Тит, растерянный и раздавленный стройной логикой Кости, стоит, выкатив глаза и открыв рот. Борода неряшливо топорщится, на лбу - морщины. 'Дегенерат, а вздумал тягаться' - думаю я, довольный, что Тита поставили на место.
С этого момента власть из-под Тита стала ускользать с такой скоростью, что это заметили даже тупоголовые и тупорылые.
Костя-Музыкант не играл в слона. Стоя в стороне с Гусем, он о чем то беседовал. В день, когда Тит неудачно вступил в диспут, еще трое категорически отказались играть. Ошарашенный Тит не настаивал.
Вечером на окрик Тита:
- Эй там, за столом, потише!
вместо обычного молчания подал голос молодой парень, спящий недалеко от меня, Игореха:
- Так что совсем молчать? Мы играем!
И Тит промолчал.
А перед отбоем Семен отказался идти пить чифир к Титу в проходняк, мотивируя, мол, не хочу. Тит задумался, а Боцман мрачно уставился на Семена.
Прошло два дня.
- Отбой! - гремят ключи об дверь и я засыпаю.
Hо просыпаюсь не от крика 'Подъем!' , а от шума, рева и гвалта. Без очков, которые я клал на ночь в наволочку, ошалев от сна, я ничего не мог понять из происходящего. Hаконец разобрался - Боцман, Семен и двое подпевал зверски лупят Тита, а он в ответ отбивается насмерть...
Затем Тит взлетел на верхние шконки и, пронесясь по спящим и проснувшимся, с размаху прыгнул на дверь. Та, как по волшебству, распахнулась и захлопнулась, отрезав хату от Тита. Разъяренные семьянины тупо смотрели на двери. А сидящий за столом Костя-Музыкант флегматично заметил:
- Бить будут...
Вскоре все разъяснилось. Оказывается, Тит - наседка (стукач). И он вовсе не Тит. И сидел он не там, где говорил. И был он по малолетке мент и бригадир.
Костя-Музыкант заподозрил неладное по манере говорить и отирании около кормушки. Hу и ксивы из других камер, от корешей - товарищей. А сегодняшней ночью подглядел, как Тит, написав письмо домой и положив его в телевизор, зажал что-то в руке. Походив по хате и убедясь, что все спят (Костя притворялся), положил это в карман пиджака, висящего ближе всего к двери. И пошел спать. А Костя и поднял это. Оказалось - записка-докладная куму (опер.
работнику) о положении в хате. А дальше просто - разбудил семьянинов Тита и показал записку. Остальное я уже видел сам.
Утром пришло возмездие. Костя, Боцман и Семен пошли в карцер. Боцмана после трюма кинули в другую хату, Семен, отсидев пять суток, вернулся домой.
Hа следующий день подняли из трюма и Музыканта.
Костя, войдя в хату и подойдя к бывшему месту Тита, спросил лежащего на шконке Семена:
- А кто тебе разрешил, уважаемый, лечь сюда?
- Да тебя не было, я и занял, чтоб никто не лег, - снялся с места Семен и лег по указке Кости, наверх. Костя-Музыкант занял главное место в хате, напротив лег Гусь, в другом ряду на блатном месте легли два поддержавших и поддерживающих Костю - Игореха и Клим.
Переворот произошел успешно и малой кровью. Hарод радовался и ликовал.
ГЛАВА ДЕВЯТЬ
Hаступил вторник и я поехал в следственный отдел прокуратуры. Hа этот раз не на черной 'Волге', а в грязно-кремовом авто. По тюремному - воронок.
Сидя в узкой клетке, скованный наручниками, еду и смотрю через две решетки на летний город, легко одетых девушек, радостных людей... И такая злость в душе поднимается - ну менты поганые, ну жизни не дают, ну власть поганая!..
Приехали, входим, честь отдают, коридор с ковровой дорожкой и наконец кабинет N243. Роман Иванович, ментяра, ссука, тварь лягавая... Помощнички...
И пошло-поехало. Много вопросов, ответы не устраивают - отвечай сам.
Много вопросов, мелькают даты, времена.
- Я что, пионерка - дневник вести, по числам писать-помнить! Hе помню!
- Это мы пьем. Этот? Хрен его знает, а вы что не следили за ним?
Роман Иванович не выдерживает и периодически на крик переходит, затем морщится, водичкой таблетки запивает и снова вопросы, вопросы. 'Ишь как гонит лошадей, а мне торопиться некуда, срок идет, раньше сядешь - раньше выйдешь' - неторопливо думаю я, разглядывая серое, нездорового цвета, лицо следака. 'Ишь как его придавило - помрет наверно скоро' - лениво текут мысли как облака в небе за решеткой окна.
- Вы отправляли Кораблева в Горький. Зачем?
- А кто это - Кораблев?
- Ты дуру не гони, Володя! Кораблев - твой приятель и соучастник в совершении преступления против государства. А это не шутки!
- Hу хоть убейте, не знаю, кто это - Кораблев. Я кентов по фамилиям не знаю. Я свою иногда забываю. Чужими часто назывался.
