Кэти.
– Конечно, нет, – ответила Сара, – но я действительно тогда напилась, и мне было очень плохо.
– Рэй на самом деле не такой, – сказала Кэти.
– Это радует.
– Перестань. – Кэти стало обидно, что Сара не хочет оказать ей моральную поддержку. – Ты тоже не такая. Погоди минутку. – Кэти встала и подошла к игровой площадке, чтобы разрешить спор между Джейкобом и другим мальчиком по поводу одноногого человека-паука.
Она вернулась и села.
– Прости, – извинилась Сара. – Я вела себя глупо, – она облизала ложку, – и снова рискую показаться идиоткой, но черт с ним, все равно спрошу. У тебя это серьезно? Не для самоутверждения?
– Послушай, Сара, ты всего лишь подружка невесты, а не моя мама!
– То есть твоей маме он не нравится?
– Ага.
– Ну да, конечно. Он ведь не модный педиатр с «Даймлером».
– Думаю, с той потерей они давно смирились, – ответила Кэти.
Сара попыталась установить ложечку на ободке чашки.
– Он хороший, – сказала Кэти. – Джейкоб его любит. И я. – Прозвучало неубедительно, однако никакого желания оправдываться у нее не было. – И он взял с Эда слово, что тот покажет ему речь заранее.
– Я рада, – сказала Сара.
– За Рэя или за Эда?
– За Рэя. И за тебя.
Они помолчали, постепенно расслабляясь после трудного разговора.
– Кстати, как поживает твой младший братишка? – поинтересовалась Сара. – Сто лет его не видела.
– Прекрасно. Купил дом в Хорнси. Честно говоря, я сама его почти не вижу. Встречается с хорошим парнем. Ну, знаешь, такой приятный, хорошо приспособленный к современной жизни молодой человек. Впрочем, увидишь их на свадьбе.
Они посидели еще немного, наблюдая за Джейкобом, устроившим воздушный бой между Человеком-пауком и синим плюшевым осьминогом.
– Я поступаю правильно, – убежденно сказала Кэти.
– Вот и славно, – ответила ей Сара.
23
Джин вернулась домой в четыре часа. Посиделки с Урсулой, как обычно, сотворили чудо. Выходка Джейми благополучно забылась, а Джордж очень обрадовался ирландскому рагу на ужин, за которым они дружески беседовали о предстоящем событии.
– Интересно, кому-нибудь вообще нравятся избранники собственных детей? – Он провел корочкой хлеба по тарелке, собирая остатки соуса.
– Муж Джейн Райли показался мне очень славным.
Кто такая Джейн Райли? Как женщины ухитряются всех помнить? Они заходят в комнату, полную народу, и впитывают информацию: имена, лица, дети, работа. Мужчины так не могут.
– На вечеринке у Джона с Мэрилин. Высокий парень, которому оторвало палец каким-то станком.
– А, да. – Что-то такое он теперь вспомнил. – Бухгалтер.
– Геодезист.
Помыв посуду, Джордж удалился в гостиную, прихватив «Врага Шарпа», и прочел последние двадцать страниц. «Этой зимой погибли двое. Тот, волосы которого разметались на снегу возле Ворот бога, а теперь этот. Обадайя Хейксуилл мертв и лежит в гробу». Появилось искушение начать новую книгу из подаренных на Рождество, однако по здравом размышлении Джордж решил, что надо сначала переварить прочитанное. Он включил телевизор и нарвался на документальный фильм о последних месяцах жизни человека, умирающего от рака.
Джин отпустила язвительный комплимент его отвратительному вкусу и удалилась писать письма. Он бы с удовольствием выбрал что-то другое, но не нашел ничего интересного. К тому же документальные фильмы хотя бы чему-то учат. Всяко лучше, чем слюнявая мелодрама из жизни парикмахерской.
Парень на экране слонялся по саду, курил и проводил много времени на диване под клетчатым шерстяным пледом, присоединенный к трубкам. Скучно и совсем не оптимистично. Больной вышел во двор и начал кормить кур. Видно было, что ему тяжело наклоняться.
Джин привередничает. Конечно, не каждый захочет почитать на сон грядущий «Как мы умираем», зато она увлекалась историями про людей, которых похитили в Бейруте, или тех, кто прожил два месяца на спасательном плоту. С другой стороны, человек рано или поздно умирает, а умение отпугивать акул пригодится в жизни далеко не всем. Большинство знакомых Джорджа считали, что будут жить вечно. Судя по тому, что случилось с Бобом, он понятия не имел, что произойдет с ним через пять секунд, не то что через пять лет.
Парня в телевизоре привезли на море. Он посидел в шезлонге, замерз и вернулся в машину. Наверное, хорошо умереть во сне. Только ведь это выдумка родителей, которые не хотят, чтобы дети слишком тяжело переживали смерть бабушек, дедушек и хомячков. Если кто-то и умирает во сне, то обычно после долгой и мучительной борьбы за жизнь.
Джордж предпочел бы уйти быстро. Он был не из тех, кому нужно время, чтобы помириться с детьми и показать жене, где находится запорный кран. Лично он хотел бы, чтобы свет погас без предупреждения и без тягостных прощаний. Умирать и так тяжело, почему он должен облегчать жизнь всем остальным?
Во время рекламной паузы он улизнул на кухню и вернулся с чашкой кофе. Парень на экране, судя по всему, доживал последние недели. Он уже почти не вставал с дивана и часто плакал по ночам. Если бы Джордж выключил телевизор на этой печальной ноте, ничего бы не произошло. Однако он не выключил. И когда кошка несчастного страдальца запрыгнула на клетчатый плед, чтобы ее погладили, кто-то будто открыл дверцу в голове Джорджа, засунул туда руку и вырвал целую связку очень важных проводов.
Он почувствовал дикую слабость, его прошиб пот. «Я умру. Может, не в этом месяце. И даже не в этом году. Но все равно когда-нибудь умру. И я не могу выбрать, когда и как это произойдет».
Пол провалился, на его месте разверзлась огромная черная дыра, уходящая в бесконечность. Джордж с ужасающей ясностью понял: все люди веселятся на летнем лугу, окруженном темным непроходимым лесом, в ожидании мрачного дня, когда их уволокут во тьму и зарежут. Господи! Как он не замечал этого раньше? И как не замечают другие? Почему они не воют от ужаса? Как могут жить, не осознавая этого? И как живут дальше, однажды осознав?
Джордж даже не понял, каким образом очутился на четвереньках между креслом и телевизором, качаясь взад-вперед и издавая звуки, похожие на мычание. А что, если набраться смелости, спустить брюки и посмотреть на болячку? Внутренний голос говорил ему, что там ничего не изменилось. Другой голос нашептывал, что на месте опухоли зияет кишащая червями разверстая рана. А третий, самый настойчивый, уверял: что бы он ни увидел, это не имеет никакого отношения к новой, гораздо более страшной проблеме, чем состояние его кожи.
Джордж не привык занимать свой ум взаимоисключающими мыслями и даже испугался, не лопнут ли глаза от такого напряжения. Он сделал попытку вернуться в кресло, хотя бы ради приличия, и не смог, словно овладевшие
