Демократическая печать лишена была возможности сколько-нибудь полно и откровенно высказать свои взгляды по польскому вопросу. Ее вынужденное «молчание»[148] было формой проявления оппозиции реакционному курсу царизма. Вместе с тем «Современник» пользовался любым случаем, чтобы намеками, иносказаниями заявить о своем сочувствии польским патриотам. Но чаще всего журнал демонстрировал свою позицию особым, «негативным» способом: он настойчиво и последовательно разоблачал на своих страницах шовинистические, антипольские идеи, взгляды и теории.
В оценке и интерпретации польских событий Салтыков разделял позиции русских революционных демократов и прежде всего герценовского «Колокола», пропагандировавшего «живое слово участия к польскому делу»[149]. С сочувствием откликнувшись на прокламацию тайного революционного общества «Земля и воля» «Льется польская кровь, льется русская кровь», Герцен писал: «Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих»[150]. Салтыков, не имея возможности открыто заявить о сочувствии основным мыслям прокламации, иронически прокомментировал «разборы» этого документа реакционным «Русским вестником» (см. в т. 5 наст. изд. рецензию на соч. М. Беницкого «Несколько серьезных слов по случаю новейших событий в С.-Петербурге», а также статью «Драматурги-паразиты во Франции» и рецензию «О русской правде и польской кривде»).
Но наиболее полно затронул Салтыков польскую тему в доцензурной редакции сентябрьской хроники. Его интересовала прежде всего степень «влияния польского восстания на судьбу русского освободительного движения»[151]. Ему, по-видимому, все более отчетливо открывалась взаимосвязанность освободительной борьбы в Польше и в России. Под этим углом зрения и нужно истолковывать слова в хронике о «вреде», который «принесла за собой польская смута»[152]. Повстанческое движение оказалось не координированным с борьбой русских революционеров и потому обрекалось на неудачу. Вместе с тем оно пробудило в России «темные силы», вызвав прилив общественно-политической реакции, шовинистических настроений, охвативших не только привилегированные слои общества, но и некоторые демократические группы. Герцен в «Колоколе» с тревогой и горечью заявлял, что простые люди «поддались официальному обману… воображают, что отечество в опасности, и отдаются чувству ненависти к несчастному, героическому соседу, который добивается своей независимости…»[153]. Говоря о том, что «польская смута» «сообщила народной деятельности фальшивое и бесплодное направление», Салтыков имел в виду спекуляцию на патриотических чувствах народа, разжигание националистических страстей. «Фальшивое направление» выразилось и в навязанных народу верноподданнических адресах с изъявлением, как иронизирует Салтыков, «пламеннейшей готовности и самых отборных чувств», и в «патриотических» проектах, которыми подобострастно откликнулись «благонамеренные» на события в Польше.
Усиление реакции, власти «темных сил» способствовало возникновению «негодной накипи» в литературе и журналистике. Герцен в один голос с Салтыковым с возмущением писал, что «казенная и откупная журналистика» полна «бесстыдной лжи», «невежества», «пошлости», полицейского сыска[154], что теперь «литераторы выслеживают гораздо тщательнее, чем жандармы»[155].
Тот факт, что верноподданническое «Заявление» московских студентов было опубликовано в славянофильском «Дне», рассматривается Салтыковым как проявление «благонамеренности» аксаковской газеты, ее полного «согласия» с правительством. Отдельные признаки заявлявшегося в прошлом «недовольства» исчезли, произошел крутой поворот в сторону официального политического курса («девственность…надоела» ей).
В сентябрьском обозрении Салтыков продолжает атаковать «Московские ведомости». Его прежде всего занимает «постоянство» газеты в ее нападках на молодое поколение, обвинявшееся и в «поджигательстве», и в «польской интриге», и в нигилизме, и в антиправительственных настроениях[156]. Воспользовавшись этим сюжетом, автор хроники повел речь о «молодых каплунятах» — благонамеренных из «дворянских детей», в частности о скомпрометировавших себя в глазах передовой общественности «представителях» «учащегося юношества», которые и не помышляют «перевернуть вверх дном любезное отечество». Салтыков спешит «разъяснить» «старым каплунам», приверженцам твердой монархической власти и «священного права собственности», что катковские обвинения обращены не против их «детей», а против демократической молодежи, воспитанной на идеях «Современника».
Публицистически исследуя реакцию в различных проявлениях, Салтыков определяет ее пагубное давление не только на идейную и литературную жизнь страны, но и на общественную психологию. Эту мысль иллюстрирует рассказ о «людях, которые любят ловить рыбу в мутной воде», для которых «общественное бедствие вместо праздника». Художественным выражением такого социально-нравственного обобщения является Порфирыч.