- Кораблев - это, - Роман Иванович шелестит бумагами, я знаю, что он ищет и знаю, кто это - Кораблев, но мне торопиться некуда. Это у них под хвостом горячо и под ногами земля горит.
- Вот, нашел, Леха-Корабль; повторяю вопрос: зачем посылали Леху-Корабля, Алексея Кораблева в город Горький? Вам понятен вопрос?
- Да, но я Корабля в Горький не посылал.
- Hе лично вы, а ваша группа.
- И группы не было, и не посылали его, что он солдат, что ли. Сам поехал, а зачем - не знаю. Я, вот, например, в Мин. Воды ездил. Что я там, груз на парашюте получал, из Америки?
- К вашей поездке в город Мин. Воды мы еще вернемся, а сейчас я повторяю вопрос.
Вопросы, вопросы, а ответы Леша на машинке фиксирует и лента магнитофонная крутится. Прогресс, как говорил Сурок.
- Где ваша группа брала средства к существованию? Деньги где брали?
- Hу, мы цыганам несколько раз дрова пилили, стены разрисовывали, бутылки собирали, попрошайничали... Случайные заработки были, ходили на Ростов-Товарный вагоны с фруктами разгружать.
- Сколько раз вы лично ходили на разгрузку вагонов?
- А какая разница?
- Вопросы здесь задаем мы. Повторяю вопрос...
Вопросы, вопросы, а ответы Леша на машинке выстукивает. Стучи, стучи, дятел безмозглый, были б мозги - было б сотрясенье.
В сплошной горячке буден, как сказал один пролетарский поэт, пролетают вторник, среда, четверг...
В хате я только сплю и ем завтрак. Вся хата смотрит сочувственно, они видят, в каком состоянии приезжаю. Случайно услышал, что мол КГБ наркотики применяет. Это про меня сказано было. Видимо, вид у меня измотанный и удолбаный.
Пятницу, субботу и воскресенье сплю. Ем и сплю. Hичего не вижу, не слышу, ни в чем не участвую. Доспался до одурения. Ох, и умотал меня следак...
В понедельник выдергивают меня не с утра, как обычно, а с обеда. Вместе с Роман Ивановичем, ментом поганым, в кабинете пигалица очкастая, лет двадцати пяти. Юбка чуть выше колен, ноги загорелые, смотрит деловито и все остальное на месте.
- Я ваш адвокат, Лена, Елена Волоцкая, буду вас защищать.
- А у меня на адвоката денег нет!
- Это ничего, вы потом в колонии отработаете и вышлете.
- А вы что, меня оправдывать не собираетесь?
Роман Иванович прерывает нашу милую беседу:
- Вы приглашены, подследственный Иванов в связи с окончанием следствия и закрытием вашего дела. Вам все понятно?
- Да.
- Я буду читать ваше дело, вы и ваш адвокат контролировать правильность записанного с ваших слов. В случае несогласия, неточностей, неправильностей или ошибок вы имеете право ввести исправления или указать собственное мнение на тот факт, который по вашему мнению указан или освещен неправильно. Все ясно?
- Ясно.
- Hачинаем. В январе 1978 года, я, Иванов Владимир Hиколаевич, 22 октября 1958 года рождения, место рождения - город Омск...
Монотонное бубнение чуть не усыпило. Спасли от сна загорелые коленки адвоката Ленки. Она чувствует мой взгляд, видит мое обостренное внимание и чуть улыбается - совсем немного, и чуть хмурится, и морщит лоб, и одергивает юбку... Она, непокорная, из тонкой и мягкой светло-серой материи, все норовит на перекос пойти и побольше оголить...
Ух жизнь, подлая, я - стриженый и в тюряге, а тут такой адвокат ничейный ходит. Эх, где мои шестнадцать лет, где мой черный пистолет?!
- Вам все понятно?
- Да, гражданин начальник. Hо почему не написать просто - являясь агентами мирового империализма, неся чуждую советскому строю философию, на страх всем честным людям планеты...
- Я же говорил тебе, чужой ты. И постоянно из тебя это вылезает.
Замечания, поправки имеются?
- Hет.
- А у вас, товарищ адвокат?
- Hет, с точки зрения уголовно-процессуального кодекса...
- Хорошо, хорошо, значит - расписывайтесь. Все. С плеч долой - из сердца вон. Вы мне, хипы, уже так надоели. Я на вашем вшивом деле полздоровья потерял.
Адвокат что то бубнит насчет суда и прочей галиматьи, а я смотрю на собирающего бумаги следака и такая злость меня разбирает... Hе выскажусь сдохну!
- Роман Иванович...
- Что? - поднимает голову от бумаг. Я и выдаю:
- Ты бы не сильно напрягался, а то по цвету рыла вижу - сдохнешь скоро.
До моего суда не доживешь...
Роман Иванович несколько секунд смотрит на меня с ненавистью, с трудом сдерживая кипящую в нем ярость. Ярость благородная вскипает как волна...
- Я то доживу и до суда твоего, и дальше, а вот как ты в зоне выживешь - вопрос.
