- Хватит! - попросила тетя Груша. - О чем вы все говорите? Он уже умер, и уже никому не важно, князь он был или нет.
Тогда старики опустили к столам свои легкие головы и молча расставили хрусталь. Одни только черные локти мелькали.
Мы вышли на улицу, чтобы отвезти дядю Киршу на кладбище.
У подъезда стоял автобус. На ступеньках подъезда стоял подросток Валера в ботинках дяди Кирши.
Когда Натка поравнялась с ним, она страстно прошептала ему в лицо: "Будь ты проклят!", тогда он молча показал ей нож, но она засме-ялась и повторила: "Будь проклят! Проклят!" И тогда подросток Валера ответил ей: "А ведь это не я!" - и рывком головы указал на гроб. "А по-чему же ты в его ботинках?" - не унималась Натка. "Это не я! - хрип-ло повторил подросток Валера. - А ботинки из универмага! Мне купил брат!" Натка хотела что-то сказать, но не успела, ее подтолкнул старик с полинявшими глазами, выходивший из подъезда.
На кладбище у разрытой могилы тетя Груша осмотрелась по сторо-нам и с удовольствием сказала:
- Места хватит на всех!
На мгновение мне показалось, что где-то в кустах мелькнуло бледное лицо Харитона Климовича в черных очках. Он мерз. Воротник пиджака был поднят и обмотан шарфом. Из кармана торчал белый уголок платочка.
Старик с полинявшими глазами говорил над гробом речь.
- И если кто и виноват перед тобой, то ты, Кирилл Николаевич, прости...
Харитон Климович опасливо шмыгнул в кусты.
- Никто не знает причин твоей смерти...
И тут тетя Груша зарыдала во весь голос.
- Но если дальше, за смертью, есть жизнь...
И тут зарыдала Натка.
- ...то будь в ней счастлив, Кирилл Николаевич! Наш странный друг и веселый товарищ!
И потом гроб опустили в могилу, и старик, произносивший речь, вяло бросил на дно комок грязи. Следом за ним потянулись другие руки с пригоршнями земли, и даже маленький Аленкин кулачок и желтая рука Харитона Климовича с розовыми ногтями.
Потом мы уходили, садились в автобус. Я оглянулась: маленький бугорок за чугунной оградой, над бугорком сосна, и много-много места вокруг.
На поминках мы с Аленкой взялись за руки и сели на диван. Мы раскачивались в разные стороны и смотрели в окно.
Напротив за столом сидели Вовкина бабушка и моя мама. Тетя Гру-ша с Наткой, обнявшись, плакали.
Моя мама заложила ногу на ногу и, глядя на серые мурашки на колготках, спросила:
- Это правда про Кирилла Николаевича?
- Какая правда? - неохотно отозвалась Вовкина бабушка.
Моя мама помолчала, прежде чем объяснить.
- Это правда, что он был князь?
- Кто его знает! - с облегчением ответила Вовкина бабушка. По--французски он говорил с трудом, но если языком долго не заниматься, его можно забыть. Это как в балете. Истории, которые он рассказывал о себе, были до того невероятны, что я ни минуты не сомневалась, что он их выдумал. А его альбом с фотографиями наполовину состоял из пе-реснятых почтовых карточек. Но вдруг неожиданно он добавлял в свои рос-сказни какую-то такую подробность, что сразу же становилась ясна его принадлежность к высшей жизни. Эти подробности... я не могу их вам пересказать, они сквозили в его интонациях, жестах, когда он не кривлялся, подражая актерам на открытках, в неожиданном развороте лица. Но почему вы спрашиваете меня? Ведь я же сама уже ничего не помню. Ничего... Так, обрывки из раннего детства!
Вечером после поминок моя мама решила меня увезти. Она собрала мои вещи в клеенчатую хозяйственную сумку с синими ромбами на боках, и мы вышли на улицу. Я обернулась на окно. У окна стояла тетя Груша и махала мне рукой. Я помахала ей в ответ. Моя мама торопила меня и тянула за рукав. Ее черные туфельки были забрызганы грязью, и от холода она поджимала то одну, то другую ногу. Я увидела, что тетя Груша что-то говорит, но слов не разобрала. Я показала на уши, что не слышу. Она повторила. По движению губ я догадалась: "Утешение мое! Утешение мое!" Моя мама приложила ладонь к щеке и закричала: "Алле-алле!", что означало, что мы позвоним тете Груше. Тетя Груша согласилась. Она оставалась одна в пустой квартире со сдвинутыми столами, заставленными хрусталем с недопитой водкой, одной из участниц смерти дяди Кирши.
Мы свернули за угол, и я в последний раз оглянулась на ее окно. Она по-прежнему смотрела нам вслед и что-то показывала руками. Я взглянула, куда она указывала: рабочие в синих брюках с широки-ми лямками в просвет между "е" и "л" в "Перелетных работах" прила-живали букву "п".
