был Умаров, это не значит, что ему дозволено больше других. Законы писаны для всех! Кстати, разберитесь на месте и насчет Минг булака. Но учтите — животноводческий комплекс-дело очень нужное, полезное…
Странное ощущение не покидало Шукурова. Всю обратную дорогу он думал о разговоре с Первым. Как понять это: «разберитесь сами»? Видно, шутка насчет пяти и пятидесяти тонн удобрений — наболевшая, горькая шутка. И он сталкивается с теми же трудностями, что и секретарь райкома. А что касается Атакузы, разобраться, конечно, придется. Хоть, надо сказать, теперь, когда сам чуть не задыхается от навалившихся забот, Шукуров стал больше понимать и Атакузы, и других раисов.
Вот он, секретарь райкома, требует от них хлопка, беспрекословного выполнения плановых заданий… А сам в глаза не может им посмотреть. И как посмотришь, когда требовать требуешь, а дать то, что нужно для того же хлопка, не можешь. Не сами ли мы толкаем раисов на обходные пути с «хандаляшками»?
Однако правда и то, что Атакузы переходит уже все границы. Ведет себя, будто владетельный князь.
…Шукуров собрался уже уходить, но секретарша принесла еще одно письмо. Подписано Халмурадовым. Ответ на запрос о районной биологической лаборатории. Обком считает не очень целесообразным создавать районную лабораторию. Однако, если в районе чрезмерно размножилась хлопковая совка, этот вопрос можно поставить перед Министерством сельского хозяйства.
«Ловко! — усмехнулся Шукуров. — Выходит, или заткнись, или признай: да, недосмотрел, и хлопок гибнет от совки».
Вспомнились неистовый доцент и его подопечная — с большими печальными глазами. «Надо помочь, — решил Шукуров. — Пусть Халмурадов думает, что ему угодно, но лабораторию мы откроем!»
Он захлопнул папку и попрощался с секретаршей.
Через несколько минут был уже около своей калитки, толкнул ее — и не узнал двор. Готовилось какое-то пышное торжество. Собрались женщины, должно быть соседки, пекли лепешки в тандыре, чуть поодаль двое мужчин в белых халатах, подвесив тушу барана — и преогромную! — на суку яблони, разделывали ее, сверкая лезвиями ножей. От летней кухни уже остро и пряно тянуло жареным луком и мясом.
Первой увидела Шукурова Назокат-биби. Полненькая, крепенькая, она засеменила к зятю. Поцеловала в лоб, провела несколько раз белыми пышными руками по его плечам и затараторила:
— О, ненаглядный мой зятек! А