В хронике продолжается полемика с «Отечественными записками», начатая в майском обозрении в связи с обвинением «Современника» в распространении «бомбо-отрицательного направления».
…он бывает тощ и беден, когда небо стоит грозное…— Салтыков имеет в виду обострение общественно-политической ситуации летом 1863 г. (крупные операции по подавлению польского восстания, угроза войны со стороны западных держав, деятельность тайного общества «Земля и воля», раскрытие «Казанского заговора», организованного группой студенческой молодежи и польских офицеров с целью подготовки широкого народного выступления в Поволжье и т. п.). Карательные меры против «Современника» в этой обстановке привели к тому, что из №№ 6, 7 и 8 журнала за 1863 г. цензурой было изъято почти 27 печатных листов (В. Е. Евгеньев-Максимов. Последние годы «Современника». 1863–1866, Л. 1939, стр. 61 и 67).
московский концерт чревоугодничества… перекатывается из одного конца России в другой. — Речь идет о многочисленных обедах в Москве в честь усмирителя польского восстания М. Н. Муравьева и главного вдохновителя антипольского шовинизма М. Н. Каткова. Особенно был памятен современникам обед, данный Каткову в Английском клубе 9 июня 1863 г., где был провозглашен тост в честь Муравьева (см. «Северную почту», № 132 от 16 июня, стр. 534). В газетах печатались телеграммы из Моршанска, Тамбова, Смоленска, Луги, Симбирска, Рязани, Ахтырска, Петербурга, в которых сообщалось о посвященных Муравьеву «патриотических» обедах («Северная пчела», 1863, № 210 от 8 августа).
Несколько месяцев сряду Россия занималась составлением адресов… Узнав об этих адресах, Европа заметно остепенилась…— В связи с опасностью военного вмешательства в русско-польские отношения правительств Франции, Англии и Австрии, предъявивших 5 апреля 1863 г. ультиматум по польскому вопросу, в русской консервативной и либеральной печати была поднята шовинистическая кампания, которой была придана форма «всеподданнейших адресов». П. А. Валуев приказал даже разослать по губерниям Западного края образец такого адреса для подписания и направления царю. Герцен раскрыл источники «патриотической эпидемии», назвав эту «пошлую комедию» «адресоложеством» («Колокол», л. 164 от 1 июня 1863 г.; л. 170 от 1 сентября 1863 г.). Адрес для раскольников-беспоповцев Преображенского согласия был написан М. Н. Катковым, а для раскольников Рогожского согласия — редактором газеты «Наше время» Н. Ф. Павловым и либеральным экономистом И. К. Бабстом («Письмо из Москвы». — «Общее вече», 1863, № 17 от 1 июня, стр. 82–83). «Всеподданнейшие» письма от дворянства и крестьянства различных губерний публиковались и комментировались в «СПб. ведомостях» (№ 85 от 19 апреля 1863 г.), «Нашем времени» (№ 78 от 23 апреля), «Дне» (№ 17 от 27 апреля), «Московских ведомостях» (№№ 82–84 от 17, 19 и 20 апреля). Салтыков иронизирует по поводу заявлений катковской печати, будто только руководимое ею «народное движение» избавило Россию от военного вмешательства западных стран.
…заявление студентов Московского университета…— «Заявление» было опубликовано в № 21 газеты «День» от 25 мая 1863 г. с послесловием от редакции, приглашающим сочувствующих присоединиться через газету «к поставленному ею знамени».
…не в блеске четвертаковых молний и не в громе необулгаринских бурь…— См. прим. к январско-февральской хронике за 1863 г. и к «Свистку» (т. 5 наст. изд., стр. 671).
…смысл того, что совершилось прошедшим летом в «Дне», сделается для нас вполне ясным. — Вслед за «Московскими ведомостями» аксаковская газета летом 1863 г. приняла активное участие в антипольской кампании. «День» утверждал, будто поляки проповедуют «не восстановление Польши, а порабощение русской народности в Западном крае и уничтожение русского народа». Муравьевские карательные меры газета находила «необходимыми», людей, сражающихся за независимость Польши, называла «бандитами», а на вопрос: «что делать с людьми, которые из-под земли управляют делами польских шаек в русской отчизне», — безоговорочно отвечала: «Казнить!» («День», 1863, № 28 от 13 июля). Таким образом, как писал Герцен, обращаясь к И. С. Аксакову, «ваш независимый патриотизм… неосторожно близко подошел к казенному» («Колокол», л. 167 от 10 июля 1863 г.; ср.: А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах, т. XVII, стр. 210) и еще более определенно: «…издателю «Дня»… наверно когда-нибудь станет жутко от его сходства с Катковым» (л. 175 от 15 декабря 1863 г.; ср.: А. И. Герцен. Цит. изд., стр. 303).