ГЛАВА 5 - ТЕМНЫЙ НОЯБРЬ
Вот уже месяц, как мы с мамой жили на Красном проспекте возле Оперного театра.
- Тебе скоро в школу, - сказала моя мама.
- Когда? - обрадовалась я.
- Через два года.
- Через два? - переспросила я и протянула ей два пальца.
Мама кивнула, пожала мои пальцы и сказала:
- Пора тебе заниматься английским.
У нас играла музыка. Не такая, как у Харитона Климовича. Повесе-лее.
Ее ноги, обутые в коричневые туфельки с золотыми пряжечками по бокам, слева и справа, подпрыгивали в такт музыке и перекрещи-вались. Когда ноги перекрещивались, пряжечки встречали одна другую и звонко целовались. Топ, чмок, дзынь! - поскакали к двери коричневые туфельки, и я побежала за ними.
Мы вышли в подъезд. Музыка смолкла. Из подъезда мы вышли на улицу; пританцовывая, перешли через двор и остановились у соседнего дома. В просвете между домами мелькнули колонны Оперного театра и троллей-бусная остановка.
Когда мы позвонили в дверь, нам открыла женщина с квадратным лицом в квадратных брюках на подтяжках.
Моя мама что-то сказала ей и положила мне руку на плечо. Женщи-на с квадратным лицом кивнула ей и ответила. Я вслушивалась в их разговор, но ничего не понимала. Ноги моей мамы подпрыгивали и притопывали, выстукивая ритм беседы. Я вслушивалась: они переговаривались, не выпуская слова изо рта. Слова застревали в горле, ворочались там и булькали.
- Входите, - неожиданно сказала женщина с квадратным лицом, перестав булькать.
Она отступила в глубь коридора и щелкнула подтяжками.
Коричневые туфельки перескочили через порог. Я вошла следом.
Женщина с квадратным лицом посадила нас за стол и поставила перед нами чашки с золотыми стенками.
- Чай с молоком и без сахара, - сказала она. - Так пьют только в Англии. Печенье "Лимонное", - и высыпала в вазочку желтые квадрати-ки из зеленой пачки.
Тетя Груша никогда не покупала такое печенье. Оно было самым дешевым в магазине и самым невкусным.
Моя мама довольно булькнула горлом. Я задумалась и булькнула следом.
Женщина с квадратным лицом внимательно прислушивалась.
- А ну-ка повтори, - сказала она.
Я повторила.
- А она способная, - обратилась женщина с квадратным лицом к моей маме и послала ей квадратную улыбку.
Коричневые туфельки ловко перескочили одна через другую и по-целовались пряжечками. Над туфельками нависали расклешенные штаны с проглаженными стрелками.
- Ты умеешь читать? - спросила меня женщина.
- Да, - булькнула я.
Она очень обрадовалась и предложила:
- Возьми печенье...
- Нет, - отказалась я.
- Почему?
- Я такое не ем.
- Вот как! - нахмурилась женщина. - Что ж, мы сейчас проверим, как ты там читаешь!
И она развернула передо мной большой лист с красными буквами.
- "А, вэ, эс, дэ..." - прочитала я.
- Очень плохо, - перебила она.
Коричневые туфельки недовольно заерзали.
- Это "эй, би, си, ди..."
Я поправилась.
- К следующему уроку выучи все буквы! - приказала женщина с квадратным лицом.
Коричневые туфельки запрыгали к дверям. На столе рядом с не-тронутой чашкой чая остались лежать зеленые три рубля.
На другой день учительница английского научила меня словам "окно", "стул" и "чашка" и очень обрадовалась, когда мы оставили три рубля за гитарой на подоконнике.
Через день она объяснила мне, как спрашивать про погоду и как отвечать, что погода никуда не годится. Когда мы уходили, она осталась довольна: на полочке рядом с телефоном снова лежали три рубля.
Потом было воскресенье, и женщина с квадратным лицом позвонила и сказала нам, что у нее выходной. Тогда моя мама спросила меня по-ан-глийски, не хочу ли я есть. Я ответила, что хочу чаю с молоком и бу-терброд с сыром. Потом она спросила у меня про погоду, я ответила, что погода - хуже не бывает.
На ногах у моей мамы были зеленые тапочки в черную клетку. В комнате играла музыка, и ее ноги во время завтрака ходили ходуном. Стол сотрясался. Чай подпрыгивал в чашках и вот-вот должен был перелиться через край, но делал усилие и удерживался.
В дверь позвонили. Мы подумали, что женщина с квадратным лицом отменила выходной, но на пороге стояли Натка с Аленкой.
- Очень, очень рады вас видеть! - сказала моя мама.
Я подтвердила.
Натка сурово вошла в прихожую и за руку втащила Аленку. Натка была в красном пальто с каракулевым воротником и белой шали. Аленка была в маленьком коричневом пальтишке, из рукавов торчали руки в черных перчатках, пришитых на резинку. Левый глаз без наклейки смотрел ровно и тревожно.
