не нужен уже как руководитель, она ни в коей мере не зависит от меня, так как уже через месяц защитит диссертацию.
Все началось в псковском ресторане, когда мы танцевали.
Лучший тест на сексуальную совместимость – танец, тем более такой, как танго. Если партнерша покорно следует каждому вашему движению, если вы с ней двигаетесь как единое целое под эту знойную, пробуждающую страсть музыку – это показатель того, что вам будет хорошо вместе. Ведь танго – это танец, имитирующий любовную игру.
А мы с ней танцевали именно танго, и она оказалась великолепной партнершей. Было от чего закружиться моей седой голове!
Но даже не это послужило поводом напроситься к ней в номер. Ведь она была так хороша в этот вечер! И зная о ее подчас чрезмерной застенчивости, мне хотелось дать ей понять, что она потрясающая женщина и способна свести с ума любого мужчину.
«Зайду в номер, обниму ее, поцелую руку и попрощаюсь, – думал я. – Достойный финал вечера. Разумно, красиво, уважительно и дальновидно. Вдруг, когда-нибудь потом, появится повод, так пусть это станет отправной точкой». Но она неожиданно перехватила инициативу, весьма искусно изобразив, что от страсти теряет сознание. Разумеется, я не мог ударить в грязь лицом.
Ну что, я оправдан? Похоже, что да.
***
Поздней осенью они сидели у камина, собственноручно сложенного Костей, пили ром «Мама Хуана», привезенный им из Доминиканы, и вспоминали, как выживали в начале девяностых годов теперь уже прошлого века.
– Слушай, Костя, а как ты рискнул заняться бизнесом? – спросил Семен. – И почему именно хлебным?
– Ну, почему хлебным – это понятно. Хлеб едят всегда, и чем голоднее время, тем больше. По объему потребления хлеба на душу населения определяется благосостояние страны. А в девяностых, как вы помните, время было совсем голодное. Вот как выживали ваши семьи?
– Я водил экскурсии по городу и играл в холле Европейской гостиницы, – отозвался Семен. – Помню, наши студентки, промышлявшие там проституцией, пока учились, делали вид, что не узнают меня, а потом стали здороваться – сначала снисходительно, затем с презрением.
– А я, как вы помните, бомбил. Один раз чуть не убили, отбирая машину. Газовый пистолет спас, – сказал Глеб.
– Ну а мы сначала решили бройлеров разводить – надеялись разжиться на продаже курятины, – но они столько жрут, что кормов было не напастись! – усмехнулся Константин. – Приезжаю как-то на дачу, а моя бедная Аня стоит у птичьего загона и плачет. «Что случилось?» – спрашиваю. А она: «Вот, на последние талоны купила пять килограммов проса, а эти, с позволения сказать, цыплята за пять минут в драку все съели. Больше кормить нечем».
Конечно – их тридцать голов, да здоровые такие вымахали за пять месяцев! Покормили их еще пару дней рубленой крапивой и забили. Продавать было себе в убыток. Да и где, кому? Закатали в собственном соку и год питались.
Родители Ани перед смертью успели приватизировать квартиру. Мы хотели ее детям оставить, а потом на семейном совете решили продать и купить пекарню. Наняли мастера и всей семьей ему помогали выпекать хлеб. Здесь же из окна и продавали. Дело пошло. Наняли рабочих, потом запустили три смены, поднялись и купили большую квартиру в центре.
Примечательно, что мы были еще в процессе оформления и, кроме районной администрации, никто об этом не знал. Тем не менее к нам домой пришли бандиты и потребовали плату за «крышу».
– И что, вы безропотно стали платить? – возмутился Глеб.
– Послушай, ты спрашиваешь так, будто жил в это время в другой стране! Как будто не видел ежедневно пылающие ларьки. Методы, применяемые к тем, кто пытался сопротивляться, были изуверские: сначала жестоко избивали, потом жгли, затем либо насиловали кого-то из членов семьи, либо сажали на иглу, а если все это не помогало – убивали.
– А что, власти не могли справиться или была другая причина? – поинтересовался Семен.
– Во-первых, они сами были в доле: они же и наводили бандитов. Во-вторых, с запуганных людей проще брать взятки. Мы платили налоги, ровно столько же брали бандиты, и столько же уходило на взятки. Однако и это власть имущих не устраивало. Рвите меня на куски, но я не отрекусь от мысли, что кризис девяносто восьмого года создали искусственно. Вспомните: страна стала подниматься, в магазинах появились товары, причем немало произведенных здесь, в России. Но для чиновника, как и для госбюджета, импортировать в десятки раз выгоднее, чем производить самим. Цены стали доступными, все определенно начали жить лучше. У людей появилось достоинство. Лично я испытывал это чувство не как профессор, а как булочник. Мебельщики, колбасники, чулочники почувствовали, что они могут. И власти испугались. Им нужна была толпа баранов не просто блеющих, а блеющих в одной тональности, чтобы не раздражало. Думающие инициативные люди – величайшая опасность для бюрократа! Экономически независимым и свободно мыслящим трудно навязать чужую волю, им не прикажешь, не вынудишь за продуктовый пакет голосовать за «кого надо».
Притом и весь так называемый враждебный мир был заинтересован в развитии среднего бизнеса. Сколько денег растворилось на просторах нашей необъятной родины? А я скажу: девять миллиардов, направленных американцами для недопущения кризиса. Ведь до сих пор концов не нашли. Безусловно, влиять на пару десятков олигархов легче, чем на десятки тысяч самодостаточных производителей, смертельно опасных для чиновников.
Наступила гнетущая пауза.
– Все как-то не совсем справедливо, – прервал тишину Семен. – Посмотрите вокруг. Сколько хороших, образованных и трудолюбивых людей бьются как рыба об лед и при этом влачат жалкое существование! А рядом с ними преуспевают пустышки. Как, почему? Костя, ты у нас знаток человеческих душ и судеб. Как объяснишь эту несправедливость?
– У меня на сей счет своя теория. Все люди случайным образом рождаются в одном из двух потоков: светлом или мутном. Рожденные в светлом потоке, подчас не прилагая никаких усилий, проплывают по жизни легко, без проблем, преуспевая во всем. И даже если они заплывают в мутную заводь, их быстро выносит мощный поток. А уж если они прилагают хоть малейшее усилие, то процветают. Вся жизнь Глеба – демонстрация первой части моей теории. Теперь вторая часть. Родившиеся в мутном потоке неизбежно обречены на пребывание в зловонной массе. Но! – Константин привстал и многозначительно поднял вверх указательный палец. – В каждом, даже самом мутном потоке есть быстрая и чистая вода – место, откуда грязь устремляется к берегам и ко дну. И если человек беспрестанно работает, стремясь удержаться там, то и он оказывается в относительно чистом потоке, то есть благополучен, успешен и счастлив. Вот я, например.
– В индуизме это объясняется кармой, заслуженной в прошлой жизни, – заметил Глеб. – Прожил жизнь праведно, как я свою
